Империалистическое сознание сводится к тому, что метрополия, осознавая свое превосходство в науке, технике, культуре, берет на себя бремя просвещения народов, пребывающих в варварстве. Рим был империей не потому, что завоевал другие страны. А потому, что нес колониям цивилизацию со сводом законов, архитектурой, письменностью, литературой. И конкистадоры в Латинскую Америку не шли грабить золото инков. Они несли слово Христово аборигенам, у которых не было ни Христа, ни письменности, ни даже колеса. Другое дело, как к этому относились сами инки.
То есть основа, смысл любой империи в том, чтобы передовые идеи донести до отсталых территорий: цивилизовать дикарей. Любая империя – хоть британская, хоть российская, хоть османская – несла другим народам слово пророка, а также науку, медицину, просвещение. А если не верите мне, то поверьте хоть Чаадаеву, писавшему: «Вся история нового общества происходит на почве убеждений. Утвержденное с самого начала на этой основе, новое общество двигалось вперед лишь под влиянием мысли. Интересы в нем всегда следовали за идеями и никогда им не предшествовали». А этим «новым обществом» во времена Чаадаева и были империи.
То есть имперское сознание и мышление состоят в том, что ты осознаешь свою миссию как миссию цивилизатора. И несешь передовые идеи отсталым народам, хотя бы и силой, хотя бы и за океан. И делаешь эти народы частью своей передовой культуры.
А теперь ответьте: какие такие народы и страны являются отсталыми по отношению к сегодняшней России? Грузия, выжегшая каленым железом взяточников в милиции и ГАИ? Украина с ее раздольем свободных выборов и прессы? Эстония, Латвия, Литва, ставшие частью Большой Европы? И главное – какие такие свои идеи мы можем этим отсталым народам принести? Ну, назовите хотя бы одну? Управляемой демократии? Управляемых телеканалов? Ради какой такой идеи не жалко положить свою жизнь?
А без ответа на этот вопрос то, что в России называют имперским сознанием, является никаким не имперским сознанием. А всего-навсего сознанием хулигана, который сознает, что он всех крупней в своем дворе, а потому может любого побить.
16 ноября 2010
Пусть новые мифы придумает жизнь – не надо, ребята, о мифе тужить
О священниках, о милиционерах, о популярных и непопулярных профессиях и о том, почему популярные профессии нет смысла выбирать
http://www.podst.ru/posts/5037/
Общества часто живут мифами, и понятно: миф – это надежда на лучшее, а надежда – не компас земной, и даже совсем не компас, но хорошее обезболивающее.
Например, отдельно взятый русский человек, ходящий в церковь раз в год святить крашеные яйца на Пасху, вполне может лелеять миф о том, что Россия – в целом православная страна, что он, как и все, православный. Этот миф позволяет ему не задаваться весьма болезненным вопросом, останется ли после него хоть что-то, когда он умрет. Потому что православная душа, покаявшись, обретает шанс на бессмертие.
Социологи – это те люди, которые сопоставляют мифы с реальностью. Поэтому они задают вопросы не только о том, считаете ли вы Россию в целом православной страной, но и, например, хотите ли вы видеть своего сына православным священником. Именно такой опрос провел ВЦИОМ 9 ноября этого года. Выяснилась удивительная вещь: быть священником своему сыну не желает практически никто. На втором месте по нежеланию – милиционеры, далее – учителя, следом – политики. И это при том, что в том же опросе и те же люди, что не желали своим детям быть священниками, милиционерами, военными и политиками, уверяли, что положение священников в обществе высоко, а политиков – крайне высоко. Еще любопытнее, что четырьмя самыми высокооплачиваемыми профессиями в народе считают тех же политиков, бизнесменов, чиновников и журналистов. И это выявляет одно из главных свойств любого мифа.
Мифом можно восхищаться, но следовать ему нельзя. В 90-е девочки говорили, что мечтают стать валютными проститутками, а мальчики – бандитами, но где бы они оказались в нулевых, осуществись их мечты? Зато в нулевых школьники мечтали пойти в банкиры и бизнесмены, но хорошо, что не пошли, потому как половина банкиров и бизнесменов сбежала, а вторая – села. А сегодня тинэйджеры мечтают работать на госкомпаниях, идеально – в «Газпроме».
Ну-ну, посмотрим, где окажутся они через 10 лет, когда подешевеет газ и найдутся новые энергоносители.
23 ноября 2010
Брат Каин, звонящий по мобильному, или Как Авелю стать европейцем
О том, что идеальная формула общественного поведения известна давно и звучит просто: свобода, равенство, братство
http://www.podst.ru/posts/5052/
Прошу прощения за грубое слово, но его из песни не выкинешь.
«Дерьмо твой «Сапсан», – сказала на днях мне одна яркая девушка, делящая время между Москвой, Питером, Нью-Йорком и Парижем.
Ну, она сказала еще грубее, но однозначно имела в виду совершенно замечательный, на мой взгляд, поезд, продукт немецкой индустрии, который за 4 часа и с большим комфортом доставляет меня из Петербурга в Москву. Я обиделся за поезд и решил уточнить, что она имеет в виду: отсутствие специальных путей, не позволяющих «Сапсану» идти еще быстрее? Отсутствие тоннелей и виадуков, из-за чего «Сапсаны» разрезают пополам города и веси, жители которых за это кидают в поезда камнями?
«Дерьмо, – был ответ, – это публика в твоем «Сапсане». Я ехала бизнес-классом, и, представь, как только по радио попросили отключить телефоны, все их тут же достали и начали звонить! Ты в Европе такое представить можешь? Хамло!»
Должен согласиться – в Европе, где курсируют «Евростар» и ТЖВ, такое представить сложно. Если у кого-то вдруг и раздался звонок – человек, извиняясь, в ужасе выбегает в тамбур: ведь он мешает остальным. То же и в ресторанах. Чтобы поговорить по телефону, извиняются и выходят из-за стола.
В России, действительно, по-другому. Двое в купе могут болтать ночь напролет, и плевать им, что еще двое не могут уснуть. Европейцы ради разговора пошли бы в вагон-ресторан или, решив, что разговор не стоит счета за ужин, тоже легли бы спать. Это важное отличие. Средний россиянин отличается от среднего европейца тем, что европеец уважает других, полагая их равными себе, а русский других ставит либо выше, либо вообще не ставит ни в грош.
Происходит такая штука во многом от быстрого поднятия из глубин советского общества, где с детства твердили, что единица – никто, единица – ноль, а важен лишь коллектив. Права личности – включая право на частную жизнь – попирались. Вот почему в советских гостиницах одноместных номеров почти не встречалось, в пионерлагерях были палаты на двадцать человек, а в школьных туалетах не было кабинок.
Жизнь в современной России с ее идеологией денег привела к реваншу за унижения. Считается, что заплативший деньги – за билет или за ужин – имеет право на что угодно. Но это не так. Наши права и наш комфорт ограничены правами и комфортом других, если, конечно, других мы считаем себе равными, то есть сестрами и братьями. Но именно это христианское осознание свободы, равенства и братства и сформировало общественное пространство Европы – ее вылизанные площади, улицы, парки, леса, которыми Европа выгодно так отличается от России.
Так что нам приблизиться к Европе очень просто. Для этого не нужно особых шагов. Нужно просто сказать: вокруг меня – братья мои, они мне ровня, я не хочу делать им плохо. И тогда станет ясно, надо ли выключать в поезде телефон и можно ли выбрасывать на дорогу окурок из машины.
1 декабря 2010
Чапаев и пустота
О рождественском кролике с имбирем, апельсинами и кус-кусом – и о тоске по СССР
http://www.podst.ru/posts/5079/
Я в один день участвовал сразу в двух телепрограммах. В программе «Пресс-клуб» обсуждали тоску по СССР, а в кулинарной программе главред журнала «Афиша-Еда» Леша Зимин учил готовить рождественского кролика с имбирем, апельсинами и кус-кусом.
Должен сказать, через мой желудок прошло немало братцев-кроликов. И удивительные свойства пресной крупы по имени кус-кус, которую можно готовить и пять минут, и час, и будет равно хорошо, мне тоже известны. Кус-кус – это, кстати, та самая манна небесная, что спасла в пустыне евреев, а потом была приватизирована арабами. Эта врожденная веротерпимость кус-куса позволяет выкладывать на него разом, скажем, баранину, рыбу и того же кролика, которого, правда, я доселе пробовал лишь в горчичном соусе. А вот Зимин своего подшефного готовил, словно украшал елку, то есть весело и ярко, и у меня от предвкушения праздника слюнки текли.
И это при том, что на записи передачи про СССР меня кормили. Плавлеными сырками и бутербродами с колбасой. Так сказать, пробуждали воспоминанья – об очередях в продмаги и о том, как я возил эту колбасу из Москвы в Иваново, где жили мои мама, брат и сестра. Сторонники СССР про это тоже помнили. Но они говорили – я их все аргументы знал наперед – про советскую душевность, про фильм «Чапаев», про бесплатное образование, про безопасность и про дружбу народов. То есть у них воспоминанья подменялись фантазиями. Потому что Советский Союз был страной, где родители били детей. А дружба народов состояла в том, что народы дружили против евреев, которым трудно было поступить в вуз и продвинуться по службе. Высшее образование, кстати, в СССР было туфтой – никто не владел иностранными языками, а потому понятия не имел о достижениях своей отрасли за границей: советские выпускники были, как рубль, неконвертируемыми. А что до безопасности – так у меня отца убили среди бела дня в центре города Иваново, позарившись на американские джинсы.
