Американцы, успевшие узнать о нашем появлении, приветствовали нас с потрясающей вежливостью: похлопали нас по спинам, как закадычных друзей, и предложили шампанское.
— Дьяволы с «мессершмитта»! Почему вы деретесь за Гитлера? Гитлер капут! Германия капут! Все капут!
Мы не мешали американцам болтать, курили их «Честерфилд» и предлагали взамен наши немецкие сигареты. Они очень удивились, увидев, что у нас еще есть курево, и с радостью приняли сигареты, но после первых затяжек выбросили их и обозвали вонючей травой. От крепкого виргинского табака у меня закружилась голова. Я вытащил из пачки свою сигарету, отказавшись от американских.
— Сигареты нехорошие? — спросил один из капитанов.
— Сигареты хорошие, слишком хорошие, — со смехом ответил я.
Янки расхохотались. Швейцарские офицеры радовались, что пилоты двух воюющих стран так мило общаются».[119]
Помимо милого общения с американцами пребывание в Швейцарии для немецких летчиков вообще оказалось чрезвычайно приятным.
«Мы очень удивились, когда получили номера в отеле «Метрополь», а военных охранников сменил гражданский по фамилии Фукс. Нас посетил немецкий генеральный консул. Нам пришлось снять форму, так как в интернациональном Берне она могла вызвать нежелательные инциденты. Три немецких летчика в потрепанных мундирах люфтваффе вошли в магазин, а через полчаса на улицу вышли три гражданских франта. Немецкий консул заплатил за наши обновки и выдал значительную сумму на карманные расходы. Мы слонялись но городу, как обычные безобидные швейцарские граждане. В магазинах в изобилии было все, что давным-давно исчезло в Германии. Кинотеатры, кабаре, танцзалы и бани работали до поздней ночи. Освобожденные от напряжения военных будней, вдыхая теплый весенний воздух, мы наслаждались свободой на полную катушку.
Как только мы вошли во вкус, наш вежливый опекун Фукс сообщил, что в течение нескольких дней нас обменяют на трех британцев. Три британских офицера бежали из немецкого концлагеря в Италии и попросили убежище в Швейцарии. Ничто не могло помешать обмену трех немцев на трех наших врагов. В конце мая 1944 года наш отдых в золотой швейцарской клетке подошел к концу. Немецкий военный атташе, генеральный консул и несколько немецких семейств проводили нас на вокзал. Когда запыхтел паровоз, поезд тронулся, а наши друзья замахали на прощание, Мале высунулся из окна:
— Не занимайте наши номера. Мы скоро вернемся.
Даже швейцарские офицеры смеялись и махали нам вслед.
«Дома на родине начинается новая жизнь», — как поется в песне. Да, жизнь с сиренами воздушной тревоги, со светомаскировкой поездов, направляющихся к Берлину. На границе мне вручили подарок немецкого консула — 10 000 швейцарских сигарет. То-то обрадуются парни нашей эскадрильи»![120]
Вот только в Берлине, когда летчики явились в генштаб, им пришлось услышать очень неприятные новости. Дежурный офицер выслушал их доклад и рассказал о том, что происходило во время их отсутствия.
Уже через девять часов после вынужденной посадки в Швейцарии к родным летчиков явились гестаповцы. Они провели обыски, забрали фотографии и письма, дома опечатали, а семьи летчиков арестовали и отправили в гестапо.
В тот же день двое мужчин в штатском с дипломатическими паспортами отправились из Берлина в Цюрих и Берн. Один из них получил задание взорвать севший в Швейцарии немецкий самолет, а другой должен был застрелить командира экипажа. Родных летчиков непрерывно допрашивали. Поскольку ничего узнать от них не удалось, их просто оставили в тюрьме.
Йонен писал об этом:
«Еда была отвратительной, камеры — грязными и вонючими. И никакой воды. О происходящем вскоре узнали в штабе 1-й дивизии истребительной авиации. Геринг пришел в ярость, но Гиммлера, главу тайной полиции, это не тронуло, хотя приказы об арестах родственников и моем уничтожении он все же отменил. Офицера СС, замаскированного под гражданское лицо, остановили на границе срочной телеграммой, но второй эсэсовец, который должен был взорвать мой самолет, границу уже пересек. На третий день нашего интернирования мой C9-ES взорвался на аэродроме Цюрих-Дюбендорф при таинственных обстоятельствах. На седьмой день моих родных освободили, предварительно взяв с них подписку, что они ни словом не обмолвятся о том, что с ними случилось.
Я был потрясен услышанным и немедленно позвонил домой успокоить родителей. На следующий день мы вылетели из Берлина в Гагенау, в Эльзас. Нас встречала вся эскадрилья. Все были счастливы, а когда я вытащил пачки сигарет и раздал их товарищам, счастью не было предела. Мы разговаривали до поздней ночи.
Я съездил в Хомберг навестить родных и нашел их в очень подавленном состоянии — неожиданный арест и заключение в гестаповской тюрьме подорвали их нервную систему, ведь они даже не знали причин. Ни партия, ни правительство не сочли необходимым извиниться за допущенную ошибку».[121]
Поразительную оперативность проявило ведомство Гиммлера в реакции на произошедшее. Вынужденную посадку явно расценили как умышленное дезертирство и угон самолета в нейтральную страну. Арест родственников в такой ситуации был вызван стремлением получить хоть какую-то информацию и одновременно запугать других летчиков, чтобы не нашлось еще любителей воздушных путешествий в Швейцарию. Напомнили гестаповцы, что родственники могут быть и своего рода заложниками. Стремительное уничтожение немецкого самолета на аэродроме Цюрих-Дюбендорф «при таинственных обстоятельствах» — это наглядное свидетельство профессионализма эсэсовца, который выполнял это задание.
С семьями пропавших летчиков разные истории случались. Могло быть и так:
«В Германии слушать зарубежные радиостанции — серьезное уголовное преступление. На днях мать одного немецкого летчика получила от люфтваффе извещение, что ее сын пропал без вести и его следует считать погибшим. Пару дней спустя Би-би-си, ежедневно передающая из Лондона списки немецких военнопленных, сообщила, что ее сын в плену. На следующий день она получила восемь писем от друзей и знакомых, которые слышали, что ее сын жив и находится в плену После этого история приобретает дурной поворот. Мать заявила на всех восьмерых в полицию, сообщив, что они слушают английское радио, и их арестовали».[122]
Маменька летчика, которая донесла на восьмерых друзей, решивших ее осчастливить сообщением о том, что сын жив, — это классическое порождение сумасшедшего времени. А вот служебная прыть тех, кто ловил слушателей Би-би-си, явно была направлена на ложные цели.
Если бы подчиненные Гиммлера с таким же пылом и оперативностью разбирались с интендантами, посылающими презервативы, корм для рыбок и майоран окружениив Сталинграде солдатам Паулюса, советовавшими использовать носки как перчатки при штурме Севастополя, с любителями спасать рыболовные принадлежности вместо того, чтобы вывозить раненых, то спра питься с вермахтом Красной Армии и западным союзникам было бы еще труднее, чем это было в реальности.
Для многих немцев была характерна уверенность в том, что в тылу у них есть вредители, готовые буквально на все.
Например, Отто Кариус, командир танка, воевавший на Восточном фронте, так описал увиденное им в Германии:
«Мы отклонились от маршрута из Мюнхена в Берлин у съезда с автодороги в Халле и совершили небольшую поездку на промышленный комплекс по производству синтетического масла в Лойне. Офицеры СС встретились там с главными инженерами завода. Если мне не изменяет память, разговор касался переноса под землю определенных производственных отделов, которые все еще испытывали трудности технического характера.
Визит на комплекс в Лойне был мне очень интересен. Как всем прекрасно известно и вполне понятно, заводы по производству топлива всегда были объектами авианалетов противника. Однако это не оправдывает того, что бомбы сбрасывались произвольно и бездумно среди жилых кварталов городов во время карательных рейдов. Разговаривая с директорами в Лойне, я узнал, что атаки ожидались только тогда, когда возобновлялось частичное производство. Если завод бездействовал, то враг выжидал. Они ждали, пока часть предприятия будет в достаточной мере восстановлена неутомимыми женщинами и мужчинами, работавшими денно и нощно до тех пор, пока вновь не станет возможным производственный процесс. Тогда они рассчитывали разбомбить вдребезги производственные мощности сразу вечером первого рабочего дня. Так как противник не мог каждый раз узнавать точное время окончания работ по реконструкции из воздуха, было ясно как божий день, что на их собственном заводе засели предатели. Но, несмотря на все меры предосторожности и расследования, их так и не смогли обнаружить.
