Если обобщенно, то инспирированная Западом «русская революция», особенно же октябрьский переворот, с самого начала пошли не тем путем, который был изначально согласован, с одной стороны, между Лениным и K° и тевтонами, Лениным и K° и англосаксонским Западом, с другой — между Троцким и K° и Западом (в первую очередь англосаксонским), и, наконец, между Лениным и K° и Троцким и К°. Неосознанно произведенные Лениным мощнейшие геополитические прививки всей России против его же разрушительных планов в результате инициировали процесс зарождения и быстрой выкристаллизации в ближайшем же тогда будущем острейшего, абсолютно непримиримого, глобального противоречия между коммунистами и большевиками. А уже в горниле самой «революции» и спровоцированной при прямом соучастии Запада братоубийственной Гражданской войны, как исторически само собой разумеющееся, это противоречие перековалось в фатально неизбежные две мощнейшие одноименные политические силы, предрешив тем самым и их мощнейшее столкновение «стенка на стенку» в будущем! Потому как с помощью именно большевиков, если по Данилевскому, народ и стал постепенно извергать из себя чуждое, хотя бы то и посредством различных «гнойных ран». А если оно еще не было возможным в полной мере, то как бы облегал хрящеватой оболочкой и обособлял чуждое от всякого живого общения с народным организмом. И чуждое насаждение, в своей мертвенной формальности, хотя и мешало, конечно, правильному ходу народной жизни, но не преграждало его, и она обтекала и обходила его мимо.
Этим «чуждым насаждением» и были так называемые интернационалисты-космополиты в лице присланных с Запада «марксиствующих доктринеров» — «коммунистов», основной костяк которых составляли прибывшие вместе Лениным и Троцким эмигрантские «шайки подонков больших городов
Европы и Америки». Для этих не было ничего святого, и ничто для них не имело значения, кроме разрушения России и «мировой революции», в которой России они отводили роль «вязанки хвороста». На Россию им было откровенно наплевать, что, к слову сказать, они и не скрывали. Лидером этой группы был Троцкий. «Большевики» же открыто ассоциировались, пускай особенно на первых порах, с квази-, но именно же имперски ориентированным патриотическим, великодержавным крылом в партии, которое выступало за территориальную целостность России едва ли не полностью в рамках границ прежней империи и ее возрождение на новых началах и принципах. Эту группу объективно возглавил Сталин.
В этом плане очень характерна оценка Сергея Дмитриевского — бывшего советского дипломата, практически одновременно с изгнанием Троцкого из СССР добровольно оставшегося на Западе. За это он «удостоился» весьма нелестных эпитетов со стороны Сталина в его «Политическом отчете ЦК XVI съезду ВКЩ6)» 27 июня 1930 г. В 1931 г. С. Дмитриевский издал на Западе книгу «Сталин». Переосмыслив пройденный им путь в революции, а также и самую русскую революцию, он блестяще показал, что и как произошло.
«Партия Ленина, — писал С. Дмитриевский, — никогда не была вполне единой ни по своему человеческому материалу, ни по идеям и интересам, движущим ее людьми. Единство ее выступлений вовне, ее "генеральной линии" охранялось сильной рукой и непререкаемым авторитетом ее создателя и вождя. В процессе революции партия выросла. Она вобрала в себя и почти все активные революционные элементы населения, вобрала в себя и многие тысячи случайных, пристраивавшихся к власти людей. Наличие в руках партии власти меняло подход к идейным разногласиям. Идеи получили в революции жизненное значение, за идеями стояла власть и возможность через эту власть многое осуществлять. Наметилась неизбежность жестокой борьбы…
Троцкому на Россию как таковую было наплевать. Его бог на небе был Маркс, на земле — западный пролетариат, его священной целью была западная пролетарская революция. Троцкий был и есть западный империалист наизнанку.
Взамен культурного западного капитализма, взорвав его, он хотел иметь культурный западный пролетарский социализм. Взамен гегемонии над миром западной буржуазии — гегемония западного пролетариата. Лицо мира должно было измениться только в том отношении, что у власти вместо буржуазии становился пролетариат. Прочая механика должна была остаться примерно прежней — то же угнетение крестьянства, та же эксплуатация колониальных народов.
Словом, это была идеология западных социалистов, и разница была одна: те не имели мужества дерзать, Троцкий дерзал; те хотели только разделять власть над миром, Троцкий хотел иметь ее целиком в руках своих и избранного класса. Россия для Троцкого была отсталой страной с преобладанием «подлого» земледельческого населения, поэтому сама по себе на пролетарскую революцию она не была способна. Роль хвороста, разжигающего западный костер, роль пушечного мяса западной пролетарской революции — вот роль России и ее народов. Гегемоном мирового революционного движения Россия не могла быть. Как только огонь революции перебросится на «передовые», «цивилизованные» страны, к ним перейдет и руководство. Россия вернется в свое прежнее положение отсталой страны, на задворки цивилизованной жизни, из полуколонии культурного капитала превратится в полуколонию культурного социализма, в поставщика сырья и пушечного мяса для него, в один из объектов западной пролетарской эксплуатации, которая неизбежно должна быть, ибо иначе нет возможности сохранить для западного рабочего его привилегированное положение. В самой России Троцкий стремился утвердить безраздельное господство рабочего класса, вернее привилегированных верхушек его. Только таким образом удастся погнать на чуждую им борьбу тупую массу деревенских рабов. Только таким образом организовав из русского рабочего класса касту надсмотрщиков-управителей, удастся в дальнейшем подчинить русскую деревню западному паразитическому пролетариату.
Отсюда враждебное отношение Троцкого к идее «рабоче-крестьянского» государства и союза, ставка на «рабочее» государство, на полное порабощение — как политическое, так и экономическое — городом деревни. Отсюда же в дальнейшем идея "сверхиндустриализации" России: опять не в интересах России как таковой, но во имя быстрого создания в ней мощного рабочего класса-властителя. Жизнь разбивала все идеи и все планы Троцкого. Революции на Западе не происходило. Наоборот, капитализм на Западе все больше «стабилизировался». В то же самое время от русской революции все крепче начинало пахнуть мужицким, сермяжным духом. Под давлением разбившей их жизни Троцкий и его группа пришли, в конце концов, к «ликвидаторству»: русская революция потеряла для них смысл»[18]. Однако Троцкий был человеком очень сильного ума и воли и вовсе не намеревался сдаваться. Как, впрочем, и Сталин не намеревался отказываться от своего курса строительства социализма в отдельно взятой стране и превращения СССР в могучую державу мирового уровня. В результате и без того запрограммированное самой сутью России неизбежное кровавое столкновение между «коммунистами» и «большевиками» приобрело характер абсолютно неминуемой фатальности.
В соответствии с логикой Высшего Закона Высшей Миро вой Геополитики и Политики, о котором говорилось еще во введении к пятитомнику, это неминуемо вело к восстановле нию национального суверенитета, независимости и террито риальной целостности России, ее экономического, полити ческого и военного могущества на новых началах и принци пах. Проще говоря, к восстановлению столь ненавистной Западу единой, неделимой и могучей России! Что в итоге и было сделано, хотя бы и в лице СССР!
К слову сказать, легендарный гуру англосаксонской геополитики Маккиндер еще в самом начале XX века откровенно предупреждал правящую элиту Великобритании и всего Запада о том, что никакая социальная революция не сможет изменить отношение России к великим географическим границам ее существования. Потому как они тождественны понятию ее Безопасности — Безопасности ее бытия вообще, то есть прежде всего как страны, а не только как государства. Увы, пророков и на Западе не слушают и не слышат.
Если резюмировать удивительно точную, проницательнейшую мысль всю свою сознательную жизнь откровенно русо-фобствовавшего Маккиндера, то увидим потрясающий непреложный факт. Ведь и он тоже, пускай и в слегка завуалированной форме, но предупреждал, что абсолютная невозможность изменения посредством социальной революции отношения России к великим географическим границам ее существования, проще говоря, к своей сути, то есть Безопасности, автоматически приведет к отторжению такой социальной революции. Более того, приведет к перерождению такой социальной революции в то, что действительно соответствует сути России — к сохранению ее великих географических границ, что тождественно Безопасности России. Что и произошло. Но ведь этим же было запрограммировано и кровавое столкновение «коммунистов» и «большевиков». Потому как в борьбе с Советским Союзом Сталина оппозиция откровенно была готова торговать национальным суверенитетом, независимостью и территориальной целостностью именно же России как станового хребта СССР. В таких случаях исторические споры решаются только по принципу «или — или». Иного не бывает. Кстати говоря, до 1945 г. основная задача и Запада тоже заключалась не просто в уничтожении СССР, а именно же большевизма прежде всего. То есть именно в большевизме Запад видел суть своего основного геополитического конкурента. Во всех своих тайных решениях по уничтожению СССР в первой половине XX века Запад оперировал термином «большевизм», и, вкладывая в него сугубо геополитический смысл, постановлял — «большевизм должен быть уничтожен»! Насчет же коммунистической и тем более советской угрозы он тогда не распространялся. Это уже стало «модным» в послевоенный период.
