B. C. Ну, тогда, может быть, поделитесь своими впечатлениями, оценками, как бы в противовес прошлому, о сегодняшнем литературном процессе в России. Кто из современных писателей, поэтов вам, по внутреннему ощущению, наиболее близок? Конечно, я имею в виду их конкретные произведения.
Н. Р. Трудный вопрос. В своё время буквально потрясли мою душу «Привычное дело» Василия Белова, «Братья и сёстры» Фёдора Абрамова, «Царь-рыба» Виктора Астафьева, «Живи и помни», «Уроки французского» Валентина Распутина, «Сороковой день» Владимира Крупина, произведения Евгения Носова, Юрия Казакова, Виктора Лихоносова, Юрия Бондарева, Владимира Личутина, Виктора Потанина. Недавнее произведение Валентина Распутина «Дочь Ивана, мать Ивана» – это одна из самых смелых и ярких в художественном отношении книг наших дней. Скажу так: Валентин Распутин – великий русский писатель, не разменявший ни совести, ни таланта на дешёвую славу современных лжекумиров от литературы. В прошлом году я прочитал книги Михаила Чванова «Мы – русские?» и «Вверх по реке времени». И ещё раз порадовался за нашу отечественную прозу. Большой, честный художник слова. Вся беда в том, что литературный процесс в стране разорван, мы плохо подчас знаем друг о друге, хорошие книги издаются мизерным тиражом в своих регионах. О них молчит телевидение, молчит пресса. Вот она – идеология! Зато издают столько чепухи, что отбивают охоту читать. Особенно много слабых стихов печатается, графоманы на коне.
А поэзия – дело тонкое, дело вкуса, художественного вкуса, одному близок один поэт, другому другой, мне нравятся отдельные стихи у некоторых ныне пишущих, но не буду называть их имён. Зачем? Хорошие стихи говорят сами за себя, как тот самый мускус, спрятанный в кармане… А вообще, у меня на этот счёт есть и такое мнение:
А на стихи не может быть запрета,
Они прорвут любую тьму преград.
– Как отличить поэта от Поэта,
И этот – мэтр,
и тот – лауреат?
– Вы славе их прижизненной не верьте.
Сказав своё, они сойдут на нет.
Лишь тот, кто воскресает после смерти,
Лишь тот – Поэт!
B. C. А вообще, так, по-настоящему, серьёзно можно утверждать, что истинная литература, созданная в наше время по принципам русской классической литературы, действительно востребована современным российским обществом? Или это всё-таки работа на будущее, на сохранение традиций, преемственности, если исходить из понимания, что всё равно, пусть не теперешнему, а будущим поколениям в определении своей культурной идентичности без классической русской литературы не обойтись. Я понимаю, что существует опасность того, что этой проблемы (определения своей культурной идентичности) у будущих поколений, всё более и более своим бытом погружающимся в глобальное «общечеловеческое» общество, этих проблем может просто не возникнуть. И всё-таки, если исходить из оптимистических прогнозов – наша работа больше востребована сейчас или будет востребована в будущем?
Н. Р. Думаю, что именно такая литература уже начинает снова пробивать себе дорогу к читателю, процесс идёт. В обществе мало-помалу происходит отрезвление от болтовни про «общечеловеческие ценности». И никакого «общечеловеческого общества» не будет, не верю, это сказки для рабов. Псевдодемократизм, который сформировался за последние годы в России, абсолютно чужд народу. Родину нельзя отменить, как и веру. Мы не можем быть космополитической державой, глобализм не для нас. Многоцветие языков, культур всех народов России – вот наше главное богатство, вот что надо беречь. И в первую очередь русский язык, который всех объединяет, русскую культуру надо сохранять как зеницу ока. И понимание этого уже начинает происходить. Шарлатанское искусство, в какие бы одежды ни рядилось, всё равно заходит в тупик. Я верю, что русская классическая литература, современная, которая наследует её традиции, будет, будет востребована в будущем. Всё возвратится на круги своя.
B. C. Давайте вернёмся на нижегородскую землю. До своего отъезда в Тосно вы достаточно «поварились» в местной писательской организации. Как вспоминается то время? Кто из старых литераторов того – военного и послевоенного поколения – сейчас вам кажется наиболее интересной, значимой фигурой? Впрочем, может быть, таких, на ваш взгляд, и вовсе нет?
Н. Р. Нельзя забывать, что жил я в Арзамасе, где было сильное литобъединение, руководимое поэтом Александром Плотниковым. Мы с ним отлично понимали друг друга, очень дружили и дружим по сей день. Арзамас – город литературный, и поэты там есть, и прозаики. А Нижний Новгород – это город, давший миру таких классиков русской литературы, как Павел Мельников-Печерский, Максим Горький. Из поколения фронтовиков невозможно не отметить поэта Фёдора Сухова. Его выстраданное, многоцветное, с примесью горечи слово украсило и обогатило нашу отечественную поэзию. Лаконичный, ёмкий стих фронтовика Александра Люкина привнёс в советскую поэзию ощущение жизненной правды рабочего человека. Мне повезло: я застал ещё и замечательного прозаика, на мой взгляд, одного из лучших советских писателей – Николая Кочина. Его книги, без сомнения, вошли в сокровищницу русской литературы. Он внимательно следил за подрастающей сменой. Когда у меня вышел сборник стихов «Отчее крыльцо», он прислал мне письмо, в котором одобрительно отозвался о моём творчестве. В этом же ряду стоит и поэзия фронтовика Михаила Шестерикова. Конечно же, это действительно значимые фигуры в нижегородской литературе. О Юрии Адрианове я уже говорил. Уверен, что есть и новые имена. А недавно прочитал ваши рассказы и поразился их художественному мастерству. Талант – явление редкое и радостное. Так что классические традиции на нижегородской земле продолжаются.
B. C. В заключение не могу не спросить о творческих планах. Каких книг нам, читателям, в ближайшее время ждать от поэта Николая Рачкова? Понимаю, в сегодняшнее, нестабильное в отношении издания книг время об этом говорить сложно. И всё-таки… о чём вам мечтается, что бы хотелось издать?
Н. Р. Так уж получилось, что в самые нелёгкие времена для поэзии мне везло с изданием книг. Иначе, как Божьим промыслом это и не назовёшь. Помогала и местная власть, и правительство Ленинградской области. Нашлись там понимающие люди. Конечно, гонораров я не получал, но был счастлив, что книги уходили в библиотеки, уходили к любителям поэзии.
И сейчас пишу стихи, хотя пишу меньше, всё-таки возраст сказывается. И не всё, что пишется, попадает в очередную книгу. Всё более критичней отношусь к своему слову. Вроде бы, обо всём уже написал, зачем повторяться? Я изобразил тот мир, который хорошо знал и которого больше нет. Конечно, я его приукрасил, опоэтизировал, но это от любви, от тоски по хорошему. За окном другая эпоха, другой строй. Новые стихи есть, а какая будет книжка – сам пока не знаю. Время покажет.
Ленинградская обл., г. Тосно. 2010 г.Когда уходит земля из-под ног
Чепров Сергей Васильевич – родился в 1951 году в городе Бийске. Окончил филологический факультет Бийского педагогического института. После армиии работал на заводе рабочим. Автор сборников стихов «Душа моя непутёвая», «Когда болит…», «Кукушка». Член Союза писателей России. Живёт в г. Бийске Алтайского края.
Валерий Сдобняков. Сергей Васильевич, вас не обидит, если я назову вашу поэзию народной, имея в виду то, что в ней нет какой-то эстетической изысканности, сложных ритмических переходов, но много очень понятных, находящих отклик у самого широкого круга читателей чувств и переживаний? Они для них – «простых людей» – эти чувства естественны, органичны и поэтому глубоки. Однако не ведёт ли всё это к понижению художественного уровня стихов? Ведь искусство должно быть «высоким», возвышать людей. Я понимаю провокационность своего вопроса (не обижайтесь), и всё-таки…
Сергей Чепров. Не обидит нисколько. Даже наоборот… Хотелось бы, чтоб стихи мои народ принял, только вот решать это, увы, не нам с вами. Наверное, лишь время всё расставит на свои места. Да, я прекрасно понимаю, что стихи мои – просты. Если определить честнее – простоваты. Но такими уж они у меня рождаются. По-другому писать не умею. Не научился. Да и надо ли? Конечно, они не поразят эстета ни необычностью образов, ни новизною рифм… Но ведь и пишу я не для эстетов и критиков, а именно для «простых» людей, к каковым отношу и себя.
А вот насчёт «высокой» или «низкой» художественности – честно, не знаю. Наверное, этот вопрос не ко мне. Ответить могу лишь притчей: когда стоят перед картиной несколько таких ценителей изящности, охая, восторгаясь, чуть не падая в обморок от избытка чувств, а за ними – толпа простых людей, которые думают: «Или те сошли с ума, или мы совсем глупы, полные профаны…» А на стене, всего-то, висит картина Малевича «Чёрный квадрат». Конечно, искусство должно возвышать, но, прежде всего, оно должно разбудить душу человека, заставить его задуматься… А это обычно делается простым, понятным языком и на обыденных, но волнующих каждого темах. Когда я читаю стихи И. Бродского, то удивляюсь текучести его мысли, необычайности сравнений и образов… Но, прочитав, думаю: а что он хотел сказать и кому? Поэтому просто не могу не привести здесь высказывание поэта О. Н. Шестинского о стихах Бродского из вашей книги «Яблоки русского сада», подтверждающие мои мысли: «Лично мне стихи его не нравятся. Они оторваны от земли, от каких-то важных жизненных ситуаций. Придуманные стихи, написанные умом, а не душой, не сердцем». И здесь с Олегом Николаевичем я полностью согласен. (Это к вопросу о художественности). Тем более, что наш русский народ – он «душевный», и умными красивостями его не проймёшь. Соглашусь и с вами ещё раз, что мои стихи просты, но написаны они от души, выболены и, как я надеюсь, имеют право быть, заняв какую-то свою определённую нишу и обретя определённый круг читателей. Однажды один из сотрудников журнала обронил такую фразу: «Если я только встречаю рифму «слёзы – берёзы, поля – тополя», то всё, дальше эти стихи уже не читаю». Его право. И есть в этих словах своя доля правды. Но у меня такие рифмы – сплошь и рядом. Наверное, это не очень хороню. Но когда пытаюсь придумать что-либо новое, необычное – получается ещё хуже: неискренне, надуманно… И оставляешь всё как есть. К картинам я уже обращался, пора и к музыке… Есть всеми признанная классика. Но среди простого народа найдётся не так уж много её почитателей. И в застольях-то поют совсем не арии, а простые, понятные и такие душевные песни! Я отлично помню, как мои деды и бабки собирались за столом вместе, и ни одно застолье не обходилось без этих протяжных «жалостливых» песен, без слезы, с зажатым платочком в руке. Пели «По диким степям Забайкалья» и «Бежал бродяга с Сахалина»… И вот эти-то песни, по-моему, и стали прародителями современного уличного (тюремного) фольклора. Представляю, как многие поморщатся, читая эти строки. Что ж… «Из песни слова не выкинешь», так как это – огромный пласт современной русской песенной культуры, имеющий немалую категорию почитателей. Правда, теперь это уже не «застольные», а, скорее, «дорожные» песни, так как из окна каждой второй проезжающей мимо машины звучит «русский шансон». И, насколько я знаю, это – чисто русское явление. Есть у негров песни о рабстве и мечтах о свободе, встречается и у других народов подобие «разбойничьих» песен, но до таких масштабов, как у нас, тема эта нигде не поднимается. Почему? Во-первых, половина населения нашей страны уже успела «посидеть», а вторая половина только готовится. Во-вторых, сидят-то у нас в основном «не те». Я не скажу, что по тюрьмам томятся совсем уж невинные люди, но всё же «главные воры» откупаются или же сами являются судьями и, как правило, остаются на свободе. Наверное, только у нас существует такая обречённая, полная горького смысла, поговорка: «От тюрьмы да от сумы не зарекайся». В-третьих, эта извечная жалость, живущая в русской душе испокон веков. Жалость к любому, кто хоть капельку в данный момент несчастнее тебя.
