Но вот еще один, может быть, и главный источник милосердия в сердце ребенка – книги. И доброе кино. У нас совсем не стало книг, над которыми можно поплакать, и на пальцах одной руки пересчитаешь фильмы, вызывающие добрые слезы у детей. Но все-таки ищите такие книги и такие фильмы. Читайте с детьми вслух Диккенса, на его книгах учились милосердию целые поколения. Читайте с ними «Овод», книги Короленко, Андерсена, Экзюпери, книгу А.Приставкина «Ночевала тучка золотая».
Детские слезы… Это бывают слезы обиды, горечи; есть дети, которые плачут по каждому поводу, неприятно слезливы, у них глаза на мокром месте. Но ведь есть и святые детские слезы – слезы сочувствия к другому человеку. Дорожите такими слезами.
Мы понимаем, что наши советы – самого общего характера, что ничего в них нового и необычного нет. Но если мы привлекли ваше внимание к воспитанию милосердия, если вы хотя бы задумались о том, как трудно воспитывать его и как важно воспитывать его, то наша цель хоть в малой степени достигнута.
Три модели воспитания – привычные, но негодные
Три самые привычные модели воспитания подсказывает страсть к воспитанию; назовем их условно «правила движения», «сад-огород» и «кнут и пряник».
Модель «правила движения». Нам кажется, будто детей воспитывают точно так же, как обучают их правилам уличного движения. Будто ребенок должен выучить некий свод правил – вот и все! Если ребенок ведет себя плохо, значит, взрослые, ответственные за его воспитание, не объяснили ему, как надо себя вести, поленились, проявили нерадивость. Если бы они, не жалея сил, объясняли детям, и особенно подросткам, как надо себя вести, то все было бы хорошо. Так и предлагают: надо ввести в школах урок морали. А когда подростки совершают что-нибудь дурное, то говорят: куда же школа смотрит? Почему им в школе не объяснили, как надо себя вести? Надо было, например, объяснить подросткам, что нехорошо угонять чужую машину даже с невинной вроде бы целью покататься.
Но отчего одни люди, и в руках не державшие Уголовный кодекс, не нарушают закона, а другие, вызубрив все статьи кодекса наизусть, то и дело попадают за решетку? И разве есть на свете хоть один ребенок, который не знал бы, что не только машину – и самокат чужой брать нехорошо?
Много лет назад в Москве, в городском суде на Каланчевке, разбиралось дело молодого человека лет двадцати, убившего свою жену – и не в припадке ярости, а холодно, расчетливо убил он, чтобы доказать, что он сильный. Он был умен, образован, с хорошими манерами. И мама его тихо говорила на суде:
– Гена, ну что ты наделал? Я же тебя учила только хорошему! Ну скажи им, что мы с отцом учили тебя только хорошему!
Гена молчал.
Я помню эту скромную женщину, и не было никакого сомнения в том, что она и вправду учила сына только хорошему. Да ведь и все мы учим хорошему, разве не так? Редко кто внушает детям дурные мысли. Но дети вырастают хорошими детьми не потому, что мы их учим хорошему, а дурными – не потому, что учим дурному, а по другим причинам, которые мы отчего-то и знать не хотим, безоговорочно веря в силу своего слова: «Ну я же тебе сказал! Ну я же тебе говорил! Ну сколько раз тебе говорить, сколько раз тебе повторять! Ну что же ты – русского языка не понимаешь?»
У одного литературного героя с детства висела перед глазами пропись: «Не лги, послушествуй старшим и носи добродетель в сердце». А вырос Чичиков.
Вера в магическую силу своего собственного слова идет с тех пор, когда вся жизнь человека складывалась как система подчинений. Мы видим, что многие родители, как и раньше, учат своих детей и поучают; нам кажется – и у нас должно получаться. Но мы не замечаем, что в тех, удачных, семьях действуют и еще какие-то силы, которых у нас нет. Не на одном лишь «я сказал!» держится там воспитание.
Модель «правила движения», вера в магическую силу поучений, нотаций, правил сильно подводит нас.
Вторая модель, «сад-огород», основана на всеобщем, я бы сказал, заблуждении, будто мы, родители или какие-то другие воспитатели, можем обходиться с ребенком, как с грядкой – выпалывать сорняки-недостатки в его душе; или как с деревом – прививать ему отдельные положительные качества. Но ребенок не грядка и не дерево, он существо одушевленное, он не поддается этим процедурам и манипуляциям. Я много раз видел родителей, которые борются с недостатками своих детей, но ни разу не слышал, чтобы эта борьба увенчалась успехом – если только дети не выросли и недостатки не исчезли под влиянием других каких-то причин (вот их-то и надо бы заметить).
Знакомый журналист еще двадцать пять лет назад жаловался на десятилетнего сынишку – не убирает в своей комнате, неряхой растет! И вот встречаю: «Как дела? Как сын?» «Да беда с ним, – нахмурившись, сказал знакомый. – Неряхой растет, в комнате не убирает…» Потом оказалось, что сыну-то уже тридцать пять, он кандидат наук, автор нескольких изобретений, специалист в новой и сложной отрасли техники… А отец все воюет! Все борется с недостатком! Двадцать пять лет борется и не устает, потому что уверен, что это его педагогический долг – искоренение недостатков. В.А. Сухомлинский говорил в таких случаях, что воспитание идет «по ложному пути». «Пороки, – писал он, – искореняются сами по себе, уходят незаметно для ребенка, и уничтожение их не сопровождается никакими болезненными явлениями, если их вытесняет бурная поросль достоинств».
Установим: выпалывание недостатков – занятие бессмысленное, не дающее результатов, и чем более категорично об этом будет заявлено, тем больше пользы родителям, потому что, к сожалению, очень многие родители глубоко уверены, что воспитывать ребенка – это значит не что другое, как бороться с его недостатками, и когда говоришь, что не надо с ними бороться, они в изумлении спрашивают:
– А как же тогда воспитывать? А что же тогда делать? Терпеть?
Модели «правила движения» и «сад-огород» особенно опасны тем, что мы, следуя им из лучших побуждений, постоянно ссоримся с детьми, разрушаем контакты – и вся наша воспитательная работа становится безнадежным занятием. При этом мы не понимаем, отчего же так случилось.
Наконец, о модели «кнут и пряник». Вот, кажется, без чего нельзя, вот самое естественное: за добрый поступок наградить, за дурной – наказать, поругать, пожурить. Как иначе? На этом мир держится.
Но мир не держится на штрафах и наградах, это нам лишь кажется. Мир устроен принципиально другим образом.
Жизнь представляет собой непрерывную цепь задач и выборов, целей и средств. Неудачные выборы действительно влекут за собой неприятные, а то и просто тяжелые последствия; но за благонравие вовсе не причитается воздаяние, а за дурным поступком вовсе не всегда следует возмездие, потому что жизнь, бывает, и ошибается в распределении наград и штрафов. Кроме социальной справедливости или несправедливости есть еще и беды, утраты, несчастья, болезни, и они выпадают отнюдь не тем, кто их заслужил, кто «сам виноват». В счастье есть и элемент случайности. Бывает у нас и нечистая совесть, и когда приходит беда, мы готовы принять ее как нечто заслуженное, как наказание; мы связываем прегрешения с наступившей бедой, нам кажется, что между ними есть связь, что беда пришла в наказание, что кто-то наказывает нас, как в детстве родители наказывали за проступки.
С первых дней жизни воспитывая ребенка поощрениями и наказаниями, то есть пытаясь воздействовать на него напрямую, мы сильно облегчаем себе работу воспитания, но одновременно мы внедряем в сознание ребенка образ вселенского кнута и пряника и подрываем его веру в справедливость.
Но разве справедливость не состоит в награде за добро и наказание за дурные поступки?
Конечно, нет. Если бы это было так, то воспитание и вообще было бы невозможно, потому что выросший сын очень скоро обнаруживал бы, что не всегда выпадает награда за добро и следует наказание за дурные поступки. Мы никогда не смогли бы внушить детям любовь к людям и веру в правду.
Но справедливость – не в расплатах и мщениях, мир не торжище, не базар и не рынок, мир, скорее, похож на мастерскую. Мир не торговля, не обмен: «Я сделаю добро – и мне кто-нибудь сделает». А если не сделает, тогда что?
Тогда я стану злым? Нет, человек в своей душе не купец, а творец. Мы любим, мы стараемся совершать добрые поступки, мы трудимся, мы наслаждаемся жизнью потому, что она сама есть творчество, она носит проблемный, а не обменный характер.
Справедливость мира – в его творчестве, проблемности, в нашей деятельности и борьбе. Пока я живу, есть и возможность действовать, стремиться к счастью, вот в чем справедливость. И мы, целиком полагаясь на внутренние силы ребенка, верим в них, растим человека, который не нуждается в страхе, регулирует свою жизнь, исходя из внутренних своих побуждений, ведет себя как человек не потому, что он чего-то боится, а потому, что он действительно человек, нравственное и духовное существо. Или мы этого ничего не признаем, в ребенка нашего не верим, в свою нравственную силу не верим и действуем по модели «кнут и пряник».
