Помню труднейшие трехнедельные сборы в горах Болгарии, куда наша команда уезжала практически сразу после окончания союзного чемпионата. Одинокая база на высоте 1800 метров, окруженная лесом, в котором в буквальном смысле слова выли волки. Единственное удовольствие — в редкий выходной проехать километров сорок в соседний городишко: походить среди людей по улицам, попробовать чего-нибудь другого, кроме надоевшей пищи с базы. Максимум, что себе позволяли, — выпить немного пива. После этих сборов мы обычно принимали участие в крупном турнире в Софии, и вот там уже случались нарушения. Представьте себе: здоровые мужики три недели вынуждены вести образ жизни аскетов. Чего от них можно ожидать, как только происходит смягчение режима?
Еще одним бичом для сборной была организация авиаперелетов. Это сейчас при любой команде состоит целый штат менеджеров, которые приобретают для игроков билеты, продумывают логистику перемещений. А те иногда еще нос воротят: мол, если не бизнес-классом, то не поеду. Раньше вопрос транспортировки полностью лежал на плечах самих игроков. Я находился в более привилегированном положении, чем остальные: прилетал со сборов в Москву и сразу направлялся домой. Тихоненко же, например, нужно было в Алма-Ату, литовцы следовали в Каунас, Ткаченко с Белостенным — в Киев. Зачастую случалось так: команда прибывала в Шереметьево, а стыковочный рейс отправлялся часов через десять. Ехать ребятам было некуда, они оставались ждать в аэропорту. Угадайте, чем они занимались? Коротали время в ресторане...
— Вы упомянули, что Александр Белостенный был наказан за контрабанду. Фарцовкой занимались многие знаменитые спортсмены?
— Все, кто более или менее регулярно выезжал за рубеж. Даже чекисты, читавшие нам проповеди, как нужно себя вести в тылу идеологического противника, сразу после пересечения границы подходили к нам же с вопросами: как бы продать бутылку водки или баночку икры? Именно спортсмены были первыми «челноками», привозившими в Союз модную одежду, обувь, ширпотреб. Это было большое подспорье: любой доллар, заработанный за границей, при определенных навыках дома можно было превратить в 15—20 рублей. К нам на таможне обычно относились снисходительно. Если ты не наглел, на многое просто закрывали глаза. Но стоило серьезно нарушить обозначенные границы, как на виновного тут же обрушивалась карающая десница закона. Так и произошло с Белостенным. Судя по всему, он кому-то серьезно перешел дорогу в Киеве, и его решили наказать. Сашка купил валюту у какого-то фарцовщика, его начали пасти. Когда он в очередной раз пересекал границу, таможенники устроили у него обыск и нашли пачку купюр.
— Кому сбывали привезенный товар? На не улице же его продавали?
— Существовала налаженная система: привезенные вещи забирали спекулянты, которые перепродавали их дальше. Например, был такой известный персонаж, Боря из Тбилиси, который разработал целую схему поставок контрабанды. Он вел строгий учет, когда возвращаются с зарубежных соревнований волейболисты, футболисты, представители других видов спорта. Нанимал такси, объезжал вернувшихся спортсменов, забирал товар, за который платились приличные деньги. Говорят, в друзьях этого Бори ходила вся государственная и партийная верхушка Грузии, ей он сбывал привезенные нами товары. Деньги в этой республике всегда водились, а вот ширпотреб был в дефиците.
Впрочем, хлопот с фарцовкой хватало. Между тренировками, жертвуя отдыхом, надо было и семье подарки купить, и товара нужного нарыть. Важно было за 100 долларов суточных накупить вещей на 500 и потом в случае чего убедительно объяснить этот феномен на таможне. Литовцев, случись что, наверняка отмазали бы: они были национальным достоянием, ими гордилась вся республика. Мне же в самом пиковом случае досталось бы по полной программе и как комсомольцу, и как офицеру.
— В одном из интервью Вальдемарас Хомичус назвал вас главным специалистом по коммерческой части в сборной. Это правда?
— Как раз Хомичус был среди литовцев главным «бандитом», как любил выражаться Гомельский. Он закупал товары для всей команды. Сабонис, как самый ленивый, просто отдавал ему деньги и просил: «Возьми там и для меня чего-нибудь». Хотя я, сказать по правде, Хомичусу не сильно уступал. Разбирался в одежде и обуви: мог купить пар двадцать ботинок и меняться с кем-то, у кого была другая «специальность». Сегодня я не стесняюсь об этом говорить, поскольку это была часть нашей жизни. И самое главное, повторюсь: фарцовкой занимались все без исключения.
— Бывали случаи, когда вы находились на волоске от провала?
— Самая памятная история произошла в 1977 году: ленинградский «Спартак», за который я тогда выступал, отправлялся в Милан на игру Кубка кубков. Приезжаем на поезде в Москву, потом — в Шереметьево-1. Вдруг начинается целенаправленный, конкретный шмон. Из тюбиков выдавливают зубную пасту, прощупывают швы одежды. Как я говорил, спортсменов особенно не проверяли, но тут, видимо, кто-то стукнул. Четыре раза после прохода ленты транспортера нас возвращали назад, на дополнительный досмотр. Вроде бы все осмотрели, идем дальше — бах! — назад. В результате нашли две бесхозные сумки, доверху набитые двухкилограммовыми банками с икрой, иконами и валютой. Почему-то было объявлено, что это сумки Александра Белова и Владимира Яковлева, хотя их за руку никто не поймал. Ребят оставили в аэропорту, знаменитый Белов после этого случая на полтора года стал невыездным. Во многом из-за этого Саша осенью следующего года умер от саркомы сердца — переживал он эту историю сильно. Почему я вспоминаю о ней? Дело в том, что у меня в тюбике с пастой было спрятано 30 долларов, оставшихся от поездки с молодежной сборной. И висел я тогда на волоске: таможенник собирался выдавливать этот тюбик, но что-то его отвлекло. Если бы он нашел заначку, думаю, это бы кардинально изменило всю мою жизнь. Не было бы ни сборной, ни Олимпиад, ни всего остального...
— Сегодня сеульские матчи вы часто просматриваете?
— У меня есть записи этих встреч, но я не очень люблю включать их. Критическое восприятие превалирует: мне не нравится, как я играл сам, как действовала вся команда. И потом, знаете, старые эмоции имеют свойство оживать. Как-то пару раз посмотрел эти игры перед сном, потом полночи в баскетбол играл — ногами дрыгал, руками махал. Жена говорит: не смотри баскетбол вечером. Олимпийскую победу вспоминаю, когда встречаюсь с ребятами из той команды. Вот, скажем, прошлогодний чемпионат Европы проходил в Литве, так я жил в гостинице у Марчюлениса. Он стал крупным бизнесменом: помимо отеля в самом центре Вильнюса держит собственную баскетбольную школу на 700 человек. Поддерживаю контакт и с другими бывшими партнерами. Волков, например, нынче президент Федерации баскетбола Украины, Сабонис возглавляет федерацию Литвы, Хомичус с Куртинайтисом работают тренерами.
Правда, троих из того состава уже нет. С Витькой Панкрашкиным мы были друзьями, я уважал его за прямоту. Парень из Люблино, с рабочей окраины — честный, мог сказать правду в лицо, никогда не юлил. Мы пришли с ним в ЦСКА практически одновременно, в 1979 году. Внешне он производил впечатление увальня, совершенно неспортивный тип. Но обладал удивительно мягкой кистью, что позволяло ему совершать броски поразительной точности. Он много курил, не отказывался от рюмки — в том числе это его и сгубило. Панкрашкин сгорел от туберкулеза, хотя мы ему пытались помочь, как могли. Но он даже бороться не очень хотел, в нем произошел какой-то надлом. Совершенно точно свою роль сыграл ранний уход из жизни его друга и еще одного члена «золотой» сборной Валерия Гоборова. Спустя всего год после олимпийского триумфа он погиб в автокатастрофе: поругался с женой, сел за руль. Здоровый парень ростом далеко за два метра, в своих крохотных «Жигулях» он помещался, только скрючившись в три погибели. На площади Гагарина Валера врезался в бетонное ограждение, еще и мучился долго...
Последним два года назад ушел Саша Белостенный. Мы с ним дружили, но о том, что у него рак легких, он не сказал мне ни слова. Я узнал, когда все случилось. Звоню Ларисе, жене — как же так?! Он не хотел никому говорить, отвечает. Болезнь на последней стадии, он уже умирал и при этом запретил рассказывать о происходящем. Боялся, что его будут жалеть, ушел как настоящий мужик. Я ездил на похороны в Германию, где он жил последние годы... Недавно попалась на глаза фотография сеульской сборной после церемонии награждения: все трое там стоят рядком. Так рядком они и ушли.
— На закате своей карьеры вы выступали в Германии и Бельгии. Был шанс уехать в НБА?
— Американцы очень долго не рассматривали баскетболистов из Европы в качестве потенциальных игроков НБА. Да и советские власти не разрешали спортсменам выступать за границей. Заокеанские клубы, правда, иногда выбирали в шестом-седьмом круге драфта наших ребят — Тихоненко, Сабониса, Волкова, но больше для того, чтобы просто застолбить их за собой. Никто не верил, что представители социалистического лагеря могут появиться в Национальной баскетбольной ассоциации. Такая возможность появилась только в конце 80-х: сначала за океан уехал хорват Петрович, за ним последовал болгарин Глушков... Последнее имя было для всех большой неожиданностью, Болгария никогда не представляла собой серьезной силы в баскетболе. Кто? Глушков? В НБА? Это звучало как-то дико.
