У Карлоса было отвращение к телефону. Даже вернувшись в ЛАОК, он не хотел иметь его у себя дома. Обходился он дорого и создавал шум. Было что-то такое в звонке, что вызывало у него головную боль всякий раз, когда кто-нибудь звонил. Как-то после очень долгих уговоров я заставила его установить телефон у него на квартире в Северном Нью-Хэмпшире. Я даже платила за него, но это не сработало. Через несколько недель я нашла аппарат в шкафу, обернутый подушками и обвязанный веревкой. Карлос жаловался на шум и говорил, что все равно не особенно любит говорить по телефону. Как будто в шкафу был спрятан своего рода культурный фетиш, одна из этих беспокоящих вещей, издававшая время от времени приглушенные звонки, которые Карлос просто игнорировал. Я пожала плечами и напомнила ему, что на дворе двадцатый век. Через несколько дней я пыталась дозвониться к нему, но не смогла. Телефон был отключен.
За ту неделю, что К. Дж. прожил у Карлоса, они пару дней провели в УКЛА и несколько дней гуляли в горах, на севере от Лос-Анджелеса. По вечерам они заходили за Нэнни в школу каратэ, где она занималась, и возвращались домой, разговаривать и играть в Старую Деву. Нэнни читала К. Дж. стихи перед сном. После этого он лежал в темной спальне, слушая, как ранними утренними часами Карлос в своей берлоге печатает на машинке, печатает мучительно медленно свою новую книгу.
Все прошло достаточно мило. Карлос был помешан на здоровье, и они ели бифштексы, виноград и свежие овощи. Никаких сладостей и прохладительных напитков в доме не разрешалось. Даже через две недели К. Дж. не решался много разговаривать с Карлосом и, по-видимому, немного сомневался во всех этих рассказах о брухо. Несколькими годами раньше К. Дж. находился под таким влиянием Карлоса, что, когда видел стаю ворон в школе, бежал ко мне и говорил, что это значит, что скоро позвонит Кики (Карлос). Но это влияние ослабевало. Слишком часто Карлос не звонил, даже в те вечера, когда мы договаривались. Слишком часто он не появлялся или не писал, когда обещал. Слишком много всего замутило воду, и у Карлоса не было способа вернуть своего чочо. По пути в аэропорт Карлос обещал взять его в Европу, особенно в Италию, и К. Дж. смотрел на него и кивал головой, но в глазах его слабо отражалось сомнение. Ему было только семь лет, но он все это уже слышал.
22
Первая книга Карлоса продавалась довольно хорошо, особенно в колледжах на Западе, и Карлос начал совершать литературные турне, собирая умеренные гонорары, рассказывая в мрачных тонах о диссонансе сознания и раскрывая свой собственный необычный взгляд на феноменологию. Историк Теодор Розак взял у него интервью для Би-Би-Си. Розак был поклонником и легко простил Кастанеде вопрос о существовании дона Хуана, сказав по какому-то поводу, что учение продемонстрировало такую "жгучую убедительность и внушительное красноречие, которые не могут не потрясти самого решительного скептика". Кастанеда, сидевший у микрофона позади него, был очень благодарен.
Вторая книга, "Отдельная реальность", уже существовала в рукописном варианте к тому времени и была больше похожа на роман, чем "Учение". В ней, например, не было тяжеловесного раздела, в котором с помощью скучного структурного анализа Карлос пытался как-то объяснить тайны. Критики в целом разнесли этот раздел в пух и прах. Когда газета университета обратилась к нему за статьей, Карлос предложил часть главы из своей новой книги и озаглавил ее "Смерть во весь опор". В контракте Карлоса не было ничего, что бы определяло выбор для второй книги. Квебек прочитал рукопись и сразу понял, что Кастанеда удаляется от традиционной академической колеи, которую издательство "Юниверсити оф Калифорния Пресс" должно было поддерживать. Не то чтобы издательство не хотело принимать рукопись. Напротив, перспектива того, что благодаря представительному бестселлеру имя "Юниверсити оф Калифорния Пресс" окажется прямо на страницах "Нью-Йорк тайме бук ревъю" и "Нью-Йорк ревью оф букс", приводила Квебека в трепет. Но он считал Карлоса своим другом и поэтому послал его к Неду Брауну. Вследствие этого шага издательство одновременно теряло права на вторую книгу Кастанеды, а Карлос получал возможность добиться крупного успеха независимо от университета. "Именно я наставил Карлоса на путь к миллионам", - рассказывал он друзьям.
Авторские гонорары за первую книгу, однако, еще не создали ему настоящего благополучия. Он по-прежнему испытывал большие затруднения, помогая мне и К. Дж., но с декабря он начал регулярно ежемесячно высылать чеки, обычно от 75 до 200 долларов. Большие деньги были еще впереди. Оставив авторские права на вторую книгу за собой, он заключил лучшую сделку, и неожиданно его материальное положение стало улучшаться. Его считали серьезным партнером, а не жалким писакой, который еле осилил единственную книгу. Как только Нед Браун просмотрел вторую рукопись, стало ясно, что Карлос Кастанеда предназначен для чего-то лучшего. Александр Такер, один из самых практичных местных финансистов, был нанят, чтобы заботиться о финансовых делах Кастанеды.
Как и ожидалось, "Отдельная реальность" имела большой успех. Во введении Карлос более подробно рассказал о своей встрече с доном Хуаном в 1960 году. Сама книга, однако, повествует о периоде со 2 апреля 1968 года по 18 декабря 1970 года, о так называемом втором цикле ученичества Карлоса, В ней больше тайн шамана, больше внутренней информации, которую приводит только Карлос. Частично материал был новый, но большая часть казалась развитием старых идей. Например, что люди знания видят остальных людей в виде волокон света, а союзников в виде кусков мокрой ткани и что жизнь - это контролируемая глупость, а индивидуальная воля является важным соединительным звеном между людьми и миром, который они хотят воспринимать. Больше говорилось о смерти, которая, как известно каждому брухо, всегда находится слева в нескольких дюймах от лопатки - убедительный и несомненный факт, который наполняет смыслом каждое действие, потому любое действие может оказаться последним. Описывались новые попытки Карлоса видеть, когда он воспринимал лицо дона Хуана как ярко светящийся объект, и позднее, когда он увидел, как лицо мексиканского крестьянина превратилось в яркое сверкание желтого света.
В последний головокружительный день, описанный в книге, дон Хуан успешно разделался с желанием Карлоса понимать все как-либо иначе, нежели просто позволяя волнам чистого восприятия струиться прямо в банк памяти.
Дон Хуан напомнил Карлосу об одном его друге, который, увидев лист, падавший с самой вершины платана, сказал, что тот же самый лист никогда не упадет с того же самого платана. Он указал на дерево с желтыми листьями на другой стороне оврага. Через несколько минут с дерева упал лист, и упал на землю, задев на своем пути несколько веток. Дон Хуан повторил, что рациональный образ мышления Карлоса никогда не позволит листу упасть вновь, и вдруг это произошло, произошло вновь! Тот же сухой пожелтевший лист падал точно так же, как и прежде, трижды при падении ударившись о ветки. Это напоминало повторный показ по телевизору только что показанных кадров или что-то подобное, и Карлос, не веря глазам своим, или своему рассудку, или своему пониманию космического порядка, не смея думать о том, что все это значит, просто стоял и смотрел на еще один лист и еще на один, падавшие совершенно одинаково. Это был тот же самый лист с того же самого дерева, падавший в различные моменты времени... и это было совершенно невозможно!
А затем включился дон Хенаро и совершил нечто совершенно необыкновенное. Стоя рядом с Карлосом, он за одну секунду переместился на вершину горы, отстоявшую на мили. Только что он был здесь, и вдруг оказался там за одно волнительное мгновение. Это была самая сокрушительная галлюцинация, в которой вся система аристотелевой логики сгибалась под собственной тяжестью, и тонкая кожура здравого смысла лопалась, обнажая поток чистого восприятия. Это была трещина между мирами и поле битвы мага, мост над дьявольской западней, это была Отдельная Реальность, которая была другим миром Потока или обнаженным, струящимся восприятием.
После десяти лет полевой работы Карлос знал лишь о том, что нет ничего определенного. Он узнал о том, что его понимание реального мира было продуктом его собственных рассудочных манипуляций. Это конструкция, которую он учился строить с самого момента рождения, и единственное, что его интересовало, - это увидеть ее по-новому.
23
Дуглас Шарон пришел в УКЛА после нескольких лет более или менее независимой археологической работы в Перу. Это был стройный, живой человек с рыжеватыми волосами, прямым носом и откровенным увлеченным взглядом, как у первокурсника подготовительной школы. Устав от своих учителей и от их непродуманного подхода к гуманитарному образованию в средней школе, Шарон ушел из школы в 1960 году и отправился на поиски в Южную Америку.
