Речь Путина произвела сильное впечатление. У всех, конечно, было в памяти то, что он сказал американцам сразу после атаки варваров на Нью-Йорк и Вашингтон: «Мы вас поддерживаем». Однако никто, очевидно, не предполагал, что он пойдет так далеко, как он сделал в тот вечер. Я не помню этого дословно, но он говорил о том, что в крутые периоды истории, когда человечеству грозила смертельная опасность, Россия и Америка так или иначе оказывались вместе. Здесь же он напомнил, что два великих освободителя — Александр Второй и Авраам Линкольн — примерно в одно время погибли от рук террористов, что приобретает особое звучание в современном контексте. После завершения бессмысленной холодной войны, продолжил он, мы отказались от противостояния и объявили эру партнерства. Сейчас мы не исключаем того, что партнерство может перейти в дружбу. Россия полна решимости стать неотъемлемой частью цивилизованного мира.
Боже мой, кажется, стоило пройти все, что пришлось пройти, для того, чтобы услышать такое из уст первого человека твоей родины в адрес той страны, что дала тебе приют во время изгнания. Думаю, не ошибусь, сказав, что каждый из присутствующих в этом сверкающем зале подумал в этот момент что-то в этом роде, в своем личном, разумеется, варианте.
Когда прием перевалил кульминацию, гости, немного поддав, разбрелись по залам. Царило приподнятое настроение. Американцы восклицали свое неизменное «инкредибл, инкредибл!», русские обменивались словечками вроде «ну, каково!», «кто бы мог подумать!» и так далее. Словом, чуть ли не новая «встреча на Эльбе».
А Путин между тем уже два с половиной часа стоит, не сходя с одного места, и пожимает руки медлительно продвигающейся очереди гостей, каждый из которых что-то ему говорит, и каждому он что-то отвечает. «Вас, Владимир Владимирович, уже, наверно, ноги не держат», — кто-то тут говорит из лиц свободной профессии. «Пока еще держусь», — отвечает президент.
На обратном пути в вашингтонском трафике я думаю о том, через какие трансформации прошел этот человек. Еще совсем недавно любое упоминание его имени в западной прессе сопровождалось напоминанием о кагэбэшном прошлом. Писали и говорили о том, что он намерен возродить имперские претензии России, построить на месте ельцинского разброда жесткое авторитарное общество. И впрямь первые сроки его власти давали основания думать именно в этом ключе.
Его начинаниям аплодировали темно-красные силы общества, большевики, националисты, мутные евразийцы. Были проведены неуклюжие, плохо продуманные меры по укреплению «вертикали власти». Грубо, швами наружу, было перекроено независимое телевидение НТВ. Прокуратуру науськивали против строптивых «олигархов». Вернули музыку сталинского гимна Советского Союза. Новый текст демонстративно заказали автору старого, ультраприспособленцу СССР. «Непобедимая и легендарная» вновь зашагала под алым стягом страшной пролетарской державы. Есть чему поаплодировать, товарищи!
Вскоре, однако, появились другие симптомы; кажется, рановато радовались товарищи из красно-бурого спектра. Все чаще в лексиконе президента стали мелькать выражения вроде «свободное предпринимательство», «гражданское общество», «демократические свободы», «приверженность конституции». Казалось даже, что он поощряет возникновение либеральной «конструктивной оппозиции». Все эти темы напоминали мне лето 2000 года, когда мы с Б.А.Березовским фантазировали о будущем России. Не раз возникало ощущение, что многие идеи были как бы похищены с нашего стола. А зачем, собственно говоря, надо было их похищать, если можно было просто сотрудничать?
В течение прошедших полутора лет Путин совершил множество путешествий, встретился со всеми ведущими мировыми лидерами и с иными из них подружился. Это, безусловно, колоссально расширило его кругозор как в политическом, так, возможно, и в историко-философском плане. Он осознал, что срединное положение для России означает просто-напросто топтание в маразме, а восточное направление однозначно ведет к катастрофе. Только лишь постоянная и неуклонная вестернизация, сближение с либеральным, просвещенным и сильным миром Запада поможет России обрести достойное историческое место.
Может быть, это покажется странным, но я, как довольно натасканный «инженер человеческих душ», уловил в вашингтонском спиче Путина какие-то личные, явно неотрепетированные модуляции голоса, о чем я и сказал президенту во время нашего двадцатисекундного разговора.
Теперь уже мы, либералы, аплодируем ему: «Браво, Путин!» И тем самым подставляем его под удар. Силы, которые еще недавно казались цементом его «вертикали», выражают очень сильно нахмуренное беспокойство.
Недавно, во время демонстрации так называемых «левых сил» 7 ноября, в «праздничной» толпе было немало призывов отправить Путина в отставку. Не справился.
В то же время сомнения в адрес Путина возникают и в либеральных кругах как дома, так и по другую сторону Атлантики. Через две недели после исторического приема на Высокой Горе (так называется квартал, где расположено российское посольство) газета «Вашингтон пост» напечатала редакционную статью под названием «Деловые разногласия господина Путина». В ней вспоминается прискорбный факт изгнания ведущих журналистов из НТВ. Г-н Путин, пишет «ВП», говорит, что он не имел к этому никакого отношения, что все это вызвано «деловыми разногласиями». В настоящее время разворачивается очень похожая ситуация с ТВ-6, и снова всплывает все тот же тезис о «деловых разногласиях».
Администрация Буша и европейские правительства, пишет газета, продолжают радоваться предполагаемому решению Путина воссоединиться с Западом, однако нарушения демократических норм нарушают и фундаментальную основу такого выбора. Президент Буш во время встречи со своим другом счел все-таки нужным отметить, что «сильная независимая пресса — это жизненно важная часть новой России». Газета рекомендует Бушу предложить Путину прекратить преследование независимых теленовостей. Кремлевский лидер, который заходит так далеко в попытках заткнуть рты лучшим журналистам страны, может оказаться вовсе не тем великим обновителем России, какого в нем так жаждет увидеть Запад.
Здесь нам следует сказать, что далеко не всех лучших журналистов России удается заставить замолчать. Недавно я был впечатлен весьма сильной отечественной формулой критики в адрес президента: «Если решиться учитывать оппозиционное мнение… надо оставить компанию Березовского в покое и дальше следовать по цивилизованной дороге. Если же откручивать каждую неприятную телеголову… значит, будьте добры на другую дорожку — к Китаю, Ирану, Туркмении».
Не прошло и двух недель, как в «Вашингтон пост» (эту газету считают здесь самой влиятельной, может быть потому, что она находится всего в трех кварталах от Белого дома) появилась еще одна редакционная статья с сомнениями по поводу политики Путина. На этот раз речь идет о позиции Кремля во внешней политике, и в частности о его отношениях с НАТО. Мне-то кажется, что в этих делах администрация Путина сделала немало правильных шагов. Еще несколько лет назад всякое сближение с НАТО казалось немыслимым. Теперь о прежней нетерпимости не может быть и речи. Идут постоянные встречи и консультации, и я не удивлюсь, если в скором времени возникнет союз России и НАТО, а там, естественно, встанет и вопрос о полноправном членстве.
«Пост», однако, считает, что как внутренняя, так и внешняя политика Путина является пока еще не совместимой с принципами западных демократий. «Несмотря на личную веру президента Буша в президента Путина, администрация и НАТО должны встроить определенные предохранители в процесс соединения с Россией. Хоть Путин и ведет свою страну вперед, еще рано говорить о том, что он ведет ее в том же направлении, в каком движутся западные союзники».
Можно только себе представить, сколько недоверия, сколько опаски накопилось в обеих наших странах, в нескольких поколениях военных, журналистов, дипломатов за долгие десятилетия противостояния. Не без основания многие американцы считают, что россияне голосовали за Путина, потому что в самой психологии этого народа заложена жажда «сильной руки». Тот же самый стереотип, как мы знаем, укоренился и в самих русских. В любой компании найдется человек, который, стуча кулаком, будет возглашать: «Демократия? О чем вы говорите? Какая тут у нас может быть демократия?»
