нём содержится рациональное зерно, важное для понимания решений, которые принимал Адольф Гитлер и его подельники во внутренней и внешней политике.
«Фашизм у власти есть […] открытая террористическая диктатура наиболее реакционных, наиболее шовинистических, наиболее империалистических элементов финансового капитала. […]
Германский фашизм выступает как ударный кулак международной контрреволюции, как главный поджигатель империалистической войны, как зачинщик крестового похода против Советского Союза – великого отечества трудящихся всего мира.
[…] Фашизм – это власть самого финансового капитала. Это организация террористической расправы с рабочим классом и революционной частью крестьянства и интеллигенции. Фашизм во внешней политике – это шовинизм в самой грубейшей форме, культивирующий зоологическую ненависть против других народов.
Необходимо особенно сильно подчёркивать этот подлинный характер фашизма, потому что маскировка социальной демагогией дала возможность фашизму увлечь за собой в ряде стран выбитые кризисом из колеи массы мелкой буржуазии и даже некоторые части наиболее отсталых слоёв пролетариата, которые никогда бы не пошли за фашизмом, если бы понимали его действительный классовый характер, его настоящую природу» [141].
Слабые стороны этого определения и данных Димитровым пояснений были очевидны ещё в 1935 году. Недостаточно внимания было уделено механизмам, разработанным нацистской партией для привлечения людей (не только буржуазии, но и пролетариата), недостаточно учтена кризисная ситуация в Германии и в других странах, вызвавшая у многих людей того времени стремление к радикальным переменам, которое можно было использовать в политических целях. Непродуктивным, хотя и объяснимым, является замалчивание собственной ответственности левых за свою в целом неуспешную политику. Они не пытались убедить недовольных в верности своего пути, а кроме того, позиции левых коммунистов и социал-демократов подрывали внутренние междоусобицы, которые неоднократно провоцировались коммунистами. Недооценивалось и значение расистских настроений для военизации масс, хотя это можно объяснить тем, что в 1935 году антисемитизм ещё не проявился в полной мере и не был связан с идеей геноцида.
В итоге неверной оценке подверглась сама динамика развития фашистского движения, его партии и руководства. Оно не было марионеткой финансового капитала, а обладало совершенно самостоятельными идеями и образом действий, следовать которому предлагалось и самим капиталистам. В свою очередь последним, с учётом общности интересов, позволялось оказывать на НСДАП косвенное воздействие: руководство партии прислушивалось к советам промышленников, принимало финансирование и осуществляло обмен персоналом, что позволило на время захватнической войны с успехом объединить усилия партийных активистов, министерской бюрократии, армии и крупного капитала.
Здесь следует ещё раз подчеркнуть две важные особенности этой специфической фашистской политики. Первой такой особенностью был политический характер войны, направленной на уничтожение первого социалистического государства. Германия начала не освободительную миссию – она надеялась увидеть на Востоке «колосс на глиняных ногах». Конфликты, существующие в советском обществе, и массовые репрессии на первом этапе войны помогли вермахту и СС снискать определённую благосклонность части населения и завербовать «вспомогательный состав», который помогал им в устранении советских партийных деятелей, в первую очередь евреев. Но немецкий фашизм хотел стереть с лица земли своего главного противника, и это стало решающим фактором. Войска были заблаговременно проинструктированы – никакой пощады врагам-коммунистам. За три недели до нападения были изданы «Директивы об обращении с политическими комиссарами», и, пусть после поражения многие и ссылались на амнезию, войска были с этими директивами ознакомлены. Так называемый «Приказ о комиссарах» [142] гласил: «В борьбе против большевизма не следует рассчитывать на то, что враг будет придерживаться принципов человечности или международного права. В частности, от политических комиссаров всех званий, как непосредственных организаторов сопротивления, нужно ожидать преисполненного ненависти, жестокого и бесчеловечного обращения с нашими пленными.
Войска должны помнить следующее:
1. Щадить в этой борьбе подобные элементы и обращаться с ними в соответствии с нормами международного права неправильно. Эти элементы представляют угрозу для нашей собственной безопасности и для быстрого умиротворения завоёванных областей.
2. Изобретателями варварских азиатских методов борьбы являются политические комиссары. Поэтому против них следует со всей строгостью принимать меры немедленно и без всяких разговоров. Поэтому, если они будут захвачены в бою или окажут сопротивление, их, как правило, следует немедленно уничтожать» [143].
По сути это был приказ убивать, подобный тому, который получили эскадроны смерти СС, систематически и в тесном сотрудничестве с вермахтом и полицейскими подразделениями выслеживавшие в тылу евреев, цыган и политических врагов. Жертвами СС стали от 500 000 до полутора миллионов советских граждан, преимущественно евреев. Подобный образ действий и карт-бланш на физическое уничтожение как можно большего числа военнопленных привёл к ожесточению нравов. Из 5,7 миллиона советских солдат, попавших в плен к немцам, 3,3 миллиона (57 %) лишились жизни [144]. Они умерли от голода, были расстреляны, стали жертвами медицинских экспериментов, не выдержали изнурительных принудительных работ. Не лучше пришлось и жителям Ленинграда. Город надлежало стереть с лица земли как символ большевистской революции. Во время блокады, установленной немецкими и финскими войсками, погибли 1,1 миллиона человек. Та же участь ждала Москву и Сталинград, хотя в двух этих случаях военная удача повернулась к немцам спиной. На совещании с госсекретарями, состоявшемся за семь недель до нападения, была озвучена следующая модель действий:
«1. Войну следует продолжать только в том случае, если весь вермахт на третий год войны будет снабжаться продовольствием из России.
2. При этом, если мы вывезем из страны всё нам необходимое, от голода, несомненно, погибнут десятки миллионов человек.
3. Самое главное – сохранение и транспортировка посевов масличных культур, масличных жмыхов и лишь затем зерна. Имеющиеся жиры и мясо предназначаются для снабжения войск.
Функционирование промышленности должно быть восстановлено лишь в некоторых областях [имеются в виду отрасли промышленности – прим. пер.]» [145].
На территориях, оккупированных немцами, повсюду господствовали нищета и разруха [146]. Однако, к счастью для человечества, немецкие руководители были так ослеплены расизмом, что не смогли использовать в своих целях внутренние противоречия, накопившиеся в Советском Союзе при Сталине. Успешная вербовка «вспомогательного состава» [147]из представителей разных народов Советского Союза и превращение их в преступников, участвовавших в осуществлении немецкой политики уничтожения и в «войне против банд» советских партизан и им сочувствующих, не привели к ожидаемому результату. Преступная система нацистов не могла решить внутренние проблемы Советского Союза преступным путём. Наоборот, террор поспособствовал тому, что при всех недостатках, включая депортации народов, признанных ненадёжными, народы Советского Союза сплотились плечом к плечу в оборонительной борьбе. Эта сплочённость сохранилась надолго, она и сегодня формирует самовосприятие России и большинства государств-приёмников бывшего СССР.
Второй характерной особенностью германской политики того времени являлись неуклонность и последовательность, с которыми фашисты претворяли в жизнь план завоевания для Германии «жизненного пространства» в Советском Союзе, Польше и на других территориях. Это отнюдь не было частной инициативой отдельных нацистских деятелей из Рейхскомиссариата по вопросам консолидации германского
