друг другу, и опасался, что, если они начнут сводить между собой счеты, это отрицательно скажется на попытках Святого Престола добиться мер, благоприятствующих евреям.
От внимания Бюро не ускользнул тот факт, что нунций Кассуло ограничился сообщением, что приказ поступил из министерства по делам вероисповеданий и что правительство полагало, будто евреи обращались в католичество, чтобы на них не распространялось действие новых «законов». Барбетта задался вопросом: «О каких законах говорит монсеньор Кассуло? Касаются ли они гражданских прав, занятости, торговли, военной сферы… Евреи уже исключены из всех этих областей. И вместе с тем он [Кассуло] ничего не говорит о главном: в чем заключается цель, явная или скрываемая, этого правительственного расследования? К каким последствиям привел первый обыск? Почему они хотели знать имена священников, осуществлявших обряд крещения? В чем могут заключаться меры, которые “могут быть осуществлены в будущем”?..»77 Предложение Барбетты состояло в том, чтобы «на настоящий момент ответ Святого Престола ограничился официальным визитом нунция в Бухаресте к генералу Антонеску, в ходе которого он четко заявит, что новые меры противоречат положениям конкордата и что, если они будут применены на практике, у Святого Престола не останется иного выхода, кроме как выразить протест. Тем временем он должен будет установить цели, которые преследовало правительство в своем запросе». Кардинал Мальоне полностью поддержал это предложение.
В Бухаресте монсеньор Кассуло был крайне разочарован. Больше года он жил с надеждой, что предыдущие соглашения с министром иностранных дел положили конец этой грустной главе в истории Румынии.
Все радужные иллюзии Кассуло улетучились после неожиданного изменения закона о румынских евреях. Монсеньор Барбетта получил сведения о том, что румынское правительство готовило закон, по которому трансильванские евреи подлежат депортации в Транснистрию, а их дома будут предоставлены немцам, лишившимся крова в результате бомбардировок. Среди «венгров еврейской расы» три или четыре тысячи обратились в католицизм более двадцати лет назад. Тардини записал, что «нунций пообещал поговорить с Антонеску: теперь эти евреи хотели бы, чтобы Святой Престол поддержал работу нунция, чтобы хотя бы обращенным удалось избежать депортации»78. Это «хотя бы» может создать впечатление, будто Тардини не заботила судьба остальных евреев, но на самом деле он хорошо осознавал, что Рим и католическая Церковь могли заступаться только за крещеных евреев. Его комментарий, довольно сухой, звучит как четкий приказ Барбетте: «Поддержите работу нунция!»
Тревогу забил и нунций в Швейцарии, монсеньор Бернардини, который осенью 1942 года передал в Рим отчет, полученный от председателя швейцарской еврейской общины79. Из документа следовало, что подобные ограничительные меры в ближайшем будущем могут быть приняты властями Испании и Венгрии. Он подтверждал отчет, который еще раньше составили на латыни евреи из Черновцов80, а Кассуло переправил в Рим. Даже крайне осмотрительный кардинал Мальоне хотел проверить все новые или неизвестные детали этих отчетов81. Что и было поручено коллеге Барбетты, минутанту монсеньору Бафиле – он курировал Швейцарию и получил для работы все эти отчеты. Описывая депортацию 185 тысяч евреев осенью 1942 года и преследования, которым подверглись румынские евреи, Бафиле придал ключевое значение недавнему сборнику под названием «Статут евреев».
В этом статуте евреи разделялись на четыре категории. Первая называлась «привилегированные евреи» (награжденные ветераны войны и т. д.). Во вторую группу были помещены «потомки смешанных браков и крещеных евреев», с которыми надлежало обращаться так же, как и с первыми. Третью категорию составляли «терпимые евреи», которые родились в прежних границах Румынии и были помещены властями в гетто. К четвертой группе относились самые злополучные из всех – «нежелательные евреи», проживавшие на аннексированных территориях (в Бессарабии, Буковине и Транснистрии) и подлежавшие скорейшей депортации82. Бафиле записал слова нунция Кассуло: «Отчаянная ситуация объясняет эту разновидность психоза [sic!], заключающуюся в неистовом стремлении креститься в надежде избежать депортации благодаря снисхождению государства и защите Церкви»83. 8 ноября 1942 года Тардини потребовал от монсеньора Барбетты «сравнить данное Бафиле описание ситуации со всеми прочими имеющимися сведениями».
* * *
Мальоне и Тардини со всей энергией стали направлять работу Бюро по румынскому вопросу, сосредоточившись на крещеных евреях. 11 декабря 1942 года Михай Антонеску, министр иностранных дел, официально заявил, что румынское правительство никогда не откажется от устоев христианской веры как из уважения к закону божьему, так и вследствие обязательств, закрепленных в конкордате. Тем самым в Румынии евреи будут иметь возможность обращаться в католичество и получать духовную помощь и права, которые закон обеспечивал всем католикам. К числу этих прав относилась свобода вероисповедания, доступ к католическим школам, духовная поддержка в армии и т. д. По крайней мере, так утверждало министерство иностранных дел. Реальность была иной, если не сказать полностью противоположной, как явствует из циркуляра, который министерство по делам вероисповедания отправило католическому архиепископу Бухареста. Нунций Кассуло жестко отреагировал на него в вербальной ноте на имя заместителя премьер-министра Румынии84.
Как и подозревал Барбетта, вопрос о «крещеных евреях» стал поводом для столкновения между умеренным и фундаменталистским крылом марионеточного нацистского правительства. Однако, как он тонко подметил несколько недель спустя в Риме, «на гражданском уровне государство игнорирует это обращение индивида [в католицизм] и устраняет евреев из своих ведомств, общественных служб и т. д., откуда они исключаются на основании расовых законов». Барбетта спросил свое начальство, может ли он передать свой служебный отчет о крещеных евреях Румынии монсеньору Арате, советнику Конгрегации по делам восточных церквей85. Кардинал Мальоне ответил: «Хорошо». Перед тем как запечатать конверт, Барбетта снова сел в кресло и посмотрел через окно на мир, полный сражений и успехов, грусти и радости, ужаса и освобождения. Он понимал, что он всего лишь человек, часть огромной и влиятельной системы, боровшейся с ужасом и стремившейся принести утешение и облегчение. Он прекрасно осознавал, что там, в Румынии, это было совсем не просто. Он поменял чернила в ручке и, прежде чем вложить письмо в конверт 13 февраля 1943 года, в заключение добавил другим цветом: «Святой Престол неоднократно пытался заступиться за крещеных евреев, чтобы смягчить действие распространявшихся на них расовых законов»86.
* * *
В тот же день «там, в Румынии», монсеньор Кассуло поздно вечером прибыл в министерство иностранных дел на официальную встречу с министром и с заместителем премьер-министра. Кассуло составил краткую вербальную ноту, в которой выражал недовольство и удивление и требовал от министра пересмотра предшествующих нот и ответов; он также просил гарантий, учитывая, что Ватикан считал дело закрытым. И теперь, сидя перед Кассуло, министр Михай Антонеску взял трубку телефона и позвонил своему коллеге из министерства образования и вероисповеданий, министру Петровичи. Когда этот последний услышал о циркуляре, отправленном его министерством бухарестскому архиепископу, «возникло впечатление, – сообщает Кассуло в Рим, – будто он с луны свалился и ни о чем не знал… Мы договорились, что на следующий день министр Петровичи направит мне подтверждение, что циркуляр
