Словом, мы едем дальше. Я останавливаюсь около школы, которая представляет собой старое и обшарпанное советское здание, построенное в ту эпоху, когда советская архитектура уже растеряла и свою монументальность, и свою практичность, но когда до новомодных градостроительных веяний в данном направлении было еще неимоверно далеко. Словом, здесь до них далеко и сейчас. Это в крупных городах школы теперь стараются строить как в Европе, в то время как здесь все довольствуются зданиями старого заложения. На моих часах 15:49, а это значит, что все уроки уже должны были закончиться. В этом отношении я не делаю ошибки, поскольку мне удается заметить в углу школьного двора довольно большую компанию подростков, столпившихся у приведенного в совершенную негодность старого стола для пинг-понга. Весь школьный двор представляет собой все тот же замусоренный и заросший невысокими уродливыми деревцами и кустарниками пустырь, который отличается от других пустырей только тем, что местами на нем можно заметить руины беседки и различных спортивных приспособлений, а также заросшую площадку для игры в мяч. Словом, отличает его еще и большое количество пустых бутылок от пива и алкогольных коктейлей, а также валяющиеся тут и там использованные медицинские шприцы и золотистые пакетики с надписью «Spice». Словом, теперь последние встречаются реже: их стали заменять упаковки с другими надписями. Верно говорят, что «дизайнерские наркотики» – это будущее мировой наркоторговли. Наступая на пустые пачки «соли для ванн», я осторожно выхожу из автомобиля и подбираюсь ближе к забору. Поставив ногу на шприц, все еще содержащий в себе часть вещества, которым он был заполнен недавно, я наблюдаю за поведением подростков, собравшихся вокруг поломанного стола. Стол, созданный изначально для пинг-понга, сделался теперь столом обеденным, если можно так сказать. Собравшиеся за ним молодые люди выпивают дешевое пиво из бутылок и банок, бросая их подле себя. Один белокурый юноша прямо при мне поднимает бутылку донцем вверх, допивая ее содержимое залпом из горла, а потом бросает ее в кусок бордюрного камня, лежащий рядом. Бутылка со звоном разлетается на куски. Все остальные присутствующие подростки аплодируют.
Деревни Московской области.
Словом, оставим городок Шатуру. Я снова сажусь в автомобиль и еду прочь из него. Я еду по очень плохой асфальтированной дороге. Вдоль дороги виден весьма поредевший лес. Тут весьма развита незаконная лесозаготовка. Рубить лес тут нельзя, но многие этим занимаются. Поэтому кругом видны гигантские просеки, вырубленные «черными дровосеками». Вдоль дороги на обочине лежат гигантские кучи мусора. Но это уже работа «мусорной мафии». Так называют те управляющие компании, которые вывозят мусор из Москвы и ближайших городов. Мусор они должны вести на свалки. Там они должны заплатить за сброс мусора на свалку. Но им хочется сэкономить, а потому весь мусор они бросают либо в лесу, либо прямо у дороги. Словом, зря я ругаюсь. В этом районе экологическая обстановка лучше, чем в ближайшем Подмосковье. Да и леса тут все еще довольно велики. Местами они даже увеличиваются в размере. Но об этом – позже.
Я проезжаю мимо нескольких деревень. Все они отличаются только своей убогостью. Хотя нет, именно ей-то они и не отличаются. Большая часть домов в деревнях – старые-престарые советские домики, выкрашенные в голубой, желтый или синий цвета. Такие дома строились в середине XX века. Сейчас все они износились, стали заваливаться, сделались кривыми. Дворы таких домиков маленькие – четыре-шесть соток. Частично они заняты сараем, частично – убогим огородом, а все остальное место занимают заросли дикой травы. Некоторые дворы заросли травой полностью. Сейчас это не так заметно, как это бывает летом, но все же видно, – какие дворы ухоженные, а какие – нет. В ухоженных дворах и сарай более прямой, а иногда даже покрашенный, и видна прогалина, где летом находится огород, и забор стоит, и дом держится. Хозяйства убогие видно сразу: весь двор их зарос диким кустарником, сарай давно превратился в груду гнилых досок, а весь дом того и гляди развалится, – настолько он бывает плох. В таких домах живут либо пьянчуги, либо старики, которые уже не в силах поддерживать хозяйство.
Сейчас осень, а потому деревенские улицы превратились в сплошные потоки грязи. Вдоль этих потоков торчат тут и там телеграфные столбы. Столбы эти деревянные и очень старые. Они, как и стоящие рядом с ними дома, наклонились почти все в разные стороны. Провода обвисли так, что местами до них можно достать рукой. Окна домиков задернуты тонкими белыми занавесками, такими же, какими задергивали окна еще до Войны. Вообще в здешних деревнях можно снимать фильмы про Войну без декораций. Немногое тут изменилось с того времени. Конечно, иногда можно заметить на редких крышах спутниковые тарелки «Триколор-ТВ», есть еще кое-где металлические заборы, да и автомобили тут большей частью современные – «Жигули» и тому подобные. Иногда можно заметить старые иномарки: Мерседес S 124 и тому подобное. Все автомобили тут, конечно, очень старые, ржавые и вообще «убитые». Все эти детали, однако, не нарушают общей картины безвременья. Время тут будто бы встало. Что-то проникает, конечно, с «большой земли», но все это частности. Спутниковая тарелка выглядит здесь как анахронизм. Как нечто экзотическое и необычное.
На деревенских улицах почти никого нет. Это и не удивительно: в такую погоду люди предпочитают сидеть дома. Вот идет одинокий старик в резиновых сапогах и камуфляжной одежде. В руках у него удочки и еще кое-какой инвентарь, который я не могу разглядеть со своего расстояния. Это единственный человек, которого я видел здесь.
Останавливаю автомобиль рядом с сельским магазином. Магазин расположен в унылом каменном здании, страшном и обшарпанном до невозможности. Захожу внутрь. Ничего необычного нет, – все как всегда. Кругом полупустые прилавки. Именно такие, какие наши блогеры видели только на старых фотографиях. Один сорт колбасы, да и тот на колбасу не похож. Лежит этот единственный сорт колбасы в холодильнике, который не работает. Магазин получает электричество от своего собственного генератора. Сейчас топливо в генераторе закончилось, а потому холодильник не работает. Хорошо, что еще не совсем стемнело. Еще есть два-три вида конфет в грязных помятых обертках, весьма подозрительного вида печенье, дешевая водка, сигареты и еще кое-что. Это в Москве теперь сигареты убирают в специальный шкаф, а на всех прилавках надписи «Мы не продаем табачную и алкогольную продукцию лицам моложе 18 лет. Это закон!». Тут, конечно, ничего этого нет. Это московские школьники просят купить какого-нибудь взрослого дядю им пива. Местным подросткам неведомо такое извращение: они просто покупают себе водку, – и все.
Раз заговорили мы о школьниках, то поговорим и о школах. Должен сказать: за последнее время стало хуже. Особенно с момента начала «укрупнения» сельских школ. Сельские школы закрываются, а детям теперь приходится ездить в райцентр за получением знаний. Конечно, в райцентре учиться лучше, чем в деревне, но этот плюс связан со множеством минусов. Занятия начинаются рано, а ехать до райцентра далеко. Дети встают в пять утра, а то и раньше. Назад тоже ехать долго, поэтому попадают дети домой только вечером. Все это, конечно, очень накладно, а потому многие подростки начинают систематически прогуливать. Некоторые бросают школу в седьмом классе. Это, однако, больше касается отдаленных деревень. Здесь же по большей части подростки ездят в школу. Не все, конечно, но большинство ездит.
