Отец на секунду прикрыл веки:
— Слава богу, что мать не дожила…
— Ты всегда говорил мне, что я сам могу выбирать свой путь.
— Но ты решил не быть человеком.
— Зачем так категорично… Мы же носим очки, слуховые аппараты, кардиостимуляторы. Используем технику. Я просто расширю спектр возможностей.
— Было бы извинительно — в случае с калекой. Но вы, молодые, здоровые люди…
— Человек — не тело, подверженное старению и смерти, а внутренний мир, духовность.
— Какова будет человеческая духовность — с утратой человеческих органов чувств?
— Биологическая жизнь личности — период становления, подготовки и накопления опыта. Лишь стадия, перед небиологической жизнью, гораздо более долгой, плодотворной:
— А как же дети? Как же продолжение рода?
— Считаешь выполнение чисто биологических функций — настолько важным?.. В Центре останется мой генетический материал. У нас льготы.
— Я никогда не мог до конца понять, что вами движет. Такими, как ты.
— Стремление принести людям пользу, какую не сможет никто иной. Выход человечества за пределы Земли неизбежен. И чем скорее — тем лучше. Если ждать, когда наука и техника обеспечат людям стопроцентную безопасность в полёте к другим планетам, к другим звёздам — пройдут века. Но лететь нужно сегодня. Мы те, кто приближает далёкое будущее. Человек хрупок, слаб и уязвим. Он не может выдержать полёты без ущерба для здоровья, а главное — для способности работать в чужом мире. Ты знаешь, когда ещё готовились миссии на Марс, находились те, что были готовы на билет в один конец, долететь, увидеть и умереть. А нужна эффективная деятельность. Путь к другим планетам займёт годы. Прибыть туда развалиной, с хрупкими костями, с атрофированной мускулатурой и повреждённым радиацией мозгом?.. Альтернативы нет.
— Человек родился на Земле! И место его — на Земле! Только не нужно её губить!..
— Ты не хочешь понять.
— Что понять? Я верю, чужих планет вы достигнете. Но вы не будете людьми. Не высока ли плата?
— Лишь изменяясь и приспосабливаясь к новым условиям, вид может выжить. Это закон природы.
— Очень мило! Ты апеллируешь к природе, которую вы попрали.
— Но зачем природа нам дала разум? Не физическая сила, не быстрота реакции, не длина когтей и клыков возвысила человека над миром животных. Разум — наиболее совершенный инструмент выживания, результат эволюции. Теперь он станет базой дальнейшей эволюции гомо сапиенс. Человек сам меняет себя, не дожидаясь, когда это сделает природа. Изменения целенаправленны. Мы станем инструментом, механизмом ускорения прогресса.
— Инструментом, механизмом… А где же человек? Где — мой сын, которого я растил?
— Моя любовь к тебе останется прежней.
— А я смогу видеть сына в куске металла?
— Извечная проблема, любить душу или тело… Признаю, внешне я буду как робот. Но во мне останется моя человеческая душа.
— Сомневаюсь. Вы неизбежно противопоставите себя людям. И скоро придёте к выводу о необходимости их устранения. Людей много, они потребляют столько ресурсов…
— Брось, отец. Не будет войн роботов с людьми. Это сказки для детей. Люди сами захотят столь же легко переносить сверхвысокие и сверхнизкие температуры, огромные перегрузки, давление в сотни атмосфер, полное отсутствие кислорода. В освоении космоса человечество не сдвинется с мёртвой точки, если не решится менять себя, исходя из новых задач.
— А так ли нужен космос? Он лишь прикрытие. Вам интересно. Привлекают технические возможности, игрушки. Вы как дети.
— Многие видят в нас героев.
Отец потёр лоб:
— Ты уже всё решил…
— Да, решил. Трансформация дорога. И право на неё получают лучшие — те, кто обладает интеллектуальным совершенством, психической стойкостью. Мы станем передовым отрядом человечества.
— Боюсь, вы станете его могильщиками.
— Я буду иначе выглядеть — только и всего. Но моя личность сохранится. Представь. По собственной воле копировать сознание, помещать копии в целую группу разных аппаратов… Идеальный экипаж, никакой психологической несовместимости. Единство, неведомое людям раньше.
Отец смотрел с горечью. Видимо, думал о том, что скоро глаза родного человека заменят объективы.
— Мать не дожила… — сказал он. — Сын, её плоть и кровь, станет куском железа…
Прощание вышло ещё более неловким, отчуждённым.
Покинув двор, сын аккуратно запер калитку. Зашагал к машине. Разговор ничего не изменил.
Что поделаешь… Так было всегда. Конфликт поколений.
Унылый коттедж, отцовская раковина, удалялся, таял в сумерках. Но мысли занимало другое.
Венера. Давление около ста атмосфер, температура достигает четырёхсот шестидесяти градусов. Плотный облачный покров, насыщенный парами серной кислоты. Чудовищные ветра, чудовищная турбулентность.
Он словно уже там. Отливающая синевой черепаха на гусеницах. Его сознание почти сроднилось с изменённым обликом. Не зря сотни часов проведены за тренажёрами, в кабине симулятора. Обтекаемый, сплющенный корпус выполнен из оптимальных сплавов, не подверженных коррозии, надёжных, прочных. Реактор снабжает энергией системы. В полёте уже не нужны большие запасы воды, пищи и дыхательной смеси. Нет проблем со здоровьем. Ходовая часть и манипуляторы готовы к работе всегда.
Он человек, изменивший себя, чтобы изменить враждебный мир, сделать его пригодным для жизни людей.
Разве это не искупает всё?
Юрий Молчан
СВЕТ ОСЕДЛАВШИЕ
Гул голосов в конференц-зале стих, когда космонавты и ведущий в костюме с галстуком-бабочкой вошли в боковую дверь и сели на длинный стол. Перед каждым из двух космонавтов стоял микрофон, на лацкане пиджака у каждого бейджик с именем: «Иван Татарский», «Данила Берш».
— Добрый день! — приветствовал собравшихся тонкий, как жердь, Татарский.
— Здравствуйте, — прогудел здоровяк Данила. Он скользнул взглядом по белоснежной скатерти, которой был убран стол, бутылкам с искрящейся пузырьками газа минеральной водой. Данила облизал пересохшие губы и наполнил свой стакан. Ему пресс-конференции никогда не нравились, как впрочем, интервью и журналисты вообще. В отличие от Ваньки Татарского, тот всегда общался с ними легко, с удовольствием.
— Итак, господа, — начал ведущий конкуренции, сидевший слева от Татарского. — Первый вопрос!
В зале передали микрофон худому журналисту с блестящей в свете ламп лысиной.
— Семён Катков, «Вести сегодня». Иван и Данила, через несколько часов вам предстоит совершить полёт на корабле, который может развивать скорость, превышающую скорость света. Вы будете первыми. Что вы чувствуете перед таким эпохальным полётом? Татарский наклонился к микрофону:
— Возбуждение и адреналин. Это будет незабываемо!
Ведущий кивнул:
— Следующий вопрос.
Поднялся чисто выбритый толстяк с обвисшими щеками.
— Пётр Третьяков, «Свободная газета», — представился он, — всем известно, что скорость света является пределом всякой скорости и разогнаться до неё невозможно, потому что тогда масса корабля достигнет бесконечности. Можно пару слов о принципе работы двигателя, которым оснащён ваш корабль? Как вы собираетесь этого избежать? Известно, что беспилотным кораблям уже удавалось преодолеть световой барьер, но связь с ними так и не была восстановлена.
— Что будет, если двигатели «Резака» в критический момент откажут? — выкрикнула девушка в очках и сиреневой блузке. Космонавты переглянулись, Данила равнодушно махнул ладонью, мол, валяй, мне это радости не доставляет. Он отпил минералки. На его массивном лице отразились вспышки фотоаппаратов.
— Могу сказать одно, — ответил Татарский, — если двигатели откажут, нас объявят героями посмертно. — Он улыбнулся, показав ровные белые зубы. В зале повисла тишина.
— Принцип работы двигателя не объяснишь на пальцах, — сказал он примирительно, увидев, что его шутка не возымела действия, — мы тут до ночи не разберёмся. — Он вновь одарил зал белоснежной улыбкой. — Могу сказать только, что корабль будет очень маленьким. Двухместным.
— Почему корабль назвали «Резак»? — вновь спросил журналист из «Вестей сегодня».
— Мы же будем резать гиперпространство, — пояснил Татарский, улыбнувшись собственной шутке.
В заме нарастал гул, каждый выкрикивал вопросы. Видя, что конференция грозит превратиться в базар, ведущий взял со стола увесистый колокольчик. По залу прокатился громкий, пронзительный звон.
— Господа, соблюдайте порядок!
На режущий уши звон колокольчика среди журналистов замелькали фигуры охранников.
— Вопрос Даниле Бершу. — Журналист выдержал паузу. — Вы боитесь?
