По сравнению с Европой и Японией, которые действительно зависят от Ближнего Востока, нефтяная безопасность Соединенных Штатов является высокой. Страны Персидского залива, в частности, поставляют лишь 17% американского потребления.
Военное присутствие в регионе, в частности в воздушном пространстве и на суше, Саудовской Аравии, дипломатическая борьба против Ирана, непрекращающиеся бомбардировки Ирака вписываются, конечно, в рамки нефтяной стратегии. Однако энергоресурсы, о контроле над которыми идет речь, предназначаются не для Соединенных Штатов, а для всего мира и в особенности для двух промышленно производящих (и в избытке) полюсов триады — Европы и Японии. И в данном случае американское поведение можно действительно характеризовать как имперское. Но оно не обязательно внушает доверие.
Таблица 9
Американский импорт нефти в 2001 г. (в млн. баррелей)
На нынешнем этапе многочисленность населения и Иране, Ираке и даже в Саудовской Аравии вынуждает эти страны продавать свою нефть под угрозой внутреннего взрыва. И следовательно, европейцам и японцам не приходится опасаться свободы действий этих стран. Соединенные Штаты утверждают, что они обеспечивают надежность поставок нефтепродуктов своим союзникам. Истина же состоит в том, что Соединенные Штаты, контролируя энергетические ресурсы, необходимые Европе и Японии, стремятся таким образом в первую очередь сохранить возможности оказания на них значимого давления.
То, что я здесь говорю, — это мечтания старого стратега, подкупаемого несколькими красноречивыми цифрами и картами, то есть своего рода архетипа Рамсфелда. Реальность же состоит в том, что Соединенные Штаты уже утеряли контроль над Ираном и Ираком. Саудовская Аравия же ускользает от них, и создание постоянных военных баз после первой войны против Ирака можно рассматривать лишь как последнюю попытку сохранить контроль над этой зоной. Такое ослабление позиций отражает глубинную стратегическую тенденцию. Никакая военно-воздушная армада не может бесконечно обеспечивать на таком расстоянии от Соединенных Штатов военное превосходство без поддержки стран региона. Базы в Саудовской Аравии и в Турции с технической точки зрения имеют более важное значение, чем американские авианосцы.
Привязанность к нефти мусульманского мира свидетельствует скорее об опасениях быть вытесненными, чем о стремлении к расширению империи. Она выражает скорее страх Соединенных Штатов, чем их мощь. Прежде всего страх перед лицом ставшей отныне всеобщей экономической зависимости — и энергетический дефицит лишь символизирует это, — а затем и страх потерять контроль над двумя протекторатами триады — над Европой и Японией.
Краткосрочное решение: атаковать слабых
За рамками видимой мотивации Соединенных Штатов — возмущение положением арабской женщины, важность нефти — выбор мусульманского мира в качестве цели и удобного предлога американского театрального милитаризма, реальное предназначение которого — продемонстрировать с минимальными затратами «стратегическое всемогущество» Америки, является также результатом слабости самого арабского мира. Он по природе своей является жертвенным агнцем. Хантингтон отмечает — непонятно, то ли с сожалением, то ли с удовлетворением, — что у мусульманской цивилизации нет центрального доминирующего государства или, по его терминологии, «corestate». Действительно, в арабо-мусульманской сфере не существует ни одного мощного в плане населения, промышленности, военного потенциала государства. Ни Египет, ни Саудовская Аравия, ни Пакистан, ни Ирак, ни Иран не обладают необходимыми материальными и человеческими ресурсами для оказания подлинного сопротивления. Израиль, впрочем, неоднократно представлял доказательства военной несостоятельности нынешних арабских стран, уровень развития и государственная организация которых на данный момент несовместимы с формированием современной военной машины.
Таким образом, регион является для Соединенных Штатов идеальным демонстрационным полем, где они могут одерживать «победы», легкость которых напоминает о видеоиграх. Поражение во Вьетнаме было вполне осознано американским военным истеблишментом, который знает о неспособности своих войск действовать на суше и никогда не упускает возможности напомнить — идет ли речь о ляпсусе генерала, перепутавшего Афганистан с Вьетнамом, или явном опасении использовать свои войска в наземных операциях, — что единственно возможным типом войн для Соединенных Штатов являются войны против слабого противника, лишенного противовоздушной обороны. Впрочем, нет сомнений, что, выбирая слабого противника, выбирая асимметрию, американская армия возвращается к известным старым традициям, согласующимся с дифференциализмом, к традициям войн против индейцев.
Антиарабский выбор Соединенных Штатов — это выбор легкого пути. Он является результатом воздействия множества объективных параметров, необходимости для Америки сохранять видимость имперского поведения. Но он не является результатом глубоко продуманного решения с прицелом на оптимизацию долговременных возможностей американской империи. Напротив, американцев всегда увлекает больше всего линия спуска самой большой крутизны. Всякие предпринимаемые действия являются, в непосредственном плане, самыми легкими, требующими наименьших экономических, военных и даже умственных усилий. С арабами ведут себя грубо, потому что они слабы в военном отношении, потому что у них есть нефть и потому что миф о нефти позволяет забыть о главном — о глобальной зависимости Соединенных Штатов от поставок извне всех товаров. С арабами грубо обращаются и потому, что на внутренней политической арене Соединенных Штатов нет эффективного арабского лобби, и потому, что американцы не способны больше мыслить универсалистски, эгалитарно.
Если мы хотим понять, что происходит, мы должны полностью отвергнуть образ Америки, действующей по рационально задуманному и методически выполняемому глобальному плану. Существует, конечно, курс американской внешней политики, который куда-то ведет — но по воле волн. Повсюду — линия наибольшей крутизны, по которой текут ручьи, объединяющиеся в полноводную реку, впадающую в море или океан. Все куда-то движется, но процесс обходится без всякой мысли и направляющей воли. Так Америка определяет свой путь. Она, конечно, держава сверхмощная, но недостаточно мощная, чтобы править миром, ставшим для нее слишком обширным и слишком сильным благодаря его многообразию. Каждое легкое решение ведет к обострению трудностей в областях, где надо было бы по-настоящему действовать, временно пойти против естественного хода вещей, отвергнуть, используя гидрографическую метафору, линию наиболее крутого стока и пройти несколько сотен метров против течения: перестроить промышленность; платить справедливую цену за верность союзников, учитывая и их собственные интересы; смело вступать в борьбу против истинного стратегического противника — России, а не донимать ее мелкими придирками; навязать Израилю справедливый мир.
Размахивания руками в Заливе, бомбардировки Ирака, угрозы против Кореи, провокации в отношении Китая — все это вписывается в американскую стратегию театрального микромилитаризма. Эти жестикуляции на время забавляют средства массовой информации, восхищают руководителей союзников. Но все эти телодвижения отклоняются от главных направлений реалистической американской стратегии, которая должна была бы обеспечить сохранение контроля Соединенных Штатов над промышленными полюсами триады — Европой и Японией, нейтрализовать, заняв благожелательную позицию, Китай и Иран. И сломать единственного реального военного противника — Россию. В двух последних главах этой книги я намерен показать, как возвращение России к внутреннему равновесию, тенденции к автономии Европы и Японии предваряют крушение в среднесрочной перспективе американского лидерства. И как американская микровоенная суетливость подталкивает главных стратегических игроков — Европу, Россию и Японию — к сближению между собой, хотя именно этому Америка должна была бы противодействовать, если она хочет господствовать. Скрываемый за мечтаниями Бжезинского кошмар осуществляется; Евразия ищет свое равновесие без участия Соединенных Штатов.
Глава 7
Возвращение России
Соединенные Штаты терпят поражение в своей попытке прикончить или, в более скромном варианте, изолировать Россию, даже если при этом они продолжают делать вид, что их старый стратегический противник больше не принимается в расчет, и позволяют себе либо унижать его, либо выражать свою благосклонность к нему, как к умирающему, а иногда и сочетать оба этих подхода. В конце мая 2002 года Джордж Буш в ходе поездки по Европе твердил о сотрудничестве с Россией, в тот самый момент, когда подразделения его военных размещались на Кавказе, в Грузии. Чаще всего Вашингтону доставляет видимое удовольствие показывать миру, что НАТО может быть расширена или что американский космический щит может быть создан без согласия Москвы. Говорить, что Россия больше не существует, — означает отрицать реальность, поскольку без ее активной поддержки американская армия не смогла бы вступить в Афганистан. Но театральный микромилитаризм требует такой позы: нужно симулировать наличие империи еще более энергично в момент, когда Америка оказывается в тактической зависимости от России.
