Просто они обсуждали не богатство вообще, а конкретно богатство в России.
А в России богатство — это такое увеличительное зеркало, в котором каждый видит себя, причем увиденное активно не нравится. Ведь дикого вида нуворишские дворцы, растущие друг у друга на головах обочь любого шоссе, — это продолжение российских садоводств, чудовищных в своем мелком архитектурном хамстве. Российские загулы в Порто-Черво или в Сен-Тропе — увеличенное повторение душевного российского застолья, с его «что есть в печи, то на стол мечи», пьянкой, песней, пляской, приставанием к соседке за столом и неизбежным мордобоем. Наезды богатых друг на друга при посредстве силовиков — это спор на шести сотках по поводу выросшей на меже черноплодки, с последующей травлей соседского пса, поливанием черноплодки уксусом и подкупом председателя садоводства (в отсутствие Басманного суда). А что до «бентли» — то дай русскому беднячку чуток денег, он тут же купит черный джип и начнет грозно бибикать, сгоняя всех с полосы к чертовой матери.
То есть поменяй богатых и бедных сейчас местами — бедные будут себя вести еще непристойнее, еще ужаснее, и, чувствуя это, бедные тычут пальцем и орут про кривость рожи с удвоенной силой.
И вопль этот так отвратителен и гнусен, и российская рожа столь крива, что хочется в нетерпении свалить туда, где подстрижены что пара метров лужайки перед купленной на пожизненный кредит секцией в таун-хаусе, что акры угодий в загородном поместье. Где ватерклозет есть у каждого, вне зависимости от состояния; где улыбаются друг другу, вне зависимости от состояния; и, кстати, получают удовольствие от той жизни, какую ведут. Но туда валить нельзя: там российские враги.
Так что остается терпеливо ждать, когда жизнь под сенью родимых осин изменится и терпимость разольется в обществе. Когда богатые перестанут презирать бедных и поймут, что им нужна помощь — хотя бы в просвещении и обучении. Когда богатые перестанут думать, что с деньгами можно все. Когда бедные перестанут уличать богатых, а соорганизуются изводить тараканов в собственном подъезде (ваш подъезд, кстати, как — хорош?)
Собственно, все это я и сказал, когда мне предоставили слово.
После чего раздались оглушительные аплодисменты, но соотношение «за богатых или бедных» ни на йоту не изменилось со старта — 30:70.
Но раз уж я с записи не сбежал, то я и в жизни подожду, что вот нравы смягчатся, вкусы улучшатся и ответственность возрастет. Телевидение, кстати, могло бы в этом помочь.
Если, конечно, начать смотреть его через спутник.
У нас с женой в нынешнем дачном сезоне случилась маленькая, но трагедия. Дело в том, что мы не знаем, как нам теперь добираться на дачу
Наше садоводство — пережившие СССР классические шесть соток — затеряно в глухих лесах, среди озер под Выборгом. Последние лет 13, со времен Ельцина, самый простой путь к нему был по свежепостроенной трассе федерального (и даже международного) значения «Скандинавия». Через сто верст от Питера — поворот на Гаврилово, а уж от Гаврилово приходится горе горькое мыкать по разбитой грунтовке, которая что при Ельцине, что при Сталине — всегда была разбитой грунтовкой, и только, возможно, при Маннергейме не была, поскольку до 1939-го Гаврилово называлось Кямяря и представляло собой Финляндию.
Если вас злая судьба забросит когда на «Скандинавию», заранее будьте готовы к ее федеральному статусу. Проложенная по красивейшим местам Карельского перешейка, дорога эта содержит ровно по одной полосе для движения в каждом направлении. Причем полосы густо унавожены большегрузными фурами и автопоездами, а про плату за обгон по встречной напоминают венки, висящие каждые пару минут по обочинам.
Так вот, подхожу к главному. Еще в прошлый дачный сезон мы хорошо знали особенности передвижения по «Скандинавии» (по выходным и ночью трафик ослабевал, мы подстраивались под просвет), но в этом году как прорвало. Утро, вечер, будни, праздники — все шоссе до горизонта забито машинами, и интенсивность такая, как в Москве на Садовом. Из Финляндии к нам — бесконечные автопоезда с иномарками, от нас к ним — бесконечные лесовозы. Не вырваться, не обогнать. Скорость — километров 70. В нос бьет перегар отечественного соляра, над лесом висит смог, а если идет дождь — лобовое стекло забрасывает грязью от впереди идущих грузовиков. То есть, говоря бюрократическим языком, шоссе больше не справляется с возросшей автомобильной нагрузкой, точно так же как финские порты Ханко и Котка не справляются сегодня с цунами закупаемых россиянами иномарок, переваливаемых через эти порты (про российские порты молчу. Они вообще вне игры).
Осознав это, мы с женой вспомнили доельцинские времена, когда машина у нас уже была, а «Скандинавии» еще не было, и решили поехать по старым шоссе, менее федеральным. Но там, среди мест какой-то уже нечеловеческой красоты, ждала другая засада. С тех пор, как построили главную дорогу, второстепенные перестали ремонтировать. Вследствие чего вдруг под поселком Поляны дорога совершенно кончалась. Дорога как таковая, заменяясь танковыми (или, скорее, противотанковыми) рытвинами. Танковая часть, впрочем, и правда располагалась невдалеке.
В итоге путь, еще недавно занимавший полтора часа, в этом году удлинился до двух, двух с половиной, даже трех часов и дополнился разбитой подвеской. А на даче машина попросту не завелась: под капотом я обнаружил вылетевшие из разъемов провода — от тряски, надо полагать. А самым быстрым способом добираться до дачи стал, как когда-то, «электричка плюс велосипед» — из той самой советской эпохи, когда у нас машины еще не было.
Этот вполне состоявшийся по факту возврат в славное прошлое вызвал череду размышлений. Первой возникла банальная мысль о том, что ритейловый, покупательский, строительный, автомобильный или еще какой бум у нас питается исключительной частной инициативой и частными деньгами, а во всем том, что монополизировано государством, бума нет никакого, и напротив, заметны откат и, в лучшем случае, застой — дороги тому яркий пример, а свидетельства можно найти абсолютно во всем. Начиная с паровоза из Иваново в Шую, который по-прежнему 30 километров преодолевает за час, как и во времена моего босоногого детства. И заканчивая системой школьного образования, которая в открытую признает, что с таким образованием в институт не поступить. Начиная с полного отсутствия в портовых городах причалов, пристаней и прочего для маломерного флота — на фоне бешеного роста частных лодок и яхт (питерские яхтовладельцы отгоняют свои сокровища зимовать в ту же Котку, ибо порты Петербурга не только машины, но и катера принимать не в состоянии). И заканчивая аэропортами, где контролируемые государством терминалы, вроде Пулково и Шереметьево, выглядят бледными поганками на фоне частного Домодедово.
То есть все это, конечно, аксиома, и дивиться тут можно лишь тому, что 56 процентов россиян, если верить сентябрьским данным ВЦИОМа, настаивают на дальнейшем огосударствливании экономики. Хотя разумнее не дивиться: у советских, как известно, собственная гордость.
Из этого заключения, однако, со всей неизбежностью вытекает другая мысль: похоже, (инфра)структурно сегодня мы все резвее возвращаемся в СССР. Советский Союз ведь был динозавром, маленькая головенка личной инициативы которого ничего не могла поделать с грузным, тяжелым телом госэкономики. Это привело к тому, что в позднем СССР нечего было есть (вся еда — по продовольственным заказам и по талонам), нечего было носить (вся приличная одежда — у спекулянтов или в валютной «Березке»), нечем было даже стирать (порошок, хозяйственное мыло — по карточкам).
Сейчас происходит все то же самое, только наша нынешняя пища — это свободное передвижение в пространстве, наша одежда — автомобили и т.д. и т.п. У нас сегодня на все хоть сколько-нибудь популярные марки — полугодовые очереди (не только финские порты с перевалкой не справляются, не справляется и таможня, граница забита, и очередь автопоездов начинается со стороны Финляндии километров за 15, от деревеньки Вероеки). А вот использовать автомобили в России все менее возможно. Попробуйте, скажем, проехать на легкой спортивной машине в Москве по Ленинградскому шоссе: она рыскает по продавленной колее и теряет управление уже на 60 км/ч. Попробуйте выехать со двора на миллионнодолларовом Mercedes SLR MacLaren: его двухметровый нос мгновенно сшибет другой «мерседес», которого не видно из-за припаркованных поперек тротуара машин. Впрочем, про парковки лучше вообще не поминать: наши с женой машины этим летом четырежды эвакуировали. Не потому, что мы злостные нарушители, а потому, что и в Москве, и в Питере эвакуаторы плодятся как кролики, а вот официальной стоянки не родилось ни одной.
И тот самый будущий кризис, о котором постоянно идут глухие разговоры, может быть вовсе не банковским и даже не углеводородным, а кризисом советского типа, то есть кризисом государственной инфраструктуры, трещащей и рушащейся под частными запросами граждан.
