Естественно, старые заслуги Мстиславича перед Новгородом (и победоносные походы в «колонии», о которых пойдет речь ниже, и построенные мосты, храмы и монастыри), в отличие от старых обид, оказались преданы забвению. И после упомянутой «проработки» на вече новгородцам пришлось держать Всеволода Мстиславича под стражей почти два месяца, ожидая, «донележе инъ князь приде». И они дождались — в городе «ис Цернигова от брата Всеволодка» появился представитель побеждающей княжеской партии Святослав Ольгович.
Но история с изгнанием Всеволода Мстиславича на этом не закончилась. Примирившиеся перед лицом усиления Ольговичей дети и внуки Владимира Мономаха сумели нанести своим противникам неприятный удар — и удар этот оказался катастрофой для новгородского будущего:
«Мстиславичь Всеволодъ, внук Володимерь, его же выгнаша новгородци от себе, он же приде к стрыеви своему Ярополку в Киев… И придоша по нь плесковичи [вместе с его же новгородскими доброжелателями]… ис Плескова Жирята сыною дружиною, и иде [Всеволод Мстиславич] с дружиною своею [в Псков] и пребуде там мало и сконьча живот свои» [Лаврентьевская летопись. ПСРЛ. Т. 1. С. 304–305].
Это явление собственного князя во Пскове оказалось событием огромного значения (рассуждения о княжении во Пскове Судислава не находят подтверждения в источниках). Древний «пригород» Новгорода незадолго до 1136 г. — после новгородской смуты 1132 г. — добился для себя определенной автономии от «старшего» Города, и теперь ему не хватало лишь собственных князей. Новгородцы сразу осознали опасность, исходящую от «сепаратистских движений» в важнейшем «пригороде». Не случайно первое документальное упоминание именно о Новгородской земле в нашем летописании встречается именно под 1137 г., когда «Святъславъ Олговиць съвъкупи всю землю Новгородьскую… идоша на Пльсковъ прогонитъ Всеволода» [НПЛ. М.-Л., 1950. С. 25]. В этой традиционной формулировке летописца Новгородская земля чуть ли не единственный раз за XII–XIII вв. занимает «смысловое место», по праву традиции принадлежащее «Русской земле», что со всей очевидностью подчеркивает значимость для новгородцев этого псковского похода. Но попытка вооруженной рукой вернуть Псков к повиновению провалилась еще на подходах к мятежному новгородскому «пригороду». А Всеволод Мстиславич, умерший практически сразу после отступления новгородцев, превратился в «небесного покровителя» Пскова. В 1192 г. его мощи были торжественно перенесены в Троицкий собор — главную псковскую святыню, а общецерковное празднование в честь «святого благоверного князя» Всеволода-Гавриила было установлено на Московском церковном соборе 1549 г.
Так Новгород, попавший со своей политикой балансирования в жернова междукняжеской борьбы Мономаховичей и Ольговичей, начал ожидаемо терять и свои ближайшие пригороды. А заодно «революция» 1136 г. разрушила зарождающуюся в Новгороде собственную династию Мстиславичей и обрекла «Северную столицу» на бесконечное «коловращение» князей.
И это «коловращение» немедленно проявило себя во всей красе: уже в 1138 г., не просидев и двух лет на новгородском столе, отправился восвояси Святослав Ольгович. Произошло это на фоне очередного обострения отношений между Ольговичами и Мономаховичами и новых столкновений представителей черниговского клана с киевским князем и привело к усилению «третьего радующегося» — суздальского князя Юрия Владимировича. Причем Новгородская первая летопись между делом прямо указывает на связь знаменитой новгородской «волности в князьях» с конъюнктурой большой княжеской политики, сообщая, что новгородцы стерегли жену Святослава Ольговича в Новгороде, «жидуче оправы Ярополку съ Всеволодком» [НПЛ. С. 25]. А подождать ясности действительно стоило: на юге Ольговичи как раз ходили с союзниками-половцами к Прилуку и по Суле-реке, а в ответ Мономаховичи двинулись на Чернигов. В этой обстановке, когда военное счастье временно отвернулось от «черниговских», новгородцы оказались вынуждены пережить очередное унижение и «Гюргевича пояша Ростислава княжить у себе» [Лаврентьевская летопись. ПСРЛ. Т. 1. С. 305–306]. Так в «Северной столице» сел даже не сын великого князя, а отпрыск суздальского правителя, отпрыск князя земель, что еще не так давно составляли часть новгородской «федерации Севера».
Однако Ростислав Юрьевич правил в Городе совсем недолго: очередной поворот в борьбе ведущих княжеских группировок уже в 1139 г. вернул на новгородский стол недавно изгнанного Святослава Ольговича под издевательские разговоры историков Новейшего времени о «непоследовательности новгородцев». А непоследовательности, судя по всему, не было. Просто к Киеву после смерти Ярополка Владимировича подошел лидер «черниговских» Всеволод Ольгович, чтобы потребовать себе золотой стол, — ив знак серьезности своих намерений поджег Копырев конец «Южной столицы». Желаемый стол Всеволод и получил, а попытки Юрия Владимировича поднять против него новгородцев, о которых сообщает новгородский летописец, равно как и военные предприятия переяславского Мономаховича Андрея, успеха не принесли. Вот и пришлось новгородцам отправлять заложников в Киев к Всеволоду и «вымаливать» себе его брата Святослава, только что «всенародно изгнанного».
Вы, конечно, будете смеяться, но уже в 1141 г. Святослава Ольговича снова выгнали из Новгорода. И испорченные отношения между Святославом и Всеволодом Ольговичем Киевским (последний пожелал посадить в Новгороде своего сына) тут ни при чем, равно как ни при чем и необходимость удовлетворить требования решительных Мстиславичей, с которыми не удалось сладить силой во время военного похода на Волынь в 1139-м. Знаем, знаем. Просто, как всегда, «вдруг» (по мнению владимирской Лаврентьевской летописи) новгородские мужи заявили Всеволоду Ольговичу: «Дай нам сынъ свои, а Святослава не хочем», а затем вдруг начали «менять показания», требуя сперва представителя «племени Володимеря [Мономаха]», а затем — уже именно представителя Мстиславичей. В киевской Ипатьевской летописи это сообщение дополнено поясняющем рассказом о возмущении новгородцев «у вечи на Святослава и злобу его», зато Новгородская первая летопись решительно перекладывает инициативу на Ольговичей и называет «изгнание» Святослава самовольным бегством «отаи в ноць». В любом случае Всеволод никого не пустил в Новгород на княжение, «епископъ, и купце, и слы новгородьскыя не пущаху из Руси», из-за чего новгородцы, «не стерпяче безо князя седити», отправили посольство в Суздаль к Юрию Долгорукому и получили в князья уже бывавшего у них Ростислава Юрьевича. Но стоило Мстиславичам договориться с хозяином Киева, как вся эта история с очередными «свободными княжескими выборами» завершилась появлением в Новгороде Святополка Мстиславича, брата изгнанного в 1136 г. Всеволода (о котором вы, уважаемые читатели, боюсь, успели уже забыть).
Так за неполных шесть лет история «новгородской антикняжеской революции» сделала два замкнутых круга, продемонстрировав во всей красе условность рассуждений о «свободном выборе князей в Новгородской республике». Свобода выбора сплошь и рядом оказывалась осознанной необходимостью. А еще оказалось, что и после 1136 г. князья отнюдь не теряют права распоряжаться новгородским земельным фондом [Янин В. Л. Из истории землевладения в Новгороде XII в. // Культура Древней Руси. М., 1966. С. 322]. Более того, после «антикняжеской» революции положение князя упрочилось, а роль его возросла — В. Л. Янин показал, что с 1136 г. и до конца первой четверти XIII в. в Новгороде на «официальных документах» 40 утверждающим вислым печатям «княжеского круга» противостоят всего 14 епископских булл и около десятка проблематичных посадничьих печатей. «Антикняжеская» революция вместо того, чтобы отменить княжескую печать и максимально распространить буллы «республиканской власти», привела к тому, что после 1136 г. посадничья печать становится почти неупотребительной, а княжеская — получает широчайшее развитие, «оттесняя на задний план другие категории печатей» [Янин В. Л. Очерки комплексного источниковедения. Средневековый Новгород. М., 1977. С. 33–34].
И при этом связь правящего в Новгороде князя с интересами, нуждам, чаяниями Новгородской земли оказалась катастрофическим образом подорвана. Как мы видим, княжит теперь в Новгороде уже даже не старший сын великого князя, обоснованно рассчитывающий передать после переезда в Киев «Северную столицу» собственному сыну. После 1136 г. на столе Ярослава Мудрого и Мстислава Великого сидит полномочный представитель одной из враждующих княжеских группировок, целью которого является использование ресурсов Города на нужды «своей» команды.
А нам остается лишь подвести предварительные итоги обсуждения новгородской политической системы в домонгольский период.
