Посчитав свое изгнание актом дискриминации, Сталин стал полноценным членом того боевого кадрового состава, который Ленин назвал «авангардом рабочего класса». Это приобщение сыграло свою положительную роль, поскольку он не только обрел достойное его дело, но и боевых соратников. И после всех перенесенных им уничижений наконец-то смог почувствовать себя хоть что-то значившим человеком.
Но и здесь не обошлось без Фрейда, поскольку именно такие политические группировки самым что ни на есть естественным образом апеллировали к нарциссическим предрассудкам, которые укрепляли в них солидарность и внутреннюю замкнутость. Само собой понятно, что степень группового нарциссизма соответствует дефициту реальной удовлетворенности своим существованием отдельного индивидуума. И теперь даже несколько снисходительное отношение к нему старших товарищей не действовало на Сталина столь угнетающе, хотя и не нравилось.
Ну и, наконец, четвертой фазой формирования Сталина стали те 16 лет, которые он провел в подполье, тюрьмах и ссылках. И вполне понятно, что все пережитое им за это время еще более усилило его равнодушие к страданиям других, расчетливость и коварство, без которых в подполье нечего было и делать, и, конечно же, подозрительность.
Иначе и не могло быть. В условиях тотальной слежки за революционерами и проникновения в их ряды провокаторов выживал только тот, кто сам становился изощренным игроком. Иначе... тюрьма и каторга... Все это не могло не привести к тому, что заматеревший подпольщик все больше превращался в этакого одинокого волка, который никогда не раскрывал душу даже своим самым близким коллегам. О друзьях здесь речь вообще не идет.
Как это ни печально, но комфортнее всего он чувствовал себя в компании уголовников и других темных личностей, что не могло не отразиться, в свою очередь, на его характере и психике.
Так, Сталин превращался, с одной стороны, в грубого и всегда готового на месть человека, который обладал какой-то гипертрофической чувствительностью даже к самой незначительной обиде или оказанным ему пренебрежением, что также являлось самым типичным признаком нарциссизма.
* * *
Психологи давно уже установили, что те лица, которые подвергались в детстве, да и в молодости, жестоким истязаниям, в той или иной степени были подвержены садизму. И, как доказал Э. Фромм, особое значение для возникновения садизма имеет то чувство бессилия, с каким ребенок или уже даже взрослый человек подвергался в свое время истязаниям. И неважно каким: физическим или моральным. Среди них Фромм выделял так называемые диктаторские наказания: «строгость способна внушить страх, жестко не ограничена и не находится в разумном соотношении с конкретным поступком, а зависит лишь исключительно от садизма наказующего».
Со всем этим Сталин столкнулся и дома, и в семинарии и, конечно же, в тюрьмах и ссылках. И когда говорят о причинах сталинского садизма, то имеют в виду не только столь благоприятные для этого условия, в которых он пребывал чуть ли не всю свою жизнь. Его садизм имел и социальные корни. Советская система с первого дня своего существования отличалась крайне жестоким духом, и работавшие в ней люди так или иначе пропитывались этой самой жестокостью.
Расстрелы и насилие постепенно становились привычными и рассматривались как часть повседневной работы, и с этой точки зрения советская система явилась, наверное, самой благодатной почвой для возникновения садизма. И неудивительно, что Фромм считал Сталина ярчайшим представителем так называемого несексуального садизма. Именно он приказал применять пытки к политическим заключенным, и следователи НКВД прекрасно усвоили эту страшную науку.
Но наибольшее наслаждение Сталин получал от душевных истязаний, которым подвергал своих врагов, когда держал свои жертвы как бы в подвешенном состоянии между выражениями искренней симпатии и неожиданным оглашением смертного приговора.
Достаточно лишь вспомнить его издевательства над Молотовым, Хрущевым, Ворошиловым, Микояном, и особенно Бухариным, чтобы понять, какую радость он испытывал при виде их мучений. И именно здесь ярче всего проявилось то самое явление, которое и лежит в природе всякого садизма: страстное желание обладать абсолютной властью и ничем не ограниченной властью над живым существом. Эта власть позволяла доставлять физические и моральные страдания другим людям и приносила Сталину не только величайшее чувственное наслаждение, но и лишний раз подтверждала ощущение его абсолютного господства.
В свою очередь, осознание этого господства создавало иллюзию, что именно он способен решать проблему существования человека вообще. Такая иллюзия, по уверениям психоаналитиков, является объектом страстного вожделения для людей, напрочь лишенных творческой силы и малейшей искры радости. С этой стороны садизм, по выражению Фромма, является «превращением бессилия во всесилие. Это религия духовных калек».
В случае со Сталиным, как утверждают все те же психоаналитики, у его садизма была еще одна неприглядная сторона — его трусость. Да, он был на фронтах, но, по словам его секретаря Бажанова, «всегда предпочитал командовать на самом безопасном расстоянии». И теперь, когда становится более или менее понятно, под влиянием чего и как может формироваться характер человека, понять некоторые поступки Сталина можно.
Тем не менее любой психоанализ является лишь проекцией воспитания человека на его дальнейшее поведение, и, конечно же, он не претендует на абсолют. Скорее это научное объяснение, почему прошедший ту или иную школу человек ведет себя именно так. При этом не надо забывать, что любой, кто играет в политические игры, так или иначе теряет ту нравственность, которая лежит в основе отношений простых смертных.
В своих лекциях по философии истории Гегель говорил, что роль всемирно-исторических личностей, которые как бы являются орудиями «воли мирового духа», воплощают в жизнь замысел Провидения.
Когда же у него спросили, почему же в таком случае деятельность таких людей очень часто противоречит морали и является причиной несказанных бедствий для многих людей, он ответил: «Ведь всемирная история совершается в более высоких сферах, нежели та, в которой свое место занимает мораль, то есть что носит личный характер, являясь совестью индивидуумов... Нельзя к всемирно-историческим деяниям и к тем, кто их совершает, предъявлять моральные требования, неуместные по отношению к ним. Против них не должно раздаваться случайных жалоб о личных добродетелях — скромности, смирении, любви к людям и сострадательности».
Конечно, можно пуститься в достоевщину и заговорить о том, зачем же нужна такая всемирная история, которая творится в сферах, где нет морали. Но все это будет уже чистой воды лирикой. Мы имеем то, что имеем. А вот то, идут ли в политику совершенно здоровые люди или уже склонные к занятиям ею, это большой и очень интересный вопрос.
При этом я не имею в виду тех чиновников от политиков, которых кто-то выбрал или продвинул. Я говорю о настоящих политиках уровня Кромвеля, Наполеона, Ленина, Ататюрка, Гитлера и того же Сталина, которые шли не в теплую Думу, а в тюрьмы и ссылки и для которых политика являлась не средством устройства собственной сытой жизни, а борьбой за свои идеи и зачастую борьбой не на жизнь, а на смерть...
Но даже теперь, когда от Сталина осталась только тень, он все еще хотел, чтобы боялись и ее. 13 января 1953 года газеты сообщили о разоблачении «террористической» группы врачей и аресте «кремлевских врачей-террористов». Сталин требовал провести процесс врачей как можно быстрее, а потом... повесить их. Да, да, именно такой средневековый способ определил он в качестве казни. Своего личного врача Виноградова он приказал заковать в наручники и добиться от него показаний любой ценой. «Если же вы таких признаний не добьетесь, — пригрозил он министру госбезопасности Игнатьеву, — то мы и вас укоротим на голову!»
Огромная страна затихла в ожидании очередной чистки. На то, что эта самая чистка коснется не только «террористов», весьма прозрачно намекнул сам Сталин. «Некоторые наши советские органы и их руководители, — сказал он, — утратили бдительность и заражены невнимательностью. Органы госбезопасности не сумели вовремя вскрыть вредительскую, террористическую организацию среди врачей... Советский народ с гневом и возмущением клеймит позором преступную банду убийц и их заграничных хозяев. Он раздавит презренных наймитов, продавшихся за доллары и фунты стерлингов, как отвратительную гадину. Что же касается вдохновителей этих подлых убийц, то они могут быть уверены, и мы заверяем их в этом со всей серьезностью, что их также настигнет возмездие».
