Я вижу сам, что экзамен был хорош, но по рапортам, которые Ваше Величество получать изволили, Вы могли видеть, что из числа двадцати шести недель у великого князя было отличных всего две за учение и поведение, у Виельгорского — пять, а у Паткуля — одна. Это доказывает, что эти господа как в учении, так и в поведении имеют мало настойчивости.
Требовательность к ученикам была столь высокой, что мальчик, ощущая лежащую на нем особую ответственность, не раз признавался своим воспитателям, "что он не желал бы родиться великим князем". Выручала только неспешность обучения, соответствующая планам Жуковского. Для примера скажем, что ко дню совершеннолетия наследник престола по русской истории прошел только период до воцарения дома Романовых. Точно так же медленно, но тщательно готовили будущего реформатора и по другим предметам.
Мечта Жуковского воспитать из наследника престола не военного, а законодателя начала обретать реальные очертания в 1835 году, когда преподавать стал сам Сперанский. Цикл лекций — а он продлился до 1837 года — назывался скромно "Беседы о законах", но можно с уверенностью сказать, что именно эти неторопливые "беседы" умудренного жизненным опытом законодателя с цесаревичем во многом сформировали взгляды будущего Царя-Освободителя.
В своем всеобъемлющем плане обучения Василий Жуковский предусмотрел для воспитанника и два обязательных путешествия: сначала по России, чтобы будущий государь познакомился со своим хозяйством и подданными, а затем и в Европу, чтобы мир посмотреть. Поездка по России получилась не только ознакомительной, но и отчасти рабочей. Например, Александр первым из царского рода посетил Сибирь, где способствовал смягчению положения заключенных. Побывал наследник и в "горячей точке" империи — на Кавказе. Будучи в Чечне, великий князь участвовал в боевом столкновении с горцами, за что был награжден Георгиевским крестом 4-й степени.
Заграничный маршрут, тщательно составленный для цесаревича, включал почти все западноевропейские страны. Первые свои шаги в Европе 20-летний великий князь сделал под присмотром отца (они вместе посетили Швецию), а затем Александр был предоставлен себе.
Премудрости государственного управления, как и книжные науки, наследник осваивал не торопясь, шаг за шагом. Когда в 1838 году Николаю I предложили включить сына в Государственный совет, император согласился, но предоставлять новому члену совета право голоса счел преждевременным. То же касалось и заседаний Кабинета министров. Лишь спустя некоторое время Александру разрешили не только слушать, но и высказывать свое мнение на совещаниях.
Начиная с 1842 года нагрузка на наследника неуклонно возрастает: теперь он уже полноправно заседает не только в Государственном совете и Кабинете министров, но и в самых разных правительственных комиссиях и комитетах. В Финансовом и Кавказском комитетах наследник работает в качестве рядового члена, зато одновременно возглавляет ряд секретных комитетов по крестьянской реформе и руководит комитетом по строительству железной дороги Петербург-Москва.
Осенью 1842 года, отправляясь в инспекционную поездку по южной и западной России, царь впервые оставляет на хозяйстве сына. Согласно распоряжению императора, наследник теперь уже полностью отвечает за "решение дел комитета гг. министров и Государственного совета, равно как по всем министерствам и главным управлениям отдельными частями".
В 1851 году великий князь принимает первое судьбоносное для России решение. Разбирая спор, возникший в кругу правительственных чиновников относительно необходимости освоения Приамурского края, цесаревич решительно принимает сторону тех, кто считает необходимым прочно закрепиться в этом регионе. Именно с решения Александра Николаевича начинается активное заселение русскими Приамурья.
К моменту смерти Николая I наследник приобрел не только фундаментальное образование, но и немалый опыт практической работы. Александр уже умел принимать самостоятельные и ответственные решения, сам вел дела секретных комитетов, обсуждавших вопрос отмены крепостного права, немало поездил по России и Европе, наконец, даже побывал под огнем.
Горькую чашу поражения в Крымской войне новому русскому царю пришлось выпить полностью, но сделал он это достойно. В одном из писем того периода император пишет:
Как ни тяжела материальная потеря Севастополя и уничтожение нашего Черноморского флота, но я сожалею, и сожалею гораздо более о дорогой крови, которая ежедневно проливалась геройским гарнизоном Севастополя.
Атмосферу самых первых реформаторских лет прекрасно передал в своих воспоминаниях генерал-фельдмаршал граф Дмитрий Милютин; он отбыл для прохождения службы на Кавказ еще при Николае I, а вернулся в Петербург уже при царе-реформаторе. Милютин пишет:
Прибыв в Петербург в конце 1860 года и на досуге прислушиваясь к общественному говору, я был поражен глубокою переменой. Мертвенная инерция, в которой Россия покоилась до Крымской войны, а затем безнадежное разочарование, навеянное Севастопольским погромом, сменилось теперь юношеским одушевлением, розовыми надеждами на возрождение, на обновление всего государственного строя. Прежний строгий запрет на устное, письменное и паче печатное обнаружение правды был снят, и повсюду слышалось свободное, беспощадное осуждение существующих порядков. Печать сделалась орудием обличения зла. Правительство принялось за коренные преобразования; во всех ведомствах, во всех отделах управления разрабатывались новые законы и положения. В губерниях открывались комитеты для совещания по разным возбуждаемым правительством вопросам. Со дня на день ожидалось самое крупное, великое событие — упразднение крепостного состояния, освобождение миллионов людей от позорившего Россию рабства.
Как и любого реформатора, современники хвалили Александра II недолго, а потом с каждым годом все больше ругали. Герцен, узнав о том, что царь подписал манифест об освобождении крестьян, поначалу воскликнул: "Ты победил, галилеянин!", но довольно быстро это громогласное признание в собственном поражении дезавуировал, Польше реформатор свободу не предоставил, а наоборот, жестко подавил очередные тамошние волнения. Земли крестьянам, с точки зрения Герцена, также дал недостаточно.
При этом совсем не учитывалось, что польское восстание объективно мешало проведению либеральных реформ в России, а отмена крепостного права — это результат не крестьянской революции, а компромисса с русским помещиком. Александр недостатки своей реформы видел не хуже Герцена, только в отличие от него был не свободным теоретиком, а практиком, связанным множеством противоречивых обстоятельств.
Настроение сменилось у многих людей, поначалу радостно приветствовавших реформы. Одни отказали реформатору в доверии, потому что, с их точки зрения, он зашел слишком далеко; другие, наоборот, полагали, что он действовал слишком медленно и нерешительно. Обычное, впрочем, дело при столь значительных переменах.
Очень немногие даже сегодня отдают себе отчет в том, насколько тяжек был труд реформатора Александра. Лучший тому пример — отмена крепостного права. Сколько страстных речей было произнесено в России по этому поводу, но если говорить о тех, кто реально оказывал влияние на решение этого вопроса, то окажется, что последовательных сторонников у реформатора на самом верху властной пирамиды можно пересчитать по пальцам. В царской семье это были сам император, его брат великий князь Константин Николаевич, императрица и тетя императора великая княгиня Елена Павловна. В правительстве — директор хозяйственного департамента Николай Милютин, министр внутренних дел Ланской да еще несколько человек, не более того.
В Негласном комитете, что готовил реформу конфиденциально, а затем и в официальном Главном комитете по крестьянскому делу большинство членов думало о том, как торпедировать процесс освобождения крестьян, а не о том, как его ускорить. Когда император попросил Константина Николаевича взять на себя руководство Главным комитетом, на великого князя, несмотря на его принадлежность к царской семье, тут же обрушился поток жалоб со стороны других членов комитета. Формально — за резкость высказываемых им суждений, на самом деле — потому что великий князь, преодолевая сопротивление, решительно отстаивал реформаторскую позицию. Лишь твердая воля, проявленная братьями, не позволила чиновникам вновь заболтать важнейший вопрос.
Знаменитый царский манифест от 19 февраля 1861 года поставил точку лишь в деле освобождения крестьян от рабства, но не решил в полной мере сложнейшего вопроса о землевладении. В результате реформы возникла новая потенциально взрывоопасная ситуация, когда небольшое число помещиков сохранило за собой львиную долю земли, а крестьянам достались личная свобода, убогие земельные наделы и довольно иллюзорная надежда прикупить несколько соток за счет государственной ссуды. Считать это ошибкой реформаторов неверно. Проблему прекрасно видели изначально, просто сделать больше в тот момент не представлялось возможным. Речь все же шла не о крестьянской революции, а о реформе, так что компромисс с дворянским сословием являлся неизбежным.
