Генерал Валентин Варенников, вечером 18 августа выступивший в Форосе против Горбачева, теперь, после непродолжительной остановки на Украине, вернулся в Москву и был готов выступить против Ельцина. Он направил военную технику к Белому дому и планировал высадку спецназа с вертолетов на крышу здания. Первые выстрелы сделали солдаты из Таманской дивизии, проезжавшие мимо Белого дома по приказу Варенникова, чтобы занять позиции у высотки МИДа и приготовиться к наступлению. Колонна бронетехники вошла в тоннель под Калининским проспектом и угодила в засаду: защитники Белого дома сочли этот маневр началом штурма. Выход из тоннеля был заблокирован троллейбусами. Головной бронетранспортер прорвался через заграждение, однако другие очутились в ловушке.
Защитники Белого дома, среди которых были “афганцы”, знали, что делать: они набрасывали брезент на люки бронетранспортеров, лишая обзора механиков-водителей. Солдаты-срочники, чувствуя себя в западне, приводили в движение орудийные башни, пытаясь сбросить нападавших. Вскоре в бронетранспортеры полетел коктейль Молотова. Солдаты выпрыгивали из горящих машин, стреляли в воздух. Пули рикошетили от брони и стен тоннеля, попадали в толпу. Один солдат обжег руки, пытаясь погасить горящую форму, другим удалось уйти целыми. На асфальте остались трое: “афганец”, разбивший голову о бронетранспортер, и двое, погибшие от пуль. Многие получили ранения12.
Маршал Язов узнал о первых жертвах, когда вернулся с заседания ГКЧП. Теперь получалось, что все путчисты чисты перед законом, кроме него, Язова. Ведь это его подчиненные, а не части КГБ или МВД, открыли огонь по гражданам. С мрачным видом заслушав доклад, Язов приказал заместителю: “Дай команду ‘Стой!’” Новость о том, что армия не собирается участвовать в штурме Белого дома, Крючков встретил с недоверием. Собравшиеся в его кабинете в первые часы 21 августа обвинили военных в трусости. Но были и те, кто вздохнул с облегчением. Командующий внутренними войсками заявил, что если армия не собирается участвовать в штурме, то и его подчиненные воздержатся13.
Отказался от участия в операции и спецназ КГБ. Если верить позднейшим заявлениям Владимира Путина, в тот день руководителю КГБ неожиданно позвонил мэр Санкт-Петербурга (тогда еще Ленинграда) Анатолий Собчак, сторонник Ельцина, и поинтересовался судьбой рапорта об отставке, который еще год назад подал его заместитель, тридцативосьмилетний подполковник КГБ Владимир Путин. В тот день Путин якобы написал еще один рапорт. Выбирая между Собчаком и путчистами, он принял сторону Собчака. Путин уважал Крючкова, но, по его словам, “когда увидел путчистов на экране, сразу понял – все, приехали”.
Некоторые биографы Путина подвергают сомнению его слова о том, что в дни переворота он подал рапорт, и предполагают, что он сделал это позднее, после провала путча. Путин, по утверждению критиков, выжидал. Но если и так, он – как и многие в КГБ – повел себя в дни переворота иначе, чем предполагал Крючков. Путин разделял цель заговорщиков – сберечь страну, но их методы находил устаревшими. “В дни путча все те идеалы, те цели, которые были у меня, когда я шел работать в КГБ, рухнули”, – признавался будущий президент России через восемь лет14.
Крючков, видя, что терпит поражение, сказал подчиненным: “Что же, операцию надо отменять”. К тому времени сильный дождь не позволил вертолету приземлиться на крышу Белого дома, а попытке спецназовцев в штатском проникнуть в Белый дом помешала бдительность защитников российского парламента. В конце концов Крючков отдал приказ перерезать телефонные линии: он решил взять Белый дом в осаду и держать ее, сколько хватит сил.
Однако около восьми часов утра Язов отдал приказ об отводе войск из Москвы. Это явилось неожиданностью для Крючкова и других заговорщиков. Приехав к министру обороны, они принялись убеждать его, обвиняли в трусости, в измене, но тот был непреклонен: стрельба по людям – это не выход. А если не убрать армейские подразделения, говорил Язов, вряд ли удастся избежать новых столкновений. Достаточно поджечь хотя бы танк с полным боекомплектом, а это сорок снарядов, – и не миновать беды. Он сказал соучастникам, что не намерен становиться вторым Пиночетом15.
Новость об уходе из Москвы военных скоро дошла до измотанных защитников Белого дома. Той же ночью, заслышав звуки выстрелов, глава охраны Ельцина Александр Коржаков бросился в кабинет врача, где, не раздеваясь, спал Ельцин, и разбудил президента. Они спустились в гараж. Первой мыслью Ельцина было: “Все, начался штурм”. Помощники надели на него бронежилет и усадили на заднее сиденье лимузина.
Коржаков приказал открыть ворота: он собирался пробиваться в посольство США, от которого их отделяла площадь. Американцев предупредили, и они держали ворота открытыми. Люди Коржакова устроили в баррикадах проезд, чтобы пропустить лимузин. Буквально несколько минут – и Ельцин будет в безопасности. Но не успела машина завестись, как президент пришел в себя: “Подождите, а куда мы едем?” “Как куда? – удивился Коржаков. – В американское посольство. Двести метров, и мы там”.
“Какое посольство? – возразил не менее удивленный Ельцин. – Нет, никакого посольства не надо, поехали обратно”.
Коржаков приказал водителю ждать. Ельцин передумал – как нередко бывало, в последний момент.
Политический инстинкт взял верх над инстинктом самосохранения. Даже рискуя попасть под арест или погибнуть, Ельцин стремился выжить политически, а этого было нельзя достигнуть, укрывшись у американцев. “Это значило бы, что я сам перебрался в безопасное место, а их оставил под пулями”, – вспоминал позднее Ельцин. Президент не был лишен и национальной гордости, которую умело пускал в ход. “При всем уважении к американцам, у нас не любят, когда иностранцы принимают слишком активное участие в наших делах”, – писал Ельцин в мемуарах. Это было еще мягко сказано. Многие избиратели мыслили категориями холодной войны и считали Соединенные Штаты главным врагом. Годы перестройки не ослабили эти чувства, а уход СССР из Восточной Европы, дополненный экономическими неурядицами, лишь усилил неприязнь к благополучному Западу.
На ночь Ельцин спустился в подвал под Белым домом. Он прислушивался к звукам автоматных выстрелов, время от времени доносившихся снаружи, и ждал штурма. К нему присоединились демократические лидеры Москвы. Там находились также мэр Гавриил Попов и его заместитель Юрий Лужков. С заместителем мэра приехала беременная молодая жена. Она принесла домашней еды и ощущение покоя, которого так не хватало осажденным16.
В пять часов утра, когда в Москве отменили комендантский час, американский поверенный в делах Джим Коллинз смог осмотреть поле ночной битвы. “Те полдюжины БМП, которые после полуночи угодили в ловушку в туннеле под Калининским проспектом, сдались силам РСФСР”, – отрапортовал дипломат. Неназванный источник в штабе Ельцина (имя в тексте посольского доклада, рассекреченного в США, вымарано) после шести часов утра позвонил в посольство и сообщил, что десантники, направлявшиеся к Белому дому, остановились после того, как к их командиру подошли люди из российского правительства.
Около восьми часов новость об отводе войск была подтверждена по факсу, пришедшему в посольство США из РИА “Новости”. Высокопоставленный чин в Министерстве обороны заявил, что военные “ни завтра, ни послезавтра” и помышлять не будут о захвате Белого дома. Похоже, переворот провалился. Толпа, которую Коллинз увидел у Белого дома в пять часов утра, редела, немало защитников разошлось по домам. Коллинз передал американским служащим, которые провели беспокойную ночь в здании посольства, что они могут без опаски возвращаться в свои квартиры17.
Для большинства защитников Белого дома новость об отводе войск стала неожиданностью, однако некоторые факты указывают на то, что Ельцин и его окружение узнали об этом раньше. Так, глава КГБ Крючков позвонил Ельцину и сообщил об отмене штурма. Кроме того, российский президент был осведомлен о планах путчистов лучше, чем они могли предположить. Через несколько лет некий американский политик, беседуя с журналистом Сеймуром Хершем, лауреатом Пулитцеровской премии, рассказал, что по приказу президента Буша велся перехват телефонных разговоров между организаторами переворота и советскими военачальниками.
“Для общения с военными чинами министр обороны и председатель КГБ пользовались максимально защищенными линиями, – писал Херш, ссылаясь на свой источник. – Мы оперативно информировали Ельцина о содержании звонков. Значительная часть задействованных военачальников не отвечала на вызовы”. Согласно данным Херша, в ельцинский Белый дом был направлен связист из посольства США, который обеспечил устойчивую связь с советским военным руководством. “Ельцин имел возможность обращаться к ним напрямую и убеждать их оставаться на местах”, – рассказал неназванный источник Херша18.
