Но довольно официальных объяснений. Небольшой уголок воздушной базы в Бьен-Хоа, в двадцати милях севернее Сайгона, занимают самолеты, снабженные тысячегаллонными баками для гербицидов. За рядами самолетов стоят тысячи бочек с гербицидами. Подполковник Роберт Деннис, как и Осведомленный Источник, поспешил объяснить, что это - вьетнамский проект.
- За перевозку и выгрузку здесь химикалий отвечает вьетнамское правительство. Это нелегкая работа - каждая бочка весит шестьсот сорок фунтов.
Эта склонность снимать с себя ответственность наводит на интригующие вопросы. Если в уничтожении листвы нет ничего сомнительного, то почему мы с таким жаром настаиваем, что явно американская программа на самом деле якобы принадлежит вьетнамскому правительству? Если во всем этом нет ничего постыдного, то почему мы помещаем вьетнамские опознавательные знаки и наблюдателей на самолеты, уничтожающие поля? Непонятно. Непонятно.
Деннис, командир звена и пилот самолета, на котором летим мы, сообщил, что полеты производятся семь раз в неделю. Больше пяти раз подряд никто не летает, но и реже ~ тоже почти никто.
Пока мы шли к самолету, Деннис сообщил, что вовсе не считает свою деятельность разрушительной. Наоборот. Ему кажется, что в некоем отдаленном и счастливом будущем эта работа даст плоды, весьма благотворные для вьетнамского народа. "Мне нравится думать, как в один прекрасный день окажется, что мы превратили джунгли в готовые для обработки поля. Благодаря гигантским затратам нашего правительства мы облегчили и удешевили для кого-то расчистку всей этой земли. Даже и сейчас мы уже видим некоторые полезные результаты - в некоторых районах, где мы побывали, сухие деревья используются для выжигания древесного угля".
Он сказал одну весьма верную вещь - затраты поистине колоссальны. В апреле 1967 года было сообщено, что гербициды практически исчезли с внутреннего рынка США. Позже сообщалось, что военно-воздушные силы только в этом году закупили гербицидов на 57 690 000 долларов - примерно 6,5 миллионов галлонов.
Взлетели мы не слишком гладко: возможно, из-за груза, прикрепленного снизу к фюзеляжу - сине-черной цистерны с гербицидами весом в одиннадцать тысяч фунтов. Облака вскоре разошлись, и земля внизу выглядела ослепительно и сочно-зеленой. Возможно, при виде ее у наших летчиков начинали чесаться руки. Не знаю.
Деннис изучал местность опытным взглядом человека, живущего близко к природе. Он указал на распаханные поля внизу - скоро начнется сев. Один раз он снизился, чтобы мы могли посмотреть на бой. Подлетали бомбардировщики и сбрасывали бомбы, вертолеты порхали вокруг, как стрекозы.
Затем он начал указывать на работу своих ребят - многомильные бурые пространства джунглей, лишенных листвы. Бывали минуты, когда в поле нашего зрения не оказывалось ничего, кроме тусклой, безжизненной, бурой пустыни.
Размах нашей программы уничтожения листвы поистине колоссален - колоссален и засекречен. Никто не говорит, какие площади джунглей и риса уже уничтожены, и приходится пока ограничиваться примерными оценками.
Над целью самолеты резко нырнули вниз, к самым древесным вершинам, после чего пошли точно по рельефу крон. Приближаясь к холму или к особенно высокому дереву, наш самолет резко взмывал вверх и так же резко уходил вниз, и хотя такой полет продолжался всего четыре минуты, он показался мне куда более долгим. Мысль о вражеских снайперах была совсем вытеснена опасением, что мы можем напороться на какое-нибудь внезапно вставшее перед нами дерево. В этом была бы своего рода высокая справедливость - дерево сбивает самолет, уничтожающий листву.
- Кто-нибудь разбился о дерево?
- Пока еще нет, — сказал Деннис.
Из-под хвоста каждого самолета теперь тянулась полоса голубоватого дымка. Она казалась совсем безобидной, но была достаточно сильной - достаточно сильной для того, чтобы уже через неделю воздушные разведчики заметили первые признаки осени, сотворенной человеком. А через три месяца здесь образуется сухая хрустящая пустыня.
Все это заняло четыре минуты. Понадобилось ровно четыре минуты, чтобы каждый самолет убил триста акров леса. Ощущения смерти не возникало. Ни стонов, ни воплей, ни взрывов - ничего, кроме бесшумного маслянистого дождя, падающего на ветки и листья внизу...
- А вы никогда не ошибаетесь? — спросили мы у Денниса. — Не бывает случаев, чтобы вы поражали не ту цель?
- Конечно, ошибки случаются, — сказал он. — Но в этих случаях правительство Соединенных Штатов возмещает убытки.
Бернард Фолл сообщил в "Рэмпартс" (декабрь 1965 года) о некоторых из этих ошибок:
"Бен-Кэт, большая плантация вблизи Сайгона, была почти полностью уничтожена из-за несчастной случайности... Деревня Хонай на шоссе № 1 была опрыскана по ошибке. Все фруктовые деревья в ней погибли. Самолеты военно-воздушных сил США уничтожали листву вдоль шоссе № 1, но ветер переменился и понес гербицидную взвесь на деревню. И вот теперь, точно издеваясь, джунгли встают на заднем плане сочной зеленой стеной, а деревни опустошены. Когда я был там, жители рубили свои сады. У них осталась только одна возможность не умереть от голода - продать высохшие фруктовые деревья в Сайгоне на дрова".
Уничтожение листвы - всего лишь второстепенный аспект этой войны, но весьма мало приятный ее аспект. Людей можно убивать прямо, а можно обречь на голодную смерть, если они не уйдут из родных мест, превращенных в пустыню, — результат, грубо говоря, получается один и тот же.
Зубы До Тхи Тин были черными от орехов бетеля, а ее лицо покрывали преждевременные морщины, но в этом лице была сила, а потому в нем была красота.
За юбками тридцатилетней До Тхи Тин пряталось двое детей, а третьего - голого малыша - она держала, прижимая к бедру. Ее муж, исхудалый невысокий человек, больше года не мог найти работы.
До Тхи Тин, одну из двух с лишним миллионов беженок и беженцев в Южном Вьетнаме, спросили, помнит ли она свой дом в округе Дуи Сюэн.
- Она говорит, — сообщил переводчик, — что там были рисовые поля, и огород, и цветы. Цветы были не у всех домов, а потому она их помнит лучше всего остального. Она говорит, что в это время года ночи там были холодными.
- Спросите ее, как она зарабатывает деньги на жизнь.
- Она говорит, что работает прислугой у одной французской дамы.
До этого момента интервью шло в более или менее деловых тонах. Но тут глаза До Тхи Тин стали влажными, лицо сморщилось. Она поглядела на мужа, но тот смотрел в землю, и выражение его лица было скрыто козырьком нелепого спортивного красного кепи.
- Спросите его, что он думает об этой войне.
- Он ничего не думает об этой войне, — сказал переводчик. — Он простой крестьянин. Он говорит, что на его селение бомбы падают каждый день, и это плохо. Он говорит, что там каждый день убивало людей и он пришел сюда, чтобы его детей не убило. А теперь, говорит он, от его хозяйства ничего не осталось. Он уже год ищет работу, все время ищет, но никакой работы нет, А о войне он ничего не думает.
Этот разговор происходил в лагере беженцев, носящем название Донг-Зьянг и находящемся на окраине Дананга. Он представляет собой пространство в три акра, вмещающее 6 057 человек, 7 колодцев, 17 самых примитивных уборных, бесчисленные однокомнатные лачужки и периодически работающую школу, в которой могут обучаться 350 детей из 3 733 живущих тут. Все беженцы постоянно голодны, все они бедны и не могут ничего заработать, все они люди, но в условиях их жизни нет ничего человеческого.
Два миллиона беженцев. В Южном Вьетнаме вот так живет более двух миллионов человек. И некоторые высокопоставленные лица соглашаются, что это еще очень заниженная оценка, что действительная цифра приближается к четырем миллионам, а еще многие, добавляют они, были "реабсорбированы" - поселились у родственников или ушли искать счастья в город. Но хорошо, пусть беженцев только два миллиона. Чтобы понять, что означает эта цифра для страны с таким населением, как во Вьетнаме, представьте себе Соединенные Штаты с двадцатью пятью миллионами беженцев - двадцатью пятью миллионами людей, утративших родной дом и ютящихся в картонных трущобах на окраинах больших городов.
Я посещал лагеря беженцев во всех частях страны. И для этого не требовалось никаких особых усилий. Не увидеть эти лагеря было бы значительно труднее. За время моего пребывания во Вьетнаме число новых беженцев достигало сорока тысяч в месяц. Во Вьетнаме - надо ли это говорить? — термин "лагеря беженцев" не употребляется. Наш неистощимо энергичный Департамент Обтекаемых Названий наименовал их "переселенческими центрами". Не знаю, начали уже именовать беженцев переселенцами или нет, но этому, без сомнения, придет свой черед.
Возможно, названия не так уж важны, но зато весьма важен тот факт, что не менее одной восьмой части всего населения страны изгнано из родных мест. И мы еще отнюдь не кончили. Собственно говоря, мы только-только начали. "Беженцевый потенциал" Южного Вьетнама далеко не истощен. В течение 1967 года война породила около 450 000 новых беженцев. Но, по правде говоря, могло быть и хуже. В предыдущем году ряды беженцев пополнились 983 тысячами южных вьетнамцев.
