Моше Бела - Мир Жаботинского

Эта статья относится к тому времени, когда разочарование Жаботинского в демократии достигло своей кульминации. Это разочарование, в сущности, стало уделом всего цивилизованного мира. Гитлер пришел к власти в Германии самым законным демократическим путем. И это продемонстрировало, что демократия не в состоянии поставить преграду перед шабашем самого худшего рода. А по другую сторону границы, во Франции, создавались и падали демократические правительства — каждые несколько недель или месяцев, как свидетельство того, что демократия не обладает ни устойчивостью, ни эффективностью. Эти события —

...больная тема для людей моего поколения. Современная молодежь интересуется этим вопросом очень мало, даже когда она говорит, что действительно хочет понять, является ли строй демократическим или нет. Возможно, этот вопрос все же отчасти «интересен» молодежи. Но для нас, стариков, в нем заключено нечто гораздо большее, нежели простой «интерес». Нам этот вопрос причиняет жгучую боль, приносящую немало страданий. Мы выросли, веря в то, что общество, построенное на всеобщем избирательном праве, на ответственности правительства, способно найти самые лучшие способы излечения всех политических, а в будущем — и социально-экономических бо лезней. Мы сомневались только в одном: сможет ли демократии заживить рану антисемитизма. Ибо тяжело было вспоминать дело Дрейфуса. Но, может быть, оно было единичным исключением?.. И все эти проблемы, кроме разве только одной — антисемитизма, разрешит, упорядочит, исправит демократия. Этой веры мы твердо держались в первые годы после войны. Мы не желали верить своим глазам, когда глаза наши начали видеть нечто иное, совершенно противоположное, противоречащее всей нашей вере. И, может быть, только теперь стало невозможно обманывать себя: нет, не все в порядке с демократией. И для нашего поколения эти слова звучат как пощечина. Или еще хуже — это удар прямо в сердце.

Велика боль, но еще сильнее — растерянность. Какие выводы можно было сделать из сложившейся неразрешимой ситуации? На том этапе Жаботинский был не в состоянии предложить конкретный выход. Он продолжал превозносить святость демократических принципов, однако советовал истолковывать и применять эти принципы в соответствии с требованиями и обстоятельствами ради того, чтобы сохранить их сущность:

Какой вывод вытекает из всего, что сказано здесь, какой нравственный урок мы могли бы извлечь? Я не могу этого сказать. Во-первых, потому что я этого не знаю. Во-вторых, это не дело сиониста, лишенного родины. Ибо прежде, чем подобные трудности возникнут в нашей собственной стране, у меня будет еще достаточно времени для изучения этого вопроса и размышлений. К свободным организациям типа всех наших партий все это не имеет никакого отношения. Однако даже если мы поглядим со стороны на то, что происходит сегодня в мире, то окажемся лицом к лицу с серьезной проблемой. Мы увидим страны с высокой культурой, в которых самая черная реакция восторжествовала не посредством путча, а с помощью признанной непогрешимой системы всеобщего голосования. Мы увидим истинную, глубоко укоренившуюся демократию, которая не способна управлять из-за того, что всеобщее избирательное право привело к созданию дюжины различных партий, ни одна из которых никогда не будет иметь большинства голосов. Каждую неделю угрожает возникнуть новая политическая комбинация, способная свалить правительство без видимой причины, просто так. В одной из этих стран мы находим ситуацию, в которой демократия видит свою единственную надежду во вмешательстве Папы или феодального офицерского корпуса... Мир «ревизионизма» на каждом шагу требует «ревизии». И я начинаю думать, что так и должно быть. Любой закон нуждается в истолковании, которое приведет его в соответствие с условиями времени. Право на неприкосновенность сохраняет только самая глубокая сущность тех идей, которые для нас святы. Но для того, чтобы защитить эту сущность, нужно иногда не побояться произвести «ревизию» — заново истолковать закон.

Демократия консолидировалась под знаменем войны против различных форм диктатуры меньшинства. И вот маятник качнулся в противоположную сторону, большинство добилось власти. Но совершенно неправильно отождествлять слепоту демократии с властью большинства. Ценность демократии не в порабощении меньшинства, не в подчинении десяти, или хотя бы одного, воле ста. Не ради этого она существует. Смысл демократии в том, чтобы искать соглашения, действовать в духе компромиссов и находить решения, которые будут на пользу всем.

Когда покойный сын Жаботинского проф. Эри Жаботинский давал мне свое согласие на эту публикацию, он писал: «...И еще одна просьба, не условие: не делай из отца религиозного человека, как это стало модным нынче. Он не был таковым. Если ты приводишь выдержки, показывающие его почтительное отношение к религии, приведи и его «безбожные» высказывания». Я так и сделаю. И не только из уважения к воле покойного, но и из уважения к самому Жаботинскому, который действительно не был религиозным человеком в общепринятом понимании. Он жил, не подчиняясь религиозным сводам правил. Но в то же время он никогда не позволял себе выражать публично свое пренебрежение этими правилами, оскорблять чувства религиозных людей. Он зачастую резко критиковал косность еврейской религии и ее «официальных представителей», фанатично придерживающихся мертвой буквы старинных обычаев. В одной из своих статей он писал, что тот, кто присоединяется к сионистскому движению, должен уважительно относиться к еврейской религии, роль которой в сохранении еврейского народа, особенно в галуте, невозможно переоценить (см. ст. «Национальное единство»). Но в то же время он считал, что светская культура, ворвавшись в гетто, «расправилась» с омертвевшей религиозной догмой. Найти «безбожные», «антирелигиозные» высказывания у Жаботинского — чрезвычайно трудно. А вот высказываний, «показывающих его почтительное отношение»,— сколько угодно. С годами Жаботинский все более внимательно относился к еврейской традиции, воздавая ей должное как могучему средству воспитания человека в духе вечных, непреходящих национальных и общечеловеческих ценностей. И вместе с тем выражал крайне резкий протест против попыток религиозных деятелей задушить свободу совести и установить власть обычаев насильственными методами.

Первый отрывок, самый «безбожный» из всех, найденных нами, относится к тому времени, когда Жаботинский боролся с намерением религиозных деятелей ограничить избирательное право женщин в Ишуве, что привело к откладыванию первой сессии «Совета избранных» — первого органа еврейского самоуправления после освобождения Эрец Исраэль от турецкой оккупации:

Вот уже несколько лет мы слышим вопли наших противников, что, дескать, в Эрец Исраэль необходима власть клерикалов, подчиняющая все и вся ярму религии. Нападки на нас ассимиляторов в Англии еще до декларации Бальфура, принесшие нам немало вреда, были продиктованы именно опасением, что все так и будет. И вся внешняя пропаганда сионизма была направлена на развеяние именно этого опасения. Мы объясняли, что еврейство — нация, а не религиозная община. Мы разъясняли, что и у нас, как у всякого просвещенного народа, человек может принадлежать к нации, не имея никакого отношения к религии. Ныне мы сами опровергли все это... Мы капитулировали перед клерикализмом, воюющим с равноправием женщин — принципом, торжественно провозглашенным Базельским конгрессом, принципом, на котором построена наша Организация. Эта Организация ценой невероятных усилий склонила на нашу сторону большинство еврейского народа, просвещенный мир, наконец, и вот теперь откуда-то из щелей выползают темные личности и заявляют, что Сионистская организация основывается на принципе, противоречащем Торе, и мы послушно им уступаем. Мы дорого заплатим за эту слабость.

...Еще несколько месяцев тому назад казалось, что мир с ортодоксами возможен, и многие из нас были готовы пожертвовать какими-то своими личными привычками, лишь бы не обижать уходящее поколение. Но теперь появляется серьезное опасение, что и у нас в Эрец Исраэль не избежать «войны за культуру». Это будет очень неприятно, но если это будет, то в этом будут виновны не ритористы, которые не имеют понятия о политическом образовании, но те образованные и «подкованные», кто пошел на уступки. Они забыли, что нельзя играть с огнем и давать поднимать голову силам, которым место давно уже в могиле.