— Выходит, для выхода из кризисной ситуации вы даже не можете поменять принципы управления?
— Принципы управления меняться могут, но это требует времени. Я не могу в один день поменять структуру управления театром, хотя делать это нужно, я знаю. Поэтому появился худсовет, есть исполняющий обязанности художественного руководителя... И я знаю, что мне сейчас еще нужно срочно сделать, но по закону я это сделать могу только через три месяца. А за это время люди, которым я не доверяю, создадут специфическую нездоровую атмосферу...
— А нужно ли ждать три месяца?
— Любое решение об изменении управленческой структуры по законодательству следует обнародовать минимум за два месяца. Плюс время на исполнение... И вопросы только через три месяца могут быть решены.
— То есть вы знаете, что надо делать, но…
— Тут же начнутся суды. Вот я объявил некоему артисту два выговора за нарушение корпоративной этики. У меня возникает вопрос: если работник через СМИ призывает уволить руководство, поливает грязью театр, который сделал из него артиста, — это нарушение корпоративной этики или нет? Или это свобода слова, дарованная Конституцией? Оба эти выговора сейчас оспариваются в суде. Вот такие широкие возможности у руководителя театра.
— И тем не менее Большой снова у всех на устах. Нет худа без добра?
— Я не сторонник такого рода пиара, хотя, говорят, любой пиар хорош, кроме некролога.
— И вы даже готовы взять Павла Дмитриченко обратно, если подтвердится, что он невиновен?
— Конечно! Знаете почему? Он не уволен. Даже если я сознаю, что Дмитриченко соучастник преступления, уволить его без решения суда я не могу. Даже отстранить не могу никого от работы на период следствия, потому что это будет означать, что я давлю на следствие и нарушаю Конституцию страны и трудовое законодательство.
— Если бы отмотать назад время, то с какого момента надо было начинать санировать ситуацию?
— С момента, когда ко мне пришел Алексей Ратманский и сказал: «Анатолий Геннадьевич, высказывания ведущего артиста в адрес театра, в мой адрес лично как худрука, в адрес педагогов нужно остановить». На что я ему ответил: «Алексей, как можно доказать вред — словесной экспертизой? Это настолько шаткий путь, что, если, допустим, я объявлю ему выговор или уволю по этой статье, он будет восстановлен по суду...» Вот тогда можно было, наверное, остановить процесс. А дальше сложилась ситуация безнаказанности. Чем больше кричишь, тем безнаказаннее.
— Извечный русский вопрос: «Что делать?»
— Не только я об этом думаю. И выход один: контрактная система. Сейчас это рассматривается уже в правительстве. И я говорил с министром культуры Владимиром Мединским о том, что нужно продвигать принятие этого закона. Срочно! Иначе коллектив станет неуправляемым.
— У вас действительно практикуются сегодня пожизненные договоры?
— Есть бессрочные и срочные. Новых артистов мы принимаем на срочные трудовые договоры, а те, с кем были заключены договоры до 2006 года, они все бессрочные. И даже пенсионера я не могу уволить, потому что на него распространяется точно такой же закон. Более того, срочные договоры мы заключаем, допустим, на год, два или три, потом продлеваем. Если этого не сделать, артисты оспаривают решение в судах. И те в половине случаев становятся на позицию увольняемого.
— Блогосфера утверждает, что ваши противники доносят свое мнение наверх с помощью жен олигархов. Мы с вами все о менеджменте, а может, дело в нашем российском «ручном управлении»?
— Это не только российские и не только нынешние обычаи. Из-за Кшесинской сняли директора Императорских театров Волконского, и в советские времена случалось такое. Страсти-то одинаковые.
— Как бы вы реагировали, если бы выяснилось, что Сергей Филин таки получал откаты?
— Мне трудно в это поверить. Механизм зарплатный сегодня таков, что это просто невозможно. Это возможно, когда, допустим, кто-то танцует на личных гастролях в другой стране и пишет заявление на отпуск за свой счет. На это время он здесь снимается с зарплаты. Мы и не знаем, сколько ему там платят, и не спрашиваем. Это не наше дело.
— Одна из версий нападения на Сергея Филина, согласно слухам, в том, что он якобы был недоволен системой распространения билетов.
— Фальсифицированное письмо с этими домыслами оказалось на лжесайте Сергея. Он никогда в жизни об этом не говорил, это никогда его не интересовало, не его епархия. По внутреннему правилу каждый солист получает свои билеты, два или четыре на спектакль, в котором занят. А письмо вбросили на сайт, чтобы увести следствие в другую сторону: мол, Сергей Филин борется с руководством театра — это они его и заказали. Вот смысл-то в чем.
— Но о финансовом следе судачат много и громко…
— В Большом театре каждый год Счетная палата проводит аудит. Все претензии по реконструкции, что тоже постоянно муссируется, отметаются простым замечанием: финансирование не шло через театр. О чем сейчас следует говорить, так это о несовершенстве российского законодательства. Мы не можем сражаться за свои билеты со спекулянтами, механизма нет. И не можем спокойно расставаться с сотрудниками, потому что наше трудовое законодательство несовершенно. Нормальных пенсий тоже нет, так что невозможно людей увольнять еще и потому, что просто жалко. Все эти беды как будто концентрируются в Большом театре, а на самом деле это не только наша проблема. Это объективная реальность, которая сложилась в стране. Работники Большого, они часть общества.
— Какие чисто человеческие выводы вы сделали из случившегося?
— Что бы ни происходило, в первую очередь нужно оставаться человеком. Мир ничего другого не придумал. Я так и раньше считал, и сейчас считаю.
Допотопная жизнь / Парадокс
Допотопная жизнь
/ Парадокс
В знаменитом озере Восток ученые нашли древнюю бактерию, которая выжила вопреки всем земным законам
Специалисты из Арктического и антарктического научно-исследовательского института (ААНИИ) и Петербургского института ядерной физики (ПИЯФ) заявили об обнаружении совершенно нового вида бактерии в глубинах подледного озера Восток, что в Антарктиде.
Поиск этой формы жизни был труден и долог. И если исчислять все эти трудности в деньгах, то это, возможно, самая дорогая бактерия на земле. Дело в том, что для ее поиска понадобилось почти 23 года: столько времени наши ученые бурили скважину глубиной около четырех тысяч метров в антарктическом ледяном панцире, под которым полностью скрыто озеро. Бурение несколько раз останавливали по различным причинам. Но 5 февраля прошлого года зимовщики с полярной станции «Восток» торжественно объявили, что поверхность озера достигнута. Именно тогда с бурового снаряда сняли небольшое количество влаги и отправили ее на исследование в Санкт-Петербург.
Озеро кислоты
Всего ученым досталось 395 миллилитров воды. Поначалу ее исследование не принесло значимых результатов, поскольку она была сильно загрязнена авиационным керосином, который использовался в процессе бурения. Завгруппой криоастробиологии лаборатории генетики эукариот ПИЯФ Сергей Булат оценил, что в привезенном в мае 2012 года в лабораторию образце озерная вода и буровая жидкость содержались в соотношении примерно один к одному. После отделения керосина чистой воды осталось всего 150 миллилитров. Над ней и предстояло работать ученым, чтобы узнать, есть ли в подледном озере жизнь или оно полностью стерильно.
Наличие жизни в водах озера Восток до сих пор было под большим вопросом. Пока что единственное, о чем знают ученые, — сверхизбыток кислорода. Известный американский астробиолог Крис Маккей подсчитал, что нижний предел содержания кислорода в воде озера Восток составляет 700 миллиграммов на литр, а верхнее значение может составлять 1,3 грамма на литр. При этом литр обычной воды, которая, например, стекает из альпийских ледников, содержит около 14 миллиграммов кислорода.
Остальные характеристики озерной воды станут известны позже. В мае из Антарктиды привезут пробы, взятые в этом году с глубин 3406—3460 метров. Тем не менее перенасыщенность озера кислородом позволяла ученым говорить о том, что там, на глубине, все слишком окислено и жизни быть не может. Концентрация кислорода — ключевой фактор. Остальные для земных бактерий не настолько критичны. Например, температура воды в озере составляет около минус трех градусов. «В океане даже теплее, — говорит Булат. — Давление — 400 атмосфер. Но в Марианской впадине оно больше тысячи, и там есть жизнь. А вот кислорода в океане либо мало, либо почти нет у дна, а жизнь есть».
