Однако нечаянно он треснул меня по голове этой лампой. Она разлетелась, и белый порошок внутри нее обсыпал меня с ног до головы. Папа спрыгнул со стремянки и выглядел искренне взволнованным. Он приобнял меня и спросил, в порядке ли я. Когда он понял, что ничего не случилось, мы оба прыснули со смеху.
Мама не была такой же смешной, как папа, но у нее все же было чувство юмора. Часто это были детские шуточки, они остались у нее и в тюрьме, их полно было в письмах от нее. Например:
– Как убить клоуна?
– Не знаю, мам, а как?
– Устроить ему цирк!
Или:
– Чем отличаются снеговик-мальчик и снеговик-девочка?
– Не знаю.
– У мальчика две морковки, не только вместо носа!
Она запрокидывала голову и смеялась. Чаще всего эти шутки смешили ее больше, чем всех остальных. Но когда она была в таком настроении, я любила ее. Как будто на миг она становилась другим человеком.
Когда у мамы было хорошее настроение, они с папой подшучивали друг над другом, и со стороны это выглядело довольно-таки ласково. Они часто делали это за едой. Она прекрасно готовила, например, какие-нибудь старомодные блюда из мяса с двумя овощными гарнирами, но очень вкусные. Но иногда она отходила от привычных рецептов и делала что-нибудь экзотическое, например карри.
– Я не буду есть это дерьмо, – говорил папа, когда она ставила перед ним это блюдо.
– Это не дерьмо. Это вкусно. Попробуй.
– Это дерьмо. Заграничное дерьмо.
– Да ты попробуй!
– Дети, ваша мать пытается отравить меня этим заграничным дерьмом.
Она смеялась:
– Если бы я хотела отравить тебя, старый дурень, я бы уже сделала это сто лет назад!
– Не слушайте ее! – папа мимолетно улыбался нам. – Если я утром окочурюсь, вы знаете, кто в этом виноват!
Мама в шутку хлестала его по голове кухонным полотенцем, и он ухмылялся.
– Да она чертов дракон!
Часть из того, чем мы питались, доставалась нам на халяву благодаря папиным связям: у кого-то из его приятелей был огород, кто-то работал на фабрике «Уоллс» в Глостере и заглядывал к нам с раздобытыми ящиками еды для папы. Обычно мы с нетерпением ждали таких подарков. Помню, однажды нам досталось огромное количество ящиков, в которых были пироги со свининой и яйцом. Мы ели эти пироги месяцами подряд, пока окончательно их не возненавидели. С тех пор я даже смотреть на них не могу.
Хотя дела у семьи не всегда шли гладко, мы никогда не голодали. Я помню, что мама готовила суперские торты. На день рождения мы объедались превосходными бисквитами со льдом, а на Рождество – не менее прекрасными фруктовыми тортами, замешенными на алкоголе. Мама очень старалась по особенным поводам, и Рождество было одним из дней, когда мы все и правда чувствовали себя самой настоящей крепкой семьей.
Перед тем как все это приготовить, мама затевала генеральную уборку всего дома (я делаю так же и по сей день) и заставляла нас помогать. Развешивались украшения (которые папа откуда-то утаскивал). А накануне важного дня нам раздавали каталоги «Аргос» и разрешали купить оттуда все, что мы захотим, только не дороже десяти фунтов. Затем мама обычно уходила из дома купить то, что мы выбрали, заворачивала эти подарки и клала их под рождественскую елку. Когда я была маленькой, то часто выбирала игрушки, например, «Волшебный экран» со стирающимися картинками, но когда подросла, то часто хотела принадлежности для рисования, потому что была очень увлечена рисованием и раскрашиванием.
К тому же Рождество было единственным днем, когда папа обязательно брал выходной. После ужина мы собирались в круг, чтобы посмотреть речь королевы. Папа на этом настаивал. Он сидел на диване с мамой, а остальные рассаживались рядом на другие стулья или на пол. Они оба были поклонниками королевской семьи.
– Какая замечательная женщина наша королева! – говорил папа.
– И мне она тоже нравится. Других таких просто нет, – соглашалась мама.
– И сколько всего разумного говорит, – добавлял папа.
Они придерживались традиций и в других вещах. Папа всегда голосовал за консерваторов и уверял, что мама голосует точно так же, хотя потом, когда я выросла, она призналась мне, что это не так – я понятия не имела, кто из них говорит правду.
В те годы папа устроился на завод «Мюир Хилл», который производил в Глостере железнодорожные вагоны. Там папа работал в цеху и делал на станке различные детали. К своей зарплате он прибавлял доход, дополнительно выполняя различные строительные работы, особенно для своего бывшего домовладельца. Он не появлялся дома часами, и много дней подряд мы видели его очень редко.
Папа постоянно воровал что-нибудь по мелочи, особенно любые стройматериалы, которые ему попадались, – медные трубы, доски, даже кирпичи. Это было его непреодолимой привычкой. Если он мог любым способом просто так что-нибудь взять, он это делал. Однажды у нас в доме стояло не менее семи украденных телевизоров. Он не мог спокойно проехать мимо кучи кирпичей, он обязательно останавливался и забирал их, а если в фургоне ехали дети, то мы должны были ему помогать. Он брал нас с собой в магазины стройматериалов и подговаривал носить в кузов фургона какие-нибудь доски, песок или каменные плиты, пока он отвлекал продавца своей болтовней и шутками. Он никогда не покупал нам велосипеды. Он просто брал нас с собой в парк, высматривал там велосипед подходящего размера и забирал его. Иногда он воровал велосипеды в местном парке в конце нашей улицы, но
