Ему казалось абсолютно неправильным их представление о том, что теоретически возможно дать адекватный и исчерпывающий "научный" анализ человека и его ментальных процессов. Подобный подход предполагал, что психические феномены могут быть разложены на элементы, подобные Ньютоновым частицам, и сводил эти феномены к дискретным "атомарным" идеям или ощущениям, причем предполагалось, что последние подчинены инвариантным квазимеханическим принципам сочетаемости и связей, которые могут быть зафиксированы посредством тщательного изучения и интроспективного наблюдения.
172
Следует, однако, заметить, что одно дело - отрицать возможность адекватного описания человеческой души и ее деятельности в рамках конкретной механистической модели, и совсем другое - предполагать, что любая форма научного исследования нашей душевной организации неизбежно приведет либо к ложным, либо, в лучшем случае, к поверхностным или вводящим в заблуждение результатам. Шопенгауэр, однако, не проводил четкой границы между двумя этими подходами, и когда он говорит об "эмпирической психологии", то всегда подразумевает, что она может лишь прикоснуться к поверхности явлений, но никогда - проникнуть в глубины человеческой души. И уж в любом случае он полагал осязаемым историческим фактом то, что проявленная ранее слепая вера в универсальную применимость научных категорий и научного метода породила вопиюще искусственные концепции о нашей природе вульгарного толка.
Иными словами, наука проявила свою абсолютную неспособность судить о фактах нашего внутреннего бытия, и я считаю, что вряд ли можно понять Шопенгауэров подход к науке вообще, не принимая во внимание его убежденность в том, что она оказалась бессильной в области, которая имеет для нас глубочайшее значение и превосходит все остальные по важности.
173
Таким образом, мы подошли к одному из пронизывающих всю систему Шопенгауэра вопросов, который, как я попытаюсь объяснить ниже, имел некоторое отношение к его основополагающей концепции воли и ее месту в общей Шопенгауэровой системе. Частные же вопросы, которые Шопенгауэр ставит, рассматривая изъяны научного знания, - это проблемы несколько иного плана, в основном касающиеся проблемы истолкования и интеллигибильности.
Границы научного понимания
Шопенгауэр начинает с того, что задается вопросом: действительно ли наука представляет нам полное объяснение фактов и событий. Все науки можно, грубо говоря, разделить на две основные группы. Первую группу составляют те, которые он называет морфологическими науками, - "это те науки, которые традиционно называют естествознанием". Такие науки занимаются классификацией и изучением определенных природных явлений, а различия их типов выявляются в результате сбора многочисленных примеров, тщательных наблюдений и сравнения их свойств и характерных форм. Шопенгауэр считает, что ботаника и зоология являются ярким примером этой научной сферы, исследования в которой привели к созданию сложных систем классификаций, в которые можно вместить и расположить в определенном порядке изучаемые явления. Однако "морфологические" науки не дают объяснений, и их следует отличать от тех, которые можно по контрасту назвать "этиологическими" науками и которые пытаются понять явления, а не просто классифицировать их и располагать в определенном порядке. Механика, физика, химия, физиология - все эти науки принадлежат к этиологической группе, и тогда возникает вопрос, каким образом они могут объяснить особенности мира, изучением которого занимаются.
174
В согласии со своими всесторонними исследованиями закона достаточного основания, Шопенгауэр рассматривает научное объяснение как сущностно каузальное.
Так, он пишет, "согласно неизменному правилу... одно изменение обуславливает другое, и далее - происходит следующее изменение, ведущее к еще дальнейшим изменениям" (том I), таким образом, происходящие в природе явления предстают перед нами в определенном порядке, при этом открытие закономерностей, управляющих явлениями в мире, доступно нашему восприятию и, по сути, относится к эмпирическому процессу. Такой подход Шопенгауэра к этому вопросу в некоторой степени совпадает с известным методом причинного объяснения, которым пользуются некоторые современные философы. Этот метод заключается в следующем: суть объяснения состоит в соотнесении умозаключений об определенном явлении (которые иногда называют "исходными" или "базовыми") с общепринятыми утверждениями или законами. Многие принимают этот подход, потому что он не требует установления связи между причиной (или причинами) и следствием: эта связь объясняется с точки зрения универсальных корреляций между явлениями de facto, причем эти корреляции проверяются и подтверждаются эмпирическими методами. Тем не менее использование такого метода анализа для интерпретации научных объяснений привело Шопенгауэра к пониманию его несостоятельности. Он пытается доказать, что если предположить, что этот метод доказательства правильный, а научное объяснение сводится лишь к объяснению корреляции доступных наблюдению событий с другими событиями или состояниями, которые возможно обнаружить исключительно опытным путем, то мы будем глубоко разочарованы научными достижениями в различных областях.
175
Несомненно, если нам скажут, что события происходят в определенной последовательности и что существуют универсальные законы, управляющие обстоятельствами и условиями, при которых могут происходить определенные явления, такое знание позволит нам, с одной стороны, сделать большое количество полезных умозаключений и достичь практических целей. Но разве этого достаточно? Не напоминает ли нам это мраморную плиту, на поверхности которой мы можем рассмотреть множество прожилок, но не можем знать их расположения внутри плиты (том I)? Или такую ситуацию с человеком в компании людей, каждый из которых представляет этому человеку людей в компании как своих друзей или родственников, в результате чего человек в итоге останется в замешательстве по поводу того, в каких отношениях на самом деле находятся эти люди между собой или каково их отношение к этой компании?
Таким образом, Шопенгауэр делает вывод, что, несмотря на то что наука предоставляет нам достаточно различных явлений в их взаимосвязи, которые мы можем воспринимать с помощью чувственного опыта, сами же эти явления по-прежнему остаются неизвестными нам, выражаясь метафизически, - остаются "незнакомцами": их подлинная сущность и истинное значение скрыты для нашего понимания. В этой связи будет уместно процитировать сравнение, которое приводит Шопенгауэр: "Мы подобны человеку, который ходит вокруг замка в поисках входа в него, при этом лишь изредка бросая взгляд на его стены" (том I).
176
Что можно сказать по поводу такой неудовлетворенности Шопенгауэра? Во-первых, мы можем утверждать, что сложности, связанные с научными объяснениями, о которых говорит Шопенгауэр, используя столь образный язык, частично обусловлены слишком поверхностным взглядом на суть научной интерпретации реальности. Эту интерпретацию нельзя рассматривать с точки зрения возможности разложить ее на отдельные утверждения, которые имеют определенные причинные закономерности. Также мы не можем утверждать, что поиск ученого направлен исключительно на выявление "грубых" связей между наблюдаемыми явлениями.
Кто из физиков, химиков или биологов, позвольте спросить, согласится с тем, что цель его исследования состоит исключительно в регистрации определенных корреляций, наблюдаемых на уровне нашего повседневного опыта? Такая точка зрения не учитывает то, что ученый рассматривает свое занятие не просто как описание происходящего в мире, но как поиск разумного объяснения происходящих событий. Более того, такая точка зрения недооценивает ту роль, которую играют в научной деятельности чрезвычайно сложные теории и гипотезы, которые создаются для систематического описания и точного предсказания природных явлений.
Шопенгауэр был прав, настаивая на том, что такие научные теории и законы абсолютно необходимы, а их истинность или ошибочность должны доказываться эмпирически и проверяться экспериментально. Если мы и согласимся, что такой подход является главным и обязательным для всех научных исследований, то это ни в коем случае не будет означать, что мы придерживаемся мнения, согласно которому различные науки представляют собой не более чем собрание информации о замеченных закономерностях, относящихся к определенной области науки. Также возможно добавить, что идеи, основанные на общепринятых способах размышления о природных феноменах и методах их разъяснения, которые в дальнейшем ведут к их развитию, зачастую представлены так, что коренным об
177
