- Да.
Она глубоко и печально вздохнула.
- Мой бедный Йозеф[?] Он умер, и стало ясно - я никогда его не любила. Позже стало ясно и другое: Бог не дал мне встретить моего мужчину. Адам, которому была предназначена маленькая Ева по имени Лизхен Геллер, состарился где-то, как я. А может, его уже нет на свете, и я осталась вечной вдовой возлюбленного, которого никогда не знала. Геллер - моя девичья фамилия, герр Хаим[?] Увы, так на земле случается с каждым. Почти с каждым, за редким исключением. Слишком большая земля[?] Простите мою сегодняшнюю откровенность. Я - старая женщина, мне уже не стыдно сказать то, что чувствует сердце, и я вовсе неспроста спросила вас: неужели вы ничего не замечаете в картине? Ну же, герр Хаим! Здесь такое сходство[?] Недостаёт только жизни.
- О каком сходстве вы[?] - он вдруг понял, о чём она говорит.
- Да, да! Наконец-то и вы увидели! И ещё раз простите, что я посмела примерить вас с Марией к наготе этих людей! Их фигуры будто списаны с вас двоих[?] И лица - лица тоже близки. Я долго смотрела, но так и не смогла уловить, в чём тут подобие. Выражение, невысказанность, божественный знак?.. Ах, герр Хаим! Фрейлейн Мария призналась мне, что осенью навсегда уедет из Клайпеды, но так не хочет ехать! У вас мало времени, милый Адам, торопитесь! Она уже держит яблоко, ваша Ева[?] Не дайте ей выбросить плод, не надкусив.
* * *
Истомлённая жаром, вызванным волнением и отчасти раскалённой плитой, фрау Клейнерц за четверть часа до прихода Хаима капнула в сковороду масла и перевернула деревянной лопаткой очередной блин. Груда аппетитных веснушчато-пористых изделий возвышалась на столе в глубоком блюде.
Хозяйка с болью поглядывала на рассеянную гостью. Поглощённая грустными размышлениями, та механически улыбалась и с прилежной готовностью, не всегда впопад, отвечала на пустяковые вопросы. Старушка могла поклясться, что знает, о чём думает Мария. Тонкий, как кружевная салфетка, блин пёкся на медленном огне, и на медленном огне пеклось и переворачивалось в душе фрау Клейнерц неистовое желание помочь влюблённым. Её худосочные ножки твёрдо стояли на земле, а мысли были здравы и трезвы настолько, насколько могут быть здравыми и трезвыми мысли хорошо пожившей женщины, но хмель от зрелища развёрнутой перед глазами драмы слегка вскружил ей голову. Она давно примирилась с одиночеством и забыла, когда её в последний раз посещала обида на обделённую яркими красками жизнь, но тут горячие волны сочувствия и соучастия забурлили в вялой крови с обновлённой нерастраченной силой. В герре Хаиме и фрейлейн Марии она узрела зеркальное отражение собственных застарелых иллюзий. Добрую половину лета старушка была больна их робкой любовью, которая застопорилась вконец из-за непонятных предрассудков девушки. А скоро фрейлейн Мария уедет в Вильно, и молодой человек осиротеет навсегда[?] Если суждённая друг другу пара расстанется, это будет в высшей степени несправедливо! Долгий жизненный опыт фрау Клейнерц, изучивший множество мужчин в разумных от них пределах, подсказывал ей, что Хаим - однолюб. Получится ли у него уломать священника? Сомнительно[?] Что понимают священники в любви? Разве им, не слышащим ничего, кроме Божьего гласа, дано понять и услышать слабый голос смертельно раненой земной страсти? Боже, Боже, почему в мире людей так болезненно, так ненадёжно и шатко самое лучшее, что они имеют и чем могут, но не осмеливаются распорядиться?!
Хозяйку, как её жильца, подстёгивал беспощадный бег времени. Она давно укрепилась на идее экстренной помощи Хаиму в безвыходном случае, и вот случай, кажется, наступил. Время самое подходящее, другого может не подвернуться[?] Раззадоренная печалью Марии, фрау Клейнерц решилась на исполнение задумки. Да! Да, и ещё раз да! Душа юной Лизхен Геллер, ожившая в ней, соединит две мечущиеся судьбы, и пусть "Счастливый сад" подтвердит своё название! Она честно признается Марии в любви Хаима, а потом покажет ей "Адама и Еву"[?] Предвкушая, какое магическое действие произведёт на девушку могучее произведение, фрау Клейнерц открыла створки окна шире, чтобы охладиться, и набрала в грудь побольше воздуха. Короткую пламенную молитву унёс к небесам предосенний ветер. Фрау Клейнерц воинственно тряхнула перламутровыми букольками и с бесстрашием маленькой престарелой женщины кинулась на спасение великого чувства.
Она произнесла не раз мысленно отрепетированный монолог со всем артистизмом и пафосом, на какие только была способна. В ожидании вспышки счастья в прекрасных синих глазах новоявленной Евы, уже незаученно, но очень жалостно рассказала, что Хаим в этот миг умоляет священника дать благословение на брак с возлюбленной, обожаемой беззаветно и нежно[?] Однако представленный миг оказался несколько иным: дверь столовой распахнулась, и вошёл сам герой. Едва увидев его, Мария, дрожа от холодной ярости, воскликнула:
- Вы опять меня обманули! Как вы посмели просить отца Алексия об этом[?] о том, чего я не знаю?!
Официальным обращением к нему она разом перечеркнула только что отзвеневшее красноречие хозяйки.
- Попробуйте русские блины, герр Хаим, - засуетилась, чуть не плача, страшно виноватая и несчастная фрау Клейнерц. Ни он, ни девушка, к некоторой обиде, не замечали её, забыли о ней, словно были в столовой одни. А ведь она от всего сердца хотела помочь их неуверенной любви! Видит Бог, она желала им только добра[?]
- Я скажу банальные вещи, Мария. Я ваш друг. Но, кроме того, я хочу быть вашим мужем. Я люблю вас, - сказал Хаим.
- Ваше признание опоздало.
- Попробуйте блины, мы их вместе стряпали, - пискнула, подпрыгивая от горя и ужаса, фрау Клейнерц.
- Прощайте, - девушка прошагала к двери.
- Это вы обманули меня! - в отчаянии прокричал он.
Она обернулась.
- Я?!
- Да, вы! Священник сказал, что в Вильно вас ждёт жених!
- Какой[?] жених?..
Мария сделала странное движение, будто сломалась, и села на табурет у двери. Фрау Клейнерц застыла на краю мизансцены, успев, впрочем, вовремя прикусить выпавшую вставную челюсть вместе с воплем крайнего изумления.
- Ваш, - Хаим тоже сел. - Отец Алексий получил письмо от кого-то из Вильно. Там, как я понял, готовятся к свадьбе[?]
Старушка вытянула черепашью шейку, максимально заострив зрение и слух. Фрау Клейнерц не простила бы себе, если б что-то ускользнуло от её внимания. Мелодрама, в которой она, что бы ни думали эти двое, представляла совсем не массовку, превращалась в трагедию!
По раскрасневшимся щекам девушки потекли слёзы. Уронив лицо в ладони, она глухо прорыдала:
- Я[?] согласна!
- С чем?..
- Стать вашей женой.
Фрау Клейнерц клацнула зубами, вправляя челюсть, и горячо возблагодарила Бога: до Его далёких ушей наконец-то дошла её молитва.
* * *
Хаим не отважился сообщить родичам о женитьбе. Вторжение чужой крови в чистоту наследственности тотчас вызвало бы у консервативной матушки негодование силы необратимой. Только старый Ицхак был способен понять и поддержать сына в этой неизбежной борьбе. Скрыв от домашних телефонные переговоры с Хаимом, отец приехал в Клайпеду якобы по своим делам.
Он прохаживался по прелестной гостиной "Счастливого сада", смешливо вздёргивая брови. Весело рассматривал дрезденский фарфор в шкафчиках, картины, полные пастушков со свирелями и дев в кудрявых рощах, а сам ломал голову над тем, что ещё мог отчебучить непредсказуемый сынок. Беседа, судя по его голосу, предстояла непростая.
"Ах, шельмец! - растерянно думал старый Ицхак потом, утопая в дурацком кремовом кресле. - Русских в Клайпеде - по пальцам перечесть, а он умудрился урвать себе невесту прямо в их святилище!" Известие не просто расстроило отца. Оно его потрясло. Бегство сына из дома Геневдел назвала "дезертирством". Женитьбу на русской сочтёт предательством[?] А как загудит еврейский улей! Трудно было понять, когда выпускник Лейпцигского университета внезапно возжелал стать артистом. Трудно, но хоть как-то можно. Попробовал славы с ложку - захотелось испить больше[?] Щадя самолюбие Хаима, дома не говорили при нём о неудаче с консерваторией. Жалели, что ушёл, что остался здесь одиночкой. Гене побушевала и сникла, Сара ждёт не дождётся[?] Дождались!
Своевольник тоже ждал - отказа или благословения. Смотрел насторожённо, не изъявляя ни малейших колебаний. Старому Ицхаку сделалось душно. Расстегнув верхнюю пуговицу рубашки, он проговорил:
- А если твоя женитьба - такой же промах, как в начале лета?
По лицу сына пробежала болезненная гримаса.
- Прошло не просто лето, отец. За это время я стал по-настоящему взрослым.
- Мать скажет, что тебе нужна порядочная девушка.
- Мария - порядочная девушка! - вскинулся Хаим.
- Но не еврейское дитя, - попытался мягко осадить старый Ицхак.
- Мне безразлично происхождение и вероисповедание моей будущей жены. Я люблю её.
