Один из современников выражал свое восхищение «широтой разных материй, для которых Джонсон находил место в закромах своего ума» [345]. Этот запас знаний пришелся, мягко говоря, очень кстати, когда Джонсон затеял свой самый крупный проект – «Словарь английского языка» (Dictionary of the English language, 1755). Хотя сам он отзывался о нем как о монотонной работе, которая не требовала «света учености», этот труд базировался не только на начитанности автора, но и на знании различных языков, из которых были заимствованы слова. Он также требовал понимания технических терминов, используемых в языке представителей разных профессий (церковников, медиков, юристов, в армии и на флоте) и ремесел (например, пивоваров, чеканщиков монет, дубильщиков кож), хотя в предисловии и говорится о том, что в словаре опущены «многие слова, соответствующие конкретным занятиям» [346].
Джозеф Пристли был ученым совсем иного типа, «самоучкой, негативно относившимся к идее усиливавшейся специализации» [347]. Он внес оригинальный вклад в физику и химию. Пристли открыл кислород и еще шесть газов и опубликовал «Историю и современное состояние науки об электричестве» (History and Present State of Electricity, 1767) и «Эксперименты и наблюдения над различными видами воздуха» (Experiments and Observations on Different Kinds of Air, 1774–1786). В области гуманитарных знаний он был талантливым и образованным популяризатором. Как диссентеру, ему были недоступны Оксфорд и Кембридж, но он преподавал современные языки и риторику в академии Уоррингтона. Биограф ссылается на публикации Пристли по «языкознанию, английской грамматике, философии образования, риторике, политике, истории, религии и библейской критике, а также естествознанию, в котором он был известен больше всего» [348]. Например, его «Лекции по истории» (Lectures on History, 1788) стали популярным учебником, в особенности из-за использованных в них биографических и хронологических таблиц [349].
Подобно французским и шотландским коллегам, оба английских полимата участвовали в различных обществах. Вместе со своим другом, живописцем Джошуа Рейнольдсом, Джонсон основал The Club (1764), также известный под названием The Literary Club, члены которого собирались раз в неделю в лондонской таверне «Голова турка», чтобы пообедать и побеседовать на разные темы. Что касается Пристли, то он, как и другой полимат, Эразм Дарвин, был ведущим членом «Лунного общества» (Lunar Society) в Бирмингеме, получившего такое название из-за того, что его члены встречались раз в месяц, в полнолуние, чтобы приезжать на встречи и уезжать с них при лунном свете. Они обсуждали новые открытия в естественных науках, например природу электричества, а также применение научных достижений в медицине, на мануфактурах и в другой практической деятельности [350].
Свершения этих английских полиматов, какими бы яркими они ни казались, затмил уроженец Уэльса, сэр Уильям Джонс по прозвищу Восточный Джонс. Его интересы были более или менее ограничены гуманитарными областями, но зато распространялись от Европы до дальних границ Азии. Джонс разбирался не только в английском общем праве, но и в римском, древнегреческом, а после назначения в Высший суд Бенгалии – в индийском и мусульманском. Он также был полиглотом: говорили, что Джонс знал тридцать языков. Он не только сам писал стихи, но и комментировал и переводил литературу с арабского, персидского и санскрита (помимо прочего, он перевел написанную на санскрите пьесу «Шакунтала», которая стала популярной в Европе в эпоху романтизма). Джонс сыграл важную роль в идентификации совокупности родственных языков, которую сейчас называют индоевропейской языковой семьей, отметив аналогии между греческим, персидским и романскими, германскими и кельтскими языками. Он также занимался индийской хронологией и написал книгу по истории шахмат. Неудивительно, что его называют – с очень небольшой долей преувеличения – «одним из величайших полиматов в истории» [351].
От Испании до России
Идеал разностороннего литератора-интеллектуала воплотился и в представителях других стран, например Испании, Италии, Швеции и России. При разговоре об Испании на ум приходят три очень разные личности: Лоренсо Эрвас-и-Пандуро, Гаспар Мельчор де Ховельянос и Бенито Херонимо Фейхо-и-Монтенегро.
Эрвас, которого один из биографов назвал «великой забытой фигурой испанского Просвещения», был иезуитом. Он занимался философией, теологией, математикой и астрономией в Мадридском университете. После того как в 1767 году иезуиты были изгнаны из Испании и ее владений, он перебрался в Италию, где в 1778–1787 годах опубликовал свой энциклопедический труд «Идея Вселенной» (Idea del Universo) в двадцати одном томе. Эрвас был и остается известен в основном как лингвист. Его энциклопедия содержала каталог языков всех известных народов; в этой работе ему помогали коллеги-миссионеры, знавшие языки коренных жителей Америки. Эрвас также опубликовал сравнительное исследование происхождения, формирования, функционирования и гармонии языков. Кроме того, его интерес к языкам вылился в написание книги о методах обучения глухонемых. Подобно иезуиту-полимату более раннего времени, Афанасию Кирхеру, Эрвас внес вклад в историю жанра научной фантастики своим «Экстатическим путешествием по миру планет» (Viaggio estatico al mondo planetario). Его неопубликованные рукописи включают работы по палеографии, хронологии и истории первых колоний в Новом Свете [352].
Ховельянос, ведущий деятель испанского Просвещения, занимал должности юриста, судьи и министра юстиции, а в свободные часы был поэтом, драматургом и ученым. Этот человек – прекрасный пример практического ума, который больше интересовался прикладным, нежели чистым, знанием и использовал его в реформах законодательства, образования, коммерции, промышленности и конституции. Многие его идеи были изложены в «докладах» (informes), в которых он выступал против применения пыток и за свободу производства, поддерживал техническое образование и высказывался по вопросам сельского хозяйства и горного дела. Ховельянос видел связи между разными науками и выступал за исторический подход к изучению права и географический – применительно к истории. Он также писал о языке, теологии, архитектуре, геологии, ботанике и медицине. Ховельянос новаторски пересмотрел готический и мавританский стили в архитектуре Испании, а его вклад в политическую экономию впоследствии был высоко оценен Йозефом Шумпетером [353].
Фейхо принадлежал к ордену бенедиктинцев и на протяжении почти тридцати лет занимал должность профессора теологии в Овьедском университете. В некотором отношении он кажется несколько старомодным ученым, и действительно, современники отзывались о нем в духе предшествующего столетия: «феникс умов своей эпохи» и «исполин учености» (monstruo de sabeduría) [354]. Сильной стороной деятельности Фейхо была качественная популяризация знаний в сочетании с критическим подходом. В его «Универсальный критический театр» (Teatro crítico universal, 1726–1740, в девяти томах), согласно информации на титульном листе, вошли очерки по «всем видам вещей» (todo genero de materia). В предисловии автор писал, что планировал скомпоновать тексты по дисциплинам (facultad), но отказался от этой идеи, «поскольку они либо не относились ни к одной из наук, либо относились в равной степени ко всем».
