Установки «гибкого реагирования» были, таким образом, сформулированы с учетом стратегической ситуации, главная черта которой — досягаемость территории США для ответного удара советскими межконтинентальными баллистическими ракетами. Как констатировал западногерманский журнал «Штерн», «перенос центра тяжести доктрины НАТО… на «гибкое реагирование» по своей сути являлся стратегическим отражением политического мышления: это означало, что американцы не проявляли готовности рисковать разрушением своих собственных городов и своей цивилизации». Отныне возможная «цена» за различного рода авантюристические действия США и в целом НАТО на европейском направлении должна была практически полностью оплачиваться Западной Европой.
Хотя западноевропейские страны в конце концов согласились одобрить концепцию «гибкого реагирования» — с серьезными оговорками и с такой интерпретацией, согласно которой приоритет по-прежнему отдавался стратегическим ядерным силам США, — они сделали это не только без энтузиазма, но и с очевидным предубеждением в отношении новой доктрины, ставшей для них, по словам американского политолога У. Хана, источником непосредственной угрозы. Причем даже в то время, когда «гибкое реагирование» еще не было принято участниками НАТО, в Западной Европе, если судить, например, по высказываниям Шмидта — в будущем канцлера ФРГ, — хорошо понимали, что ликвидация автоматизма американских стратегических «гарантий» равнозначна курсу на «ограниченную войну» в пределах европейского континента. С аналогичными оценками выступали многие другие политические деятели и исследователи в странах Североатлантического блока.
Настаивая на наращивании неядерного потенциала союзников, правящие круги США упирали в первую очередь на необходимость ликвидировать якобы имевшее место нарушение баланса обычных сил НАТО и Варшавского Договора. Никакого нарушения, разумеется, не было. Тем не менее западноевропейцев призывали «обратить пристальное внимание на преимущественное развитие обычных сил Североатлантического блока в 70-е годы». Такого рода формулировки содержались, например, в коммюнике всех сессий Совета НАТО, состоявшихся при администрации Никсона.
Перед участниками НАТО была поставлена задача — обеспечить прочность и надежность «триады» в условиях изменившегося соотношения стратегических потенциалов СССР и США. Как подчеркивал Вашингтон, для этого необходимо укрепить и модернизировать каждую из составных частей «триады», по, разумеется, в первую очередь обычные силы, «новая роль» которых, в американском толковании, стала одной из главных особенностей доктрины «гибкого реагирования».
Превращение этой доктрины в атлантическую укрепило американские правящие круги и в их подходе к тактическому ядерному оружию как к средству, дающему возможность реализовать теоретически «спасительный» (для Америки) вариант локального ядерного конфликта. Мало кто в странах Западной Европы, принявших доктрину «гибкого реагирования» по принуждению, сомневался в реальных мотивах Вашингтона, но «правила игры» требовали, чтобы союзники воздерживались от комментариев по этому поводу, по крайней мере на высоком политическом уровне.
Западноевропейские участники НАТО, с одной стороны, ставили вопрос о применении тактического ядерного оружия на ранних этапах конфликта, а с другой — подчеркивали необходимость свести к минимуму разрушительные последствия такого рода действий. По словам Киссинджера, для западноевропейцев ядерное оружие было наиболее эффективным средством, но они боялись его использования со своей территории, поскольку то, что было бы ограниченным для США, могло бы для них оказаться катастрофическим. «Подлинная цель наших союзников, — пишет Киссинджер в своих мемуарах, — заключалась в том, чтобы добиться от Соединенных Штатов обязательства о раннем использовании стратегического ядерного оружия, что означало бы советско-американскую ядерную войну, которая велась бы через их головы. Именно это и было неприемлемо для тех, кто планировал американскую политику».
Представители Западной Европы, подчеркивал американский военный эксперт Фиер, «предпочитали концепцию войны, которая включала бы символическое применение ядерного оружия в качестве предупреждения». Согласно этой концепции, уже следующим шагом — почти как в «массированном возмездии» — был бы немедленный удар по СССР стратегическими ядерными силами США. Использование тактического ядерного оружия в данном контексте считалось методом подачи стратегического «сигнала».
Осенью 1981 года вопрос о «предупредительных» взрывах привлек широкое внимание в США и Западной Европе в связи с заявлением госсекретаря А. Хейга. Выступая перед сенатским комитетом по международным отношениям, он сказал, что «в рамках доктрины НАТО имеются чрезвычайные планы применения ядерного оружия в качестве предупреждения, чтобы показать другой стороне, что в области использования обычного оружия она превышает предел, с которым можно мириться». На следующий день это утверждение было опровергнуто в сенатском комитете по делам вооруженных сил министром обороны Уайнбергером, который подчеркнул, что идея «предупредительного» ядерного взрыва была лишь «предложением» и что нет «точного военного плана НАТО», предусматривающего такой взрыв.
Конфликт, возникший в администрации Рейгана в связи с вопросом о «предупредительном» («демонстрационном») взрыве, вновь выявил негативное отношение правящих кругов США к тем вариантам использования ядерного оружия, которые создавали бы риск для самих Соединенных Штатов.
В этих обстоятельствах суть позиции американского руководства полностью соответствует долгосрочному стремлению правящих кругов США заставить союзников по НАТО «платить» за распространение на них Вашингтоном «ядерных гарантий», обеспечив при этом условия для того, чтобы ядерная война оказалась ограниченной территорией Европы. Раскручивая гонку ядерных вооружений, в том числе предназначенных для размещения непосредственно в западноевропейских странах, правящие круги США хотели бы, в частности, показать, что их давно пришедший в негодность «ядерный зонт» чего-то стоит, в то же время стремясь непомерно поднять военную, экономическую и политическую «цену» этого «зонта».
Глава четвертая
Ракеты США против Европы
Речь канцлера: реалии и мифы
Пожалуй, ни одно из событий международной жизни последнего времени не обсуждалось на Западе так широко и подробно и вместе с тем не было так прочно скрыто за ширмой полуправд, ложных версий да и прямого обмана, как «двойное решение» НАТО, принятое в декабре 1979 года. Оно положило начало новому туру гонки ядерных вооружений в Европе, резко усилив напряженность в регионе.
Официальная версия НАТО датирует начало процесса, приведшего к решению о размещении новых американских ракет в Европе, 28 октября 1977 года. В этот день канцлер ФРГ Гельмут Шмидт выступил в Лондоне в международном институте стратегических исследований с лекцией. Она, заявляется ныне, будто бы содержала призыв к размещению ракет на европейской земле, который «Вашингтон не мог игнорировать». Уже буквально через несколько недель ссылки на лекцию Шмидта начали кочевать из статьи в статью. В каждой из них заявлялось, что западногерманский канцлер — используем формулировку одной из таких статей, опубликованной в воскресном приложении к газете «Нью-Йорк таймс» 9 декабря 1979 года, — «обратил внимание на существующий дисбаланс в области тактического ядерного оружия в Европе. Он призвал к размещению ядерного оружия театра военных действий — ракет, которые по своим боевым возможностям полностью соответствовали бы тем ракетам, которые Советский Союз нацеливает на Западную Европу».
Подобные утверждения несчетное число раз повторялись и на официальном и полуофициальном уровнях, натовскими и американскими руководителями и экспертами. Повторил их в своих мемуарах и бывший государственный секретарь США и верховный главнокомандующий войсками НАТО в Европе генерал Александр Хейг, который принимал непосредственное участие в подготовке и протаскивании «ракетного решения»: «Создание советского ядерного потенциала средней дальности… превратило беспокойство европейцев в пылающий костер. Дискуссия привлекла внимание общественности в 1977 году, когда канцлер ФРГ Шмидт выступил в Лондоне с речью, в которой он описал опасность и призвал союзников ответить на нее. Речь Шмидта была неожиданностью для Вашингтона».
Эти утверждения звучат ныне для западного читателя столь привычно, что кажутся банальными, и практически не оспариваются даже экспертами, критически относящимися к натовскому решению. Между тем правдой в них является лишь то, что Шмидт действительно прочитал 28 октября 1977 года лекцию в Лондоне. Дальше идут полуправды и просто подтасовки, на которых и была в дальнейшем основана вся пропагандистская кампания по загону Западной Европы в ракетные силки. Начать с того, что в лекции не содержалось почти ничего из того, что позже стало ей приписываться: ни тревоги по поводу «новых советских ракет» — они там вообще не упоминались, ни призыва к развертыванию американских ракет.
