А накинулась она на нас еще за поездку в Париж в статье "Лютые патриоты", приведу лишь одну фразу о "Группе 17" – "и рванули туда, куда их не звали, – в Париж". Да, не звали, если не считать президента Жака Ширака, пригласившего "Группу…" персонально на книжный салон (Россия в тот год была почетным гостем). Главным аргументом Натальи Ивановой было то, что "звали тех, кого переводили во Франции, именно по этому принципу и составляли литературную делегацию…"
Я бы спросил Н.И.: "А в Китае многих ли переводили из приехавших по списку Филатова?" Ну, да с бабой спорить – себе дороже… Вернемся в Поднебесную. И посмотрим, как обстоят дела в Поднебесной с переводной литературой.
Переводили в Китае книги Валентина Распутина, Юрия Полякова, Александра Проханова – которые позже были признаны лучшими иностранными книгами года. Но это только верхушка айсберга, а сам айсберг русской литературы пытливому китайскому читателю пока недоступен, ибо невиден.
Из выступления издателя и писателя Петра Алешкина прозвучало, что из 10000 переводных книг в Китае в год – 3000 выпадает на американцев и лишь сорок с небольшим – на русскую литературу. Я не думаю, что в России по отношению к Китаю дела обстоят лучше. И все же… все же… все же… С Восточным соседом лучше дружить, чем воевать – поэтому и надо рассказывать друг другу о себе все без утайки. Мы и рассказывали. Я о могучем Урале, Ермаке и Пермском крае, В.Молчанов о Белгородчине, Л.Трутнев о Сибири, Н.Мирошниченко о Коми, В.Смирнов о Смоленске и великом его сыне Александре Твардовском.
Хорошо провели мы на авторской площадке китайского международного выставочного центра круглый стол "Современный русский реализм".
Среди нескольких китайских телеканалов, снимавших это мероприятие, появился и наш канал "Культура". Слушатели долго не расходились, так что пришлось задержать выступление Риммы Казаковой, которое по расписанию было за нами.
Подходили преподаватели русского языка, просили автографы и уносили с собой наши книги. Запомнилась китаянка – преподавательница китайского языка из Иркутска. В Пекине она была на каникулах у родителей. Так, что иркутские студенты получат наши стихи и рассказы из Поднебесной.
Не менее интересно прошел круглый стол "Литературной газеты" – "Литературная реальность и реальная литература", которым руководил главный редактор прославленной газеты Юрий Поляков. Профессор Института русского языка Чжан Цзянхуа, переводящий русских писателей уже двадцать лет, рассказал, чем интересна китайскому читателю современная русская литература. Именно традиционная – не постмодернистская.
Ну ближе китайским товарищам СОЗИДАНИЕ, а не РАЗРУШЕНИЕ. Кто ж их в этом будет упрекать… А российским чиновникам на будущее нужно учитывать менталитет и духовные ценности народа. И посылать в страну тех, кого здесь ждут. Ведь сказал главный российский чиновник Медведев на открытии русского стенда, что он рад всем писателям. А его "шестерки" просто обязаны радоваться русским литераторам (и из "Группы 17" включительно).
Алексей Варламов ИЛИОДОР. Исторический очерк
3 ЯНВАРЯ 1909 года Лев Толстой записал в дневнике: "Два дня нездоровится, но душевное состояние спокойно и твердо. Все чаще и чаще думаю о рассказе, но сейчас утро, сижу за столом, примериваюсь и чувствую, что буду выдумывать. А как нужно, нужно написать, и, слава Богу, нужно, признаю нужным не для себя. За это время поправлял конец о Столыпине. Кажется порядочно".
17 января: "Затеянная мною вторая вещь может быть страшной силы. Это не значит, что я ожидаю ее действия на людей, видимого действия, а страшной силы обнаружения его закона. Очень хочется писать…"
Речь здесь идет о рассказе "Иеромонах Илиодор". Таким образом, зимой 1909 года Толстой почти одновременно принялся работать над двумя текстами, героями которых стали в одном случае реальный человек Петр Аркадьевич Столыпин, а в другом – вымышленный персонаж по имени Иллиодор. Случайность это или нет?
Отрицательное отношение Толстого к Столыпину и неприятие его политики хорошо известны.
"Пишу вам об очень жалком человеке, самом жалком из всех, кого я знаю теперь в России. Человека этого вы знаете и, странно сказать, любите его, но не понимаете всей степени его несчастья и не жалеете его, как того заслуживает его положение. Человек этот вы сами, – обращался Толстой к русскому премьер-министру. – Давно я уже хотел писать вам и начал даже письмо писать вам не только как к брату по человечеству, но как исключительно близкому мне человеку, как к сыну любимого мною друга. Но я не успел окончить письма, как деятельность ваша, все более и более дурная, преступная, все более и более мешала мне окончить с непритворной любовью начатое вам письмо."
А в заключении следовала прямая угроза:
"Письмо это пишу я только вам, и оно останется никому не известным в продолжение, скажем, хоть месяц. С первого же октября, если в вашей деятельности не будет никакого изменения, письмо это будет напечатано за границей".
Тем не менее Толстой не только не опубликовал этих строк за границей, но даже не стал Столыпину письмо отправлять.
Что же касается рассказа "Иеромонах Илиодор", то главный герой этого неоконченного произведения – отставной гвардии полковник князь Иван Тверской – решил удалиться от мира, и стал, как пишет Толстой, "смиренным иноком" Илиодором. Он живет в уединенной келье, и поначалу новая жизнь приводит его в восторг, но в "конце этих трех лет с ним случилось то, что вместе с этими минутами, часами, днями восторга стали повторяться и минуты, и часы, и дни упадка духа, слабости, уныния".
Он, православный инок, засомневался в таинстве евхаристии: "И вдруг, о ужас, он совершенно неожиданно, ничем не подготовленный, почувствовал, что то, что он будет совершать, не поможет, не может помочь ему. Он вспомнил, как в прежнее время совершение этого таинства, когда он причащался у старца, возвышало его, и как теперь, когда он сам совершал его, как он был равнодушен -- да, совершенно равнодушен – к этому.
"Да ведь я сам причащусь, соединюсь с ним. Да кабы духом соединиться. А ведь это одна внешность..." И ужас охватил его. Он усумнился. И, усумнившись, понял, что в этом деле не было середины: или это точно великое таинство, или это -- ужасный, отвратительный обман".
Это произведение, которому писатель придавал такое большое значение, весьма характерно для религиозных взглядов позднего Толстого, повлекших его отпадение от Церкви, но возникает вопрос: почему автор дал своему герою-иеромонаху имя Илиодор? Интересно это потому, что в как раз в эти годы в России скандальной популярностью пользовался иеромонах Илиодор (в миру Сергей Михайлович Труфанов), уроженец Дона, выпускник Санкт-Петербургской Духовной Академии, ученик одного из самых благочестивых русских архиереев – епископа Феофана (Быстрова), духовника царской четы, оставившего о себе в отличие от Илиодора светлые воспоминания у самых разных лиц.
Зинаида Гиппиус, весьма критически отзывавшаяся о клириках своего времени, писала о Феофане, которого знала по петербургским Религиозно-философским собраниям начала века: "Еп. Феофан был монах редкой скромности и тихого, праведного жития".
Феофан был, по преданию, тем самым человеком, который однажды спорил о монашестве с В.В. Розановым. Точнее спорил Розанов, а Феофан молчал. Розанов говорил, горячился, а потом вдруг сказал: "А может быть, Вы и правы".
Иеромонах Илиодор на своего учителя не походил нисколько. Меньше всего он любил молчать и больше всего говорить.
"Этот удивительный человек, почти юноша, с нежным, красивым, женственным лицом, но с могучей волей, где бы он ни появился, сразу привлекает к себе толпы народные, – отзывался о нём "Почаевский листок". – Его страстные, вдохновенные речи о Боге, о любви к царю и отечеству производят на массы глубокое впечатление и возжигают в них жажду подвига."
Об Илиодоре и его отношениях с Феофаном (очевидно со слов самого епископа) писал впоследствии биограф Феофана схимонах Епифаний (А.А. Чернов):
"Среди студентов С.-Петербургской Духовной Академии был монах Илиодор. Отличался он духовной пылкостью и повышенной ревностью… И вот с этим монахом пришлось Владыке Феофану немало помучиться. По смирению своему Владыка не надеялся на себя и пригласил отца Илиодора поехать к старцу, чтобы старец, по данной ему благодати, направил бы его жизнь духовную по верному пути... Собрались. В ожидании поезда на маленькой пригородной станции, Владыка, дабы не дать лишнего повода монаху к разговору, отошел от него и, по монашескому правилу, занялся внутренней молитвою. Но, взглянув в сторону Илиодора, понял, что с ним происходит что-то неладное. Около него вертелся, как юла, какой-то смуглый мальчуган, очень похожий на цыганенка. Мальчик выделывал ногами и руками что-то, как бы плясал. "Да откуда он взялся, этот цыганенок?" – подумал Владыка Феофан, наблюдая, как Илиодор, поглощенный зрелищем, пристально смотрел на мальчишку.
