В те же годы внедрялась практика фактической сдачи зеков в аренду на работы, выполняемые тем или иным министерством. Например, по данным на 1 января 1951 года, в лагерях содержались два с половиной миллиона заключенных, из них пятьсот семьдесят две тысячи использовались на контрагентских началах при выполнении работ другими министерствами.
Любопытен конфликт между высшими руководителями ГУЛАГа и начальниками отдельных лагерей. Первые были заинтересованы в неукоснительном выполнении плана, за которое головой отвечали перед Сталиным. Они же получали награды за успешный труд зеков. Поэтому руководство ГУЛАГа было заинтересовано в сохранении жизни и здоровья заключенных - опять же не из гуманизма, а по экономическим причинам. А у лагерной администрации такой заинтересованности не было. Единственным способом повышения личного благосостояния для нее оставалась коррупция. Я встречал в архивах весьма характерные сюжеты. Скажем, начальник лагеря отцепил один из шестнадцати вагонов с мясом, предназначенным для зеков, и продал мясо на рынке через местных барыг.
- Так все же: экономика ГУЛАГа доказала свою эффективность? Утверждение классиков о том, что подневольный труд не может быть более эффективным, чем труд свободный, было опровергнуто?
- Нет. Надо сказать, что после 1947 года положение зеков несколько улучшилось. Но эффективнее лагерный труд от этого не стал. ГУЛАГ сам себя не окупал и продолжал существовать на дотациях, которые все росли и росли. Например, по итогам 1954 года расходы превысили доходы на двести семьдесят миллионов рублей. Чтобы не допустить голода, руководство лагерей было вынуждено изъять у заключенных личные деньги на сумму сорок шесть миллионов рублей. А на 1955 год дефицит бюджета ГУЛАГа, если так можно выразиться, и подавно планировался в размере восьмисот пятидесяти девяти миллионов рублей.
Стремительно разрастался бюрократический аппарат, поглощавший все больше средств. Так, за десять месяцев 1954 года в ГУЛАГ поступил 329 501 документ, из его недр вышли 259 345 документов, а с учетом разосланных по периферийным отделам приказов и инструкций их количество превысило семьсот девять тысяч. Расходы на управление достигли десяти процентов от бюджета ГУЛАГа, еще двадцать пять процентов составили расходы на охрану лагерей.
- То есть одной из причин прекращения репрессий могло быть осознание руководством того факта, что с экономической точки зрения ГУЛАГ себя исчерпал?
- Да, это так. Вот простой пример. На всех объектах МВД доля вольнонаемных рабочих, не выполнявших нормы выработки, составляла 10,9%, а среди заключенных - 27,4%. Кроме того, к началу пятидесятых советскому руководству стало ясно, что индустриализация в СССР - фактически закончена, и наступает эра производительного труда, «экономики знаний», к которой ГУЛАГ приспособлен не был. Менее чем через три недели после смерти Сталина, 21 марта 1953 года, Берия (на тот момент руководитель МВД) направил в Президиум Совета министров письмо об изменении строительной программы на 1953 год. В нем предлагалось прекратить или полностью ликвидировать строительство ГУЛАГом двадцати двух крупных объектов, «не вызванное неотложными нуждами народного хозяйства». Ценою жизни миллионов людей план строительства мобилизационной экономики был выполнен. Фактически с этого момента началась ликвидация ГУЛАГа, хотя де-юре он существовал до 1960 года.
Евгения Долгинова
Сильней симфоний и стихов
Город после ГУЛАГа
Издали думалось: тайга и тундра, гиблая, скудная земля. Но мы приехали в багрец и золото, и увидели высокий ковер нежно-голубого ягеля и карстовые озера с неестественно яркой бирюзовой водой, «цвет морской волны», так называлось это в детстве. Вызывающе, кричаще красивый лес - знали, где расстреливать. Вещественное наследие Ухтарского лагпункта ничтожно: доска, перекладина, яма, траншея, остатки фундамента. Евгения Зеленская, председатель ухтинского «Мемориала», показывает: здесь в землю была врыта бочка, где солили капусту; здесь была, по всему судя, мертвецкая. Вот полусгнившая перекладина - стоял барак…
На хрупкий лед одного из этих озер (Параськиных, как их зовут) - идеально круглого, как тарелка, отмеченного четой желтеющих берез, - по преданию, клали больных зеков и смотрели, кто потонет, а кто удержится. И это, кажется, единственная мифологема Ухтарки, места массовых расстрелов в 1937-38 году заключенных Ухтпечлага - главного управления всех лагерей на территории республики Коми.
Он сидит у «Печорнипинефти» - черный, новый, блестящий, чуть надменный, поза вольготная, на плечах, само собой, крылатка, а в руке книга. Тривиальная эмоция: «У чукчей нет Анакреона, к зырянам Пушкин не придет», - а вот пришел, в аккурат через сто лет после Черной речки. Он был создан за несколько ночей из гипса и кирпича, цемента, дерева, глины и - этого-то в избытке - колючей проволоки. С ума сойти от распоряжений истории, от бессердечных рифм ее: Пушкина в гробу одним из первых рисовал Федор Бруни, и ровно через век его потомок Николай Бруни, французский шпион и доходяга, собирал Пушкина в Ухтпечлаге. Там уважали культуру и вместе со всем цивилизованным миром отмечали столетие роковой дуэли. За памятник Бруни получил шикарную премию - недельное свидание с женой; рассказывают, что он не взял у нее копченое сало и сухари, велел везти обратно, будучи уверенным, что дети голодают (так оно и было). Вместо фотографии жена привезла его карандашный автопортрет.
Он прожил какое-то невероятное количество жизней, и каждая - блестящая. Николай Александрович Бруни - выпускник Тенишевского, полиглот и эсперантист, выпускник консерватории и солист филармонии, футболист, на Первой мировой - санитар-доброволец, потом военный летчик, кавалер трех Георгиевских крестов, потом - священнослужитель в нескольких церквах, в том числе и в Николы-на-Песках на Арбате (когда служил панихиду по Блоку, читал с амвона «Девушка пела в церковном хоре…»), и одновременно печник и столяр, потом - авиаконструктор и профессор МАИ. Мандельштам поминал его в «Египетской марке» (тоном довольно-таки пакостным: «„Николай Александрович, отец Бруни!“ - окликнул Парнок безбородого священника-костромича, видимо еще не привыкшего к рясе и державшего в руке пахучий пакетик с размолотым жареным кофе») и насмешливо отзывался о его стихах; ровесники и однокашники, они погибли почти одновременно. В 1938 году Бруни водил по Москве французского авиатора-коммуниста Жана Пуантиета с семейством, и Пуантиеты какую-то одежонку с плеч подарили его детям, ужаснувшись страшной нужде. Для пятьдесят восьмой достаточно. Когда Бруни уводили, он очень старался не хромать; человеку, у которого одна нога короче другой на семь сантиметров (последствия авиакатастрофы, в которой напарник погиб, а он чудом выжил, после чего, собственно, и стал священником), не хромать было трудно.
Но он был из прямоходящих, и он - старался.
«Старая Ухта» звучит гордо, почти как «мой Арбат», - часть города, отмеченная архитектурным усилием. Хозяин частной гостиницы везет меня в хрущевку, извиняется: «Зато - Старая Ухта». Он бывший инженер, теперь у него бизнес «квартиры посуточно», и, судя по джипу и евроремонту, бизнес удачный. Ухта, приросшая нефтегазовыми корпорациями, входит в полосу экономического кипения, кишит иномарками и командировочными, уже не хватает гостиниц, ресторанов и такси. Дежурно спрашиваю у хозяина, как он попал в Ухту. Как почти все здесь, отвечает. Дальше - сага, страшная и обыденная история. Такие истории здесь в запасе почти у каждого, их рассказывают спокойно, без слезы и патетики. С кем не бывало, да вот и у вас, наверное? И у нас. Обыкновенное дело.
В бабье лето и сухую погоду город буколически прекрасен: ели и березы, и плотные рябиновые ряды, и тепло идет от двухэтажных деревянных домов (застройка 30-40-х) с круглыми каютными окнами (местный проект), во дворах - бурьян, на центральной площади лошадь пощипывает газонную траву. Спрашиваю, как пройти к церкви, - показывают на торжественный театр сталинского ампира. Объясняют: «Большевики клубы в церквах открывали, а у нас наоборот - церковь в клубе. Раньше вообще крест был прямо на лире, теперь оставили венец лавровый». В парке (знаменитый детский парк в сосновом бору, гордость и сантимент всех горожан) стоит памятник Павлику Морозову. Павлик очень хорошенький, мрачноватый, серо-голубой. Ныне он называется «Мальчик, просто мальчик», а почему бы и нет. Другой пионер, разноцветный и в три этажа высотой, нарисован на стене Дома пионеров, и я не сразу понимаю, что он трубит в горн, а не сосет кока-колу.
Слово Ухтпечлаг (Ухто-Печорский лагерь) тоже кажется каким-то теплым, домашним. На месте высадки легендарной первой экспедиции ОГПУ, на берегу реки Ухты в 1974 году поставили памятник первопроходцам. Символика палаток, газовой трубы, нефтяного факела.
