Не перестаю удивляться: за пылким обсуждением судеб театров-домов о трудностях бытования частного предпринимательства у нас не вспоминают, смотрят на антрепризу только как на отхожий промысел. Совершенно не придают значения тому, что «сукины дети» артисты идут в антрепризу не всегда только за заработками, но и, бывает, за самореализацией. Ну природа у них такая. Все участники вампиловского спектакля работают в благополучных театрах и ролями не обойдены. Агриппина Стеклова из «Сатирикона», Евгения Крегжде и Василий Симонов — вахтанговцы, Евгений Цыганов — фоменковец, Роман Полянский сейчас работает у Виктюка, Евгений Стычкин — бывший моссоветовец, а Виктор Сухоруков — нынешний. Безусловно, их привлекли отменная пьеса и блистательно выписанные роли. Опытный режиссер Павел Сафонов уже не в первый раз обращается к драматургии Вампилова. И вот вышел спектакль одновременно и плохим, и хорошим, а можно и наоборот. Все внутренние связи персонажей, логика характеров и поступков прочерчены тонко и точно, смешно и трогательно. Не подвели артисты. Однако назойливое стремление вывести сюжет из реальности бытовой в чисто театральную выглядит неуклюже и формально. А уж финал, когда «блудный сын» становится на колени перед блаженным папой, иллюстрируя так и не написанную Сарафановым ораторию «Все люди — братья», попросту вампука.
Впрочем, все, что не сложилось в «Старшем сыне», не имеет никакого отношения к первородному греху антрепризы. Мне кажется, здесь важнее отметить серьезность намерений — выбор некоммерческой пьесы, умение собрать достойный ансамбль, приглашение одного из лучших сегодня композиторов Фаустаса Латенаса и талантливого сценографа Евгении Панфиловой. Пессимисты считают, что такие амбиции по плечу только государственным театрам (гибнущим на наших глазах), но если бы «свободным сценам» свободные площадки предоставить, избавив от арендного ярма, они конкурировали бы со стационарами на равных.
Между прочим, «Старший сын» — единственный в Москве спектакль-подношение Александру Вампилову к 75-летию.
Большая уборка / Искусство и культура / Художественный дневник / Книга
Большая уборка
/ Искусство и культура / Художественный дневник / Книга
В продаже — новая книга Людмилы Улицкой «Священный мусор»
О чем начинает говорить интеллигентный человек в ответ на просьбу рассказать о себе? Правильно — о книгах, которые его сформировали, и о людях, которые его окружали. Именно так устроена знаменитая книга филолога Михаила Гаспарова «Записи и выписки» — пожалуй, эталонная автобиография новейшего времени. По тому же принципу организована и новая книга Людмилы Улицкой, чем-то смутно похожая на гаспаровскую: в нее вошли фрагменты интервью разных лет, мемуарные виньетки, эссе о книгах и писателях, заметки о друзьях, о семье, об идеях, казавшихся важными на определенном жизненном этапе, и прочий мемуарный балласт, который в изобилии копится у каждого человека. Так что «Священный мусор», формально оставаясь сборником малой прозы, по сути дела является вполне самодостаточным и цельным высказыванием, сообщающим об авторе куда больше, чем любая — даже самая подробная — биография.
Принято считать, что читатель любит романы и предпочитает их коротким текстам. Однако к «Священному мусору» сказанное не относится: едва выйдя из типографии, он уже успел вскарабкаться на первые места книжных чартов. Так что стартовый тираж в 100 000 экземпляров (немыслимо высокий по нынешним малокнижным временам) вовсе не выглядит перебором.
Пытаясь передать суть собственного текста во введении к книге, Улицкая уподобляет его коллекции сентиментальных сокровищ, на протяжении многих лет хранившихся у нее в коробке из-под скороходовской обуви: гимназический значок, порванные бальные перчатки, разбитый китайский чайный сервиз, кусок роддомовской клеенки... Разрозненные, мусорные и в то же время совершенно бесценные вещицы, которые можно выбросить, но с которыми все равно невозможно расстаться, — то же самое можно сказать и о воспоминаниях, составивших основу «Священного мусора».
Опыт первого прочтения пастернаковской повести «Детство Люверс» — и опыт собственного девочкиного взросления. Жизнь и смерть подруги ранних лет Маши — дочери поэтессы Маргариты Алигер и писателя Александра Фадеева. Мысли о генетике как науке, которой писательница посвятила молодость, — и о собственной семейной истории, распадающейся на две взаимоисключающие на первый взгляд линии — богемно-интеллигентскую со стороны отца и куркульско-мещанскую со стороны матери. Рассуждения о набоковском «Даре», сформировавшем, по мнению Улицкой, русский язык ХХ века точно так же, как пушкинский Онегин сформировал русский язык века XIX, — и щемящие выдержки из лагерных писем деда, на две трети посвященных книгам и вообще священному и странному феномену чтения. Фантастическая, достойная большого и полнокровного романа история одноклассницы Любы — московской модницы, в нищие 50-е годы мастерившей из старых гардин и мебельной обивки немыслимой красоты и экстравагантности наряды, а после ставшей признанным экспертом в области стиля и консультантом сразу нескольких миланских Домов моды. Мужество и веселье, сдержанность и свобода Нины Бруни-Бальмонт — старшей подруги Улицкой, легендарной женщины, пережившей троих детей и любимого мужа, но при этом сумевшей превратить всю свою жизнь (да что там жизнь — даже собственные похороны) в праздник. Нищий кавказский мальчишка в вагоне метро — и мысли о толерантности, а еще о том, почему в России она так плохо приживается. Споры вокруг романа «Даниэль Штайн» — и собственные отношения с Богом...
Что-то в «Священном мусоре» выглядит частью ненаписанного романа, что-то — заготовкой к нему, что-то вполне укладывается в форму традиционного рассказа которые, пожалуй, удаются Улицкой лучше всего остального, а что-то похоже на ту прозу, которую мы привыкли находить под обложками ее книг разве что интонацией, тембром авторского голоса. Однако из всего этого «священного мусора», из осколков, обрывков и фрагментов складывается картина необычайной целостности и полноты — образ писательницы проступает сквозь мелкую словесную рябь зримо, объемно и как-то поразительно достойно. Последнее, впрочем, совершенно неудивительно: если кто из современных отечественных литераторов и может претендовать на титул нравственного камертона наших дней, то это, пожалуй, именно Улицкая. И нынешняя книга — очередное тому доказательство.
Эффект матрешки / Искусство и культура / Художественный дневник / Кино
Эффект матрешки
/ Искусство и культура / Художественный дневник / Кино
В прокате «Облачный атлас» Вачовски и Тыквера
Роман Дэвида Митчелла «Облачный атлас» называют интеллектуальным бестселлером, одной из лучших книг ХХI века. Это если книга нравится. Если не очень — то конструктором Лего, романом-матрешкой и копией сочинений Милорада Павича. Сам Митчелл сокрушался, что его книга некиногенична. Но Лана (в прошлом Ларри) и Энди Вачовски решили рискнуть. В их идею сначала ни одна студия не поверила. История стомиллионного бюджета «Облачного атласа» — это банкротства, отказ от обязательств и залог собственной недвижимости энтузиастов Вачовски. Немецкий продюсер Штефан Арндт сумел собрать у разных фондов в Германии 20 миллионов евро. После ряда презентаций проекта на фестивалях к продукции присоединилась Warner Bros. c 16 миллионами евро. В общем, собирали деньги с миру по нитке. И вот теперь «Облачный атлас» называют самым дорогим независимым фильмом.
Проработка идеи и написание сценария заняли несколько лет. Писали втроем — Вачовски и немецкий режиссер Том Тыквер («Парфюмер»). Эти трое подружились в конце 90-х, когда Вачовски были еще братьями, а «Матрица» стала главным фильмом конца ХХ века, да и тыкверовская «Беги, Лола, беги!» была знаковой. В итоге они не только писали, продюсировали, но и снимали «Облачный атлас» втроем: Вачовски три эпизода (XIX век и футуристику) и Тыквер три эпизода (ХХ век и наши дни). Вопреки мозаичности и разностильности частей самого романа и такой групповой работе картина получилась цельной.
Костяк сюжета составляют шесть историй. Середина ХIX века: молодой человек (Джим Стерджесс) чахнет от яда, которым его потчует корабельный доктор (Том Хэнкс). ХХ век, 30-е годы: молодой композитор (Бен Уишоу) прямо из постели любовника (Джеймс Д'Арси) едет помогать самовыражаться утратившему дар мэтру (Джим Бродбент), и они не могут поделить симфонию. ХХ век, 70-е годы: журналистка (Холли Берри) с опасностью для жизни расследует действия крупного коррупционера (Хью Грант). Наши дни: задолжавший всем издатель (Джим Бродбент) обманом упрятан братом в дом престарелых. Далекое будущее: подполье ведет борьбу за равные права клонов и людей, и молодой революционер (Джим Стерджесс) делает пророчицей «фабриканта» Сонми 451 (Пэ Дуна). Еще более далекое будущее: житель первобытной деревни (Том Хэнкс) вместе с посланницей остатка цивилизации (Холли Берри) борется за жизнь в одичавшем мире.
