И совершенству ложный приговор,
И девственность, поруганную грубо,
И неуместной почести позор,
И мощь в плену у немощи беззубой,
И прямоту, что глупостью слывет,
И глупость в маске мудреца, пророка,
И вдохновения зажатый рот,
И праведность на службе у порока.
Все мерзостно, что вижу я вокруг...
Но как тебя покинуть, милый друг!
Переводы Маршака сделали Шекспира фактом русской поэзии. Маршак считал эти переводы своим наивысшим достижением и с гордостью писал:
Я перевёл Шекспировы сонеты,
Пускай Поэт, покинув старый дом,
Заговорит на языке другом,
В другие дни, в другом краю планеты.
Объективно переводы С.Я. Маршака уступают оригиналу в силе и таланте, но они, безусловно, являются лучшими на сегодняшний день переводами Шекспира на русский язык, и в сознании миллионов читателей именно эти переводы считаются каноническими. Правда, некоторые утверждают, что перевод Пастернака, появившийся в 1940 году, лучше. Но так могут говорить только те, кто не читал Шекспира в оригинале.
Измучась всем, я умереть хочу.
Тоска смотреть, как мается бедняк,
И как шутя живется богачу,
И доверять, и попадать впросак,
И наблюдать, как наглость лезет в свет,
И честь девичья катится ко дну,
И знать, что ходу совершенствам нет,
И видеть мощь у немощи в плену,
И вспоминать, что мысли заткнут рот.
И разум сносит глупости хулу,
И прямодушье простотой слывет,
И доброта прислуживает злу.
Измучась всем, не стал бы жить и дня,
Да другу будет трудно без меня.
В этом переводе, написанном прекрасным русским языком, нет отчаяния и безысходности оригинала, всё как-то смазано, приглушено. Всё описанное в нём может вызвать раздражение, досаду, но никак не отчаяние. В самом деле, кто будет думать о самоубийстве, попав впросак? Пожалуй, единственный яркий образ, сопоставимый с шекспировским, - «мысли заткнут рот». В целом, у Пастернака получилось стихотворение о том, что советский поэт жить может вполне сносно, если будет держать рот на замке.
Как уже было сказано, для русскоязычного читателя каноническим является перевод Маршака. А канонический перевод всегда присутствует в переводах последователей, либо в качестве заимствований, либо полемики. И полемика эта чаще всего не имеет отношения к тексту оригинала – переводчики пытаются доказать, что не занимаются плагиатом, поэтому спорят с каноническим текстом, пытаясь любой ценой как можно дальше «отойти» от него, не заботясь о первоисточнике, и зачастую просто его уродуя. Если немногочисленные советские «постмаршаковские» переводы можно охарактеризовать двумя словами: вторично, но прилично – то ситуация с современными переводами 66-ого сонета Шекспира – просто катастрофа. Число переводов растёт, как лавина, всё более приобретая характер откровенной графомании. Создаётся впечатление: каждый, осиливший рифму «любовь-морковь» и «розы-морозы», считает, что пришла пора «замахнуться на Вильяма нашего Шекспира». И замахиваются, хотя качество этих текстов заставляет усомниться в том, что их авторы брали в руки оригинал или хотя бы самоучитель английского языка. Рецепт изготовления подобного «шедевра» прост: берут перевод Маршака, часть слов заменяют синонимами, немного меняют порядок строк, разбавляют фразами из переводов других авторов, слегка перемешивают – и вот, новый перевод!
В чём причина повального интереса именно к 66-ому сонету? – В его фантастической актуальности. Словно написан он не 400 лет назад, а сегодня. Шекспировские образы оживают, наполняются конкретным содержанием с самыми что ни наесть реальными именами и фамилиями.
Нищее Достоинство? – Так вот они, миллионы советских людей, вдруг ставшие нищими в 1991 году. Нобелевский лауреат Жорес Алфёров получает зарплату в сотни (!) раз меньше уборщицы Газпрома. Все блага забрало это самое ненасытное Ничто, этакая черная дыра, у которой и заводы, и шахты, и дома в Лондоне, и яхта самая большая в мире, а ему всё мало, мало, мало!
Несправедливо оклеветанное истинное Совершенство? – Сразу приходит на ум недавняя история с Зоей Космодемьянской.
А что сделали с нашей чистейшей верой в светлое будущее? А награды? Сколько литературных премий получили книги, которые никто не читает? Сколько званий роздано артистам, место которым в районном клубе? Что до девичьей чести, то вот она, стоит вдоль трасс, потому что работы нет, образования нет, а жить как-то надо.
Читаешь строчку про силу, побеждённую хромой властью, и видишь первого нашего российского президента: колчерукий пьяница, а такую страну в бараний рог согнул!
Конечно, глупость во все времена с огромным удовольствием поучала ум, но чтобы всех учёных страны во главе с Академией наук «строили» эффективные менеджеры, такого ещё не было. Вот только про язык искусства совсем не актуально. Развязаны у всех языки, мели, что хочешь, всё равно никто не слушает. Собственно говоря, это обстоятельство и позволяет плохим переводам расти, как поганкам. Рухнула государственная система книгоиздания, а с ней институт редактуры. Редакторов, владеющих иностранными языками днём с огнём не найти, поэтому даже в солидных на первый взгляд издательствах появляются низкопробные переводы. Если же перевод отвергли всё издательства, всегда можно опубликовать своё творение в сети: интернет он такой, всё стерпит. Переводы не получают сейчас никакой объективной оценки. Критика перевода ушла вместе с Корнеем Чуковским. Она не нужна ни переводчикам, ни читателям: первые обвиняют критика в зависти, необъективности и конфабуляциях, а вторые призывают пожалеть плохого переводчика. А почему, собственно, нужно жалеть недобросовестного переводчика, а не оболганного автора и не обманутого читателя?
Такова почва, на которой появляются новые переводы Шекспира.
Эти так называемые переводы даже отдалённо не напоминают оригинал, а если отдельные строки и привлекают внимание читателя, то исключительно своей глупостью и комичностью. Переводчики-графоманы не могут критически оценить свои возможности и без всякого смущения демонстрируют невежество, плохое знание не только английского, но и родного языка, и дурновкусие.
Сложно выбрать один из множества подобных «переводов». Беру почти наугад: перевод Н. Поленова ("Английская поэзия XIV-XIX века". СПб.: "АНИМА", 2001):
Я смерти жду. Так нищий ищет сна,
По пустоте бесплодно проплутав.
Мошна богатых ввысь вознесена,
Что ей мольба, у веры нету прав.
Гляжу на позолоченную честь,
На подлый торг невинностью с лотка,
На то, что попросту находит лесть,
Над мощью же поставлена клюка.
Вот творчество в служении у лжи,
Вот с кафедры витийствует слепец,
Вот правды перепаханы межи,
И зло владеет благом, наконец.
Так что мне смерть! Я жаждал бы ее,
Когда б не одиночество твое.
Тут что ни строчка, то шедевр: плутающий по пустоте нищий, вознесённая ввысь мошна, клюка, поставленная над мощью, перепаханные межи правды и невинность, которой торгуют с лотка. Это как?! Кто-нибудь может представить эту картину? Понимает ли смысл сам переводчик, или он писал в бреду?
Почему-то более всего в новых переводах не повезло девичьей чести: она и «поруганная стадно» (Тарзаева), и «пущена по кругу» (Н. Голь), и «на вынос и в разлив» (И. Бевко), и её «цвет рукой срывают грубой» (К. Хрусталева). Это было бы очень смешно и забавно, если бы подобные вирши не приписывали Шекспиру.
А вот ещё один «шедевр» из книги «Сонеты Потрясающего Копьем в переводах Вадима Розова» (М.: «Новые авторы», 2012):
Устал от жизни я, нет сил смотреть,
Как плутовство взимает уваженье,
Как радостно ничтожеству коснеть,
Как процветает клятвонарушенье,
Как низко пала родовая честь,
Как развращают нравственность, - доколе?!
Как пошло Красоту порочит месть,
Как шаткость веры губит силу воли,
Как жаждет власть связать нам языки,
Как глупостью врачуется искусство,
Как правду упрощают простаки,
Как добротой играют злые чувства.
Уставший от всего, я смерть молю
