Ни Буш, ни сотрудники его администрации в мемуарах ни словом не обмолвились о передаче разведданных Ельцину. Если это правда, то они нарушали подписанный президентом всего за четыре дня до переворота закон, признававший незаконным проведение тайных операций за рубежом без ведома Сената. Что касается большинства материалов администрации Буша, так или иначе связанных с разведдеятельностью и до сих засекреченных, можно лишь догадываться, передавались ли Ельцину какие-либо сведения. Неизвестно, могли ли американцы прослушивать переговоры советского военного командования, и если да, влияло ли это на исход переворота. В расшифровках телефонных переговоров Буша с Ельциным нет и намека на передачу материалов прослушки.
Двадцать первого августа Буш дозвонился Ельцину из своего поместья в Кеннебанкпорте, куда он вернулся после краткой поездки в Вашингтон. В Мэне была половина девятого утра, в Москве – половина четвертого. Буш вспоминал, что голос Ельцин звучал гораздо увереннее, чем накануне: он благополучно пережил ночь и, по словам Роберта Гейтса, превратился в “ключевую фигуру”. Буш поинтересовался у президента России: “Мы хотим сделать все возможное, чтобы помочь. Есть у вас какие-либо предложения?” У Ельцина не было дополнительных требований: “Я не вижу, чтобы вы могли помочь как-нибудь иначе, кроме как поведать миру о нашем непростом положении и заявить о моральной поддержке”. Что касалось предстоящего ареста заговорщиков, Ельцин сказал: “Я не могу посвятить вас в детали по этому телефону”. Буш ответил: “Понимаю”19.
Российского президента теперь сильнее тревожил не возможный штурм Белого дома, а политические маневры оппонентов. Ельцин сказал Бушу, что в Крым, на встречу с изолированным президентом, кроме двух сохранивших лояльность Горбачеву помощников, отправилась и российская делегация. “К сожалению, – объяснял Ельцин, – за сорок минут до отбытия нашей группы туда же вылетело пять членов хунты, включая Язова. Цель их ясна: первыми оказаться у Горбачева и либо вынудить его подписать какой-нибудь документ, либо переправить куда-то, куда мы не знаем. Я же сейчас пытаюсь согласовать свои действия с Кравчуком, чтобы перехватить их, заставить приземлиться в Симферополе и не допустить к нему [Горбачеву] первыми”.
Также Ельцин сообщил, что его оппоненты убеждали членов Верховного Совета СССР, который должен был собраться 26 августа, дать юридическую поддержку действиям ГКЧП. Заговор, по мнению Ельцина, мог потерпеть поражение на поле боя, но выиграть политически. Судьбу путча мог решить Михаил Горбачев.
В предыдущие дни Ельцину удалось показать незаконность переворота и утвердить себя в глазах закона, потребовав освобождения Горбачева. По мнению самого Ельцина и его соратников, это была опасная игра. Многие считали, что Горбачев был не жертвой заговорщиков, а подстрекателем и кукловодом. Что вышло бы, если бы заговорщики оказались у Горбачева первыми и убедили его присоединиться к ним? Российская делегация должна была не допустить этого. Ельцин отправил в Крым своего вице-президента, генерала Руцкого, с группой вооруженных офицеров. Он также хотел, чтобы главнокомандующий советскими ВВС маршал Шапошников, который поддерживал его в течение всего переворота, заставил самолет заговорщиков отклониться от курса или сделать вынужденную посадку, позволив российской делегации опередить их. Но Шапошников был бессилен: никто не мог отдать президентскому самолету команду на приземление, кроме начальника Генштаба.
Для путчистов, как и для их противников, позиция, которую займет Горбачев, была обстоятельством первостепенной важности. От того, кому удалось бы “спасти” Горбачева первым, зависел успех или провал переворота, а также политическое – и даже, возможно, физическое – выживание главных игроков на советской политической сцене. “В данный момент туда летят три самолета, и каждый стремится стать первым”, – сказал Ельцин президенту Бушу. Третьим был самолет спикера советского парламента Анатолия Лукьянова, который сначала поддержал переворот, а теперь желал дистанцироваться от заговорщиков. Джеймсу Бейкеру в Вашингтоне вручили доклад, согласно которому Джеймс Коллинз из американского посольства в Москве также намеревался лететь с Руцким в Крым, но опоздал к отлету20.
В час дня маршал Язов обнял супругу и отправился в аэропорт. Он решил принять совет, который жена дала в первый день переворота: порвать с путчистами и договориться с Горбачевым. Когда маршал заявил членам ГКЧП, что не только отдал приказ вывести войска из Москвы, но и намерен лететь в Крым к Горбачеву, Крючков попытался отговорить его. Язов не послушал, и тогда председатель КГБ сказал, что и сам полетит. Крючков хотел первым попасть к преданному президенту и заключить с ним союз против ставшего еще более влиятельным президента России. Уже в воздухе они узнали, что Ельцин отдал приказ об их аресте. Единственной палочкой-выручалочкой оставался Горбачев. “Должен же он [Горбачев] понимать, что без нас он – ничто!” – сказал Крючков коллегам21.
К вечеру колонна лимузинов, перевозящих Крючкова, Язова и других бывших соратников Горбачева, подъехала к даче. Как и три дня тому назад, визитеров сопровождал генерал Юрий Плеханов. Около пяти часов ворота открылись. И тут произошло нечто неожиданное. Из-за кустов появились двое охранников с автоматами и приказали всем остановиться. Плеханов выскочил из автомобиля: “Вы что, начальника охраны не пускаете?” Но охранники подчинялись только командам Горбачева.
Из спальни вышла потревоженная Раиса Горбачева. Вход в кабинет Горбачева преградил охранник.
– Вы никого не пропустите? – спросила она.
– Сюда никто не войдет.
Раиса Горбачева перенесла микроинсульт, из-за чего одна рука плохо ее слушалась. После отлета заговорщиков 18 августа семья держалась спокойно, но стоило ГКЧП следующим утром объявить о болезни Горбачева, как беспокойство начало нарастать. После того как семья советского президента вечером 19 августа посмотрела пресс-конференцию ГКЧП, оно стало почти запредельным. Если многие граждане СССР отреагировали на явление миру ГКЧП с осторожным оптимизмом, считая, что такие люди у власти долго не продержатся, то семья Горбачевых, напротив, обеспокоилась больше прежнего. Постоянные вопросы журналистов о здоровье Горбачева и заверения Янаева в том, что ничего ему не хочется так сильно, как возвращения президента в Москву, настораживали. В ту ночь Горбачев записал видеообращение к стране, где осудил переворот и назвал ложью заявления о своей болезни. Четыре небольших кассеты нужно было незаметно вынести с территории охраняемой дачи. И вот теперь, спустя три дня, к нему явилась делегация.
В этот раз Горбачев узнал о визите заранее. Раиса Максимовна в дневнике отметила, что ее дочь и зять слушали передачу Би-би-си, в которой утверждалось: Крючков согласился направить в Крым делегацию, чтобы проверить состояние здоровья Горбачева. Это пугало: “Мы расценивали это как сигнал самого худшего. В ближайшие часы могут быть предприняты действия, чтобы гнусная ложь стала реальностью. Михаил Сергеевич отдал приказ охране блокировать подъезды, вход в дом, без его разрешения никого не впускать; находиться в состоянии боевой готовности; в случае необходимости применить оружие”. Теперь все зависело от охранников. На следующий день после того, как к Горбачеву неожиданно явились заговорщики, охранники пообещали до последнего защищать своего главнокомандующего.
Теперь они были полны решимости показать, что серьезно относятся к своим обязанностям.
Плеханову пришлось отступить. Заговорщики сообщили, что хотят встретиться с президентом, и смиренно направились в гостевой домик. Помощник Горбачева Анатолий Черняев, узнавший от своих секретарей о визите, немедленно отправился к Горбачеву и попросил не принимать путчистов. Горбачев согласился: “Я им ультиматум поставил: не включат связь – разговаривать с ними не буду. А теперь и так не буду”. Когда заговорщики восстановили связь, первым на линии оказался Крючков. Горбачев отказался разговаривать с бывшим соратником. Он связался с начальником Генштаба генералом Михаилом Моисеевым и приказал обеспечить безопасную посадку самолета с делегацией Российской Федерации: на земле ее ждала засада. Командующему кремлевским гарнизоном напомнили, что он не подчиняется никому, кроме Горбачева. Министр связи получил приказ перекрыть заговорщикам каналы связи. Президент снова был на коне.
После того как заговорщики выполнили требования Горбачева и восстановили связь с внешним миром, его главной целью, кроме восстановления контроля над армией и органами безопасности, была оценка новой политической реальности. Помощник Горбачева Вадим Медведев, который в тот день ближе к вечеру позвонил из Москвы, вспоминал: “Президент сказал, что сделал уже ряд звонков в Москву, в некоторые республики, и сейчас будет разговаривать с Ельциным”. К полудню 21 августа Горбачев окончательно вернулся в политику. Не только заговорщики, но и демократы понимали, что без него не обойтись. Теперь Горбачев был готов награждать победителей и карать проигравших. Теоретически он мог пойти на сделку – на это и рассчитывали заговорщики. Но Горбачев поддержал Ельцина22.
