Зима снова снежная. Это не радует раненых. Одежда поизносилась, на ногах какие-то развалины, латаные-перелатанные.
Говорят, легче тем, кому отняли ноги, по крайней мере не нужно заботиться об обуви. Раненые ругают нас за плохое снабжение. Каждому, кто жалуется, я показываю приказ, согласно которому, как только к нам прибывает с фронта санитарный эшелон, мы обязаны собрать всю пригодную обувь и все снаряжение и немедленно переправить в резервный батальон для последующего использования на фронте. Каждую неделю прибывают эшелоны с тысячами раненых, завшивевших немецких солдат.
Дело в том, что за последнее время отмечено немало случаев, когда резервные войска отправлялись на фронт полураздетые. Командование приказало одевать их по дороге за счет раненых. Но раненые не собираются добровольно отдавать свою одежду резервистам. Это дело поручили госпиталям. Но не так-то легко отобрать у раненых их личные вещи, оружие и предметы снаряжения.
Утром и вечером через городок гонят женщин, насильно вывезенных сюда на работы из оккупированных стран.
Они идут босиком по снегу. Идут молча, по четыре в ряд. По десять часов работают они на фабриках, потом их ведут назад в лагерь.
Недавно я выслушал речь офицера пропаганды, которого солдаты прозвали «шприцем», поскольку он каждую неделю делает им «вливание духа».
— Посмотрите на этих, — сказал он, показывая на босых работниц с востока. — Русские вообще не знают, что такое обувь. Они и зимой и летом ходят босые. А тут некоторые солдаты жалуются на плохую обувь. Верю, вам не хочется идти на фронт в латаной обуви. Но надо, немного потерпеть. Весной на вооружение поступит тайное оружие. Тогда мы в темпе возьмем Москву и рванемся к Уралу. А за Уралом — золотые и платиновые прииски, без конца и края. К тому же там так много скота, что кожи хватит на всех. Каждый из вас сможет взять себе хоть по десять пар самых лучших сапог, высоких и коротких, сколько угодно ботинок. В общем, всего, чего ваша душа пожелает. А до тех пор надо немножко потерпеть. Надеюсь, больше не будет жалоб на недостатки?! Меня все поняли?
Но солдаты не желают «немножко потерпеть». То и дело вспыхивают скандалы при смене белья. Кроме того, каждый требует от меня хорошую пару обуви. Ночью они крадут обувь друг у друга и прячут ее. Скандалят из-за брюк, кителей.
А на моем складе — одно барахло. В этих обносках солдатам приходится разгуливать по городу.
— Капрал! Нет ли у тебя пары помягче?.. Я отморозил пальцы на ногах, мне трудно ходить. Жесткая обувь раздирает ноги до крови.
— Капрал! У меня башмаки разных номеров, страшно жмут. Новая обувь еще не поступила?..
Поскольку в последнее время то и дело спорят по поводу битвы за Сталинград, обсуждают все возможности, взвешивают «за» и «против», я отвечаю в духе этих разговоров.
— А как же, а как же! — успокаиваю я жалобщиков. — Обувь вот-вот поступит по специальному заказу для вас. Решено заказать за Уралом двадцать тысяч пар сапог из юфти. Но заказ пока застрял в Сталинграде, сами понимаете…
Сидишь на вещевом складе, в бывшей скорняжной мастерской, и без конца слушаешь жалобы. Мыло для бритья не пенится. Шнурки для ботинок гнилые. Подворотнички с заплатками, натирают шею. Носки садятся после стирки. Рубашки и брюки коротки. Кителя длинны и широки. С утра до ночи — сплошная ругань.
По пятницам приходят обменивать белье. Ни у одного солдата нет второй смены. Прямо на складе снимают с себя грязные рубашки и тут же получают взамен чистые.
— Если у них нет даже солдатского барахла, пусть не затевают войн, — ворчат обозленные солдаты.
— Ты прав. Чем дольше длится война, тем короче становятся брюки и носки».[125]
Усугублял ситуацию с обмундированием и военнобюрократический идиотизм. А как же без этого. Вот какая невеселая история произошла с одним обер-ефрейтором.:
«Унтер-офицер, послушайте мою историю. Приехал я в отпуск домой, в Дюссельдорф. Жена выстирала все мое военное барахло и повесила на чердак. Прилетели американцы и сбросили бомбы. Поскольку я солдат, видимо, дом, в котором я живу, — военный объект. Не так ли? Пока я торчал в бомбоубежище, все мое обмундирование сгорело. Но не мог же я бегать нагишом?! Пришлось достать выходной костюм из чемодана, который моя жена всегда прихватывает с собой в убежище. Думаете, комендант города выдал мне справку о том, что моя квартира разрушена? Как бы не так. А когда я прибыл в штатском в госпиталь в Бреслау, шпис заявил, будто я загнал свое военное барахло на рынке. Кто возьмет такую дрянь, вот идиот! В Бреслау мне выдали новое обмундирование, но стоимость записали на мой счет. Приказано все урегулировать в резервном батальоне. Хорошенькое дело: немецкий солдат еще должен платить за свое обмундирование! Куда это годится?!
Я сочувственно кивнул, выслушав обер-ефрейтора. Кроме нас, на вещевом складе никого не было. Обер-ефрейтор попросил:
— Унтер-офицер, вы мне не дадите чего-нибудь? То, что я получил в Бреслау, я хочу вернуть туда, как только меня демобилизуют. Так что, дадите?
— Почему же нет? Дам.
— Пусть не затевают войн, если у них не хватает барахла, — повторил обер-ефрейтор ходячую присказку. — Недаром мой отец говаривал: «На войне бедняки худеют, а богачи жиреют». И действительно, у нашего брата даже из-под ребер выдирают сало.
— Твой отец тоже в армии?
— Нет, он умер.
— Во время налета?
— Лучше не вспоминать где. Мать тоже восемь месяцев мучилась.
— В тюрьме или в концлагере?
— Зачем об этом спрашивать? Хотите верьте, хотите нет, мой отец был порядочным человеком. Он литейщик, отличная профессия. Мать у нас тоже женщина неглупая. Она, как и отец, была против войны. Вот что получается, унтер-офицер: отец был против войны, мать была против войны, а три сына угодили на войну. Теперь отца нет, казнили. Мать замучили в тюрьме. Двух моих братьев уже нет в живых. И я возвращаюсь с фронта калекой — нога не сгибается. Для меня война кончилась. А жизнь?.. Квартира разрушена, жену поселили в кегельбане. Набили туда бездомных, словно кроликов. Жена работает на военном заводе, шлифует кольца для гранат. Дали бы мне волю устроить все, как мне хочется… Я бы сейчас…
— Давай сюда твою солдатскую книжку.
— Зачем? — испугался обер-ефрейтор.
— Не волнуйся. Хочу уладить твое дело с обмундированием, полученным в рассрочку.
— Весьма любезно с вашей стороны, унтер-офицер. Буду очень признателен. Как только получу папиросы, все отдам вам.
— Не надо… В от теперь в твоей солдатской книжке полный порядок. Отправишь тому шпису в Бреслау его барахло…
А я подумал, что это не так уж плохо, если затруднения с обмундированием подобным образом воздействуют на психику гитлеровских солдат. Чем хуже обмундирование, тем больше недовольства. Это тоже песок в машину. Надо его подсыпать».[126]
Именно на солдатской обозленности из-за отсутствия нормальной формы он и решил сыграть, решив искусственно увеличить проблемы. Весьма вероятно, что в довоенной советской прессе Кернер-Шрадер начитался статей, разоблачающих вредителей, и действовал он вполне в их духе.
Он подобрал себе помощника — единомышленника Штюкендаля, с которым они вместе занялись самым откровенным складским вредительством.
«Штюкендаль вдруг схватил какой-то китель, рванул его, и материя расползлась. На другом кителе он прожег папиросой дыры, но так ловко, что можно было принять это за след от зажигательной бомбы. С брюками было еще проще. Достаточно потянуть материю на коленях, чтобы она расползлась. Ткань покрепче можно разодрать перочинным ножом так, словно солдат в этих брюках зацепился за колючую проволоку. Перед перевязкой раненым часто вспарывают и брюки и сапоги. И это можно использовать. Со свитерами еще проще: спустить несколько петель на боку — и все вязание расползается. Словом, находчивость Штюкендаля оказалась поразительной. Не во мне одном кипит гнев против гитлеровской бойни. И, наверно, не в нас двоих.
Они требуют, чтобы мы раздевали раненых и собирали обмундирование для новых резервов. Ну что же, мы создадим им запасы барахла.
Приходит на склад солдат, жалуется:
— Я всего один раз надел эту штуку, а она уже расползлась.
Ему выдается новый свитер, а порванный отправляется на обмен в запасной батальон 455-го пехотного полка.
Аккуратно сложенное негодное обмундирование сдается, взамен выдают такое же количество годного. А через неделю оно отправляется для обмена.
Солдаты ходят по городу в невероятных нарядах. К укороченным брюкам они привыкли на фронте. Там они отрезали низ брюк на портянки, в сапогах все равно не видно. Но здесь сапог нет, из-под брюк торчат кальсоны. Такая «форма» доводит людей до белого каления. Все чаще слышишь крылатую остроту:
