Что же делать? Многие в рейхе считают, что Россия сильна. Канарис заявляет, что она слаба… Адмирал доносит, что его агентура представляет доказательства дружественности русских к бриттам.
Генералы в военных оценках расходятся, а в политических — не разбираются. Сталин же более-менее исправно выполняет обязательства по поставкам и молчит. Правда, он не поддержал югославов, и это фюрер поставил ему в огромный плюс — брестские слова превращались всё же в некие конкретные шаги.
Но как же быть дальше? Весна в разгаре, скоро — лето… Предварительный срок начала «Барбароссы» — 15 мая. Хотя, скорее всего, все придётся сдвигать на июнь — Россия не Польша, дороги там еще хуже, и в грязь по России — не пройдешь.
Но надо ли идти в Россию?
Ах, как мало у него времени! Вот уже почти и прожито пятьдесят два года — 20 апреля очередной день рождения… Год назад еще не было Дюнкерка, не было триумфа в Компьенском лесу, когда он попирал ногами памятную доску, зафиксировавшую позор Германии в Первую мировую войну.
Затем всё это пришло: прорывы Клейста, «открытый город» Париж, капитуляция галлов, изгнание с континента бриттов, новые фельдмаршалы рейха, первые воздушные удары по Британии… Прошлой осенью он задумывал операцию «Феликс» по захвату Гибралтара, операцию «Изабелла» по оккупации Португалии и Островов Зеленого Мыса, Мадейры и Азорских островов. И все давно отставлено в сторону, все заслонила — ещё даже не начавшись — «Барбаросса». А решать — начинаться ли ей — надо ему. Лишь ему. Шуленбург из Москвы уверяет, что Сталин искренне намерен поддерживать с рейхом дружественные отношения…
Но — как долго? Ведь у Германии есть лишь один шанс на величие — это он, фюрер германского народа Адольф Гитлер. А ему уже немало лет… Сегодня он полон сил. А завтра?
Да, рейх сегодня — это он! Когда-то Людовик XIV в окружении придворных версальских шаркунов хвастался: «Государство — это я!» Похвальба коронованного бездельника! Но он, фюрер, действительно обручился с Германией, и поэтому он — хозяин её и вождь по праву сердечного выбора! Мальчики Гитлерюгенда смотрят на него горящими глазами, седые генералы (пусть и далеко, далеко не все!) признают его превосходство…
А что же Сталин? Шуленбург пишет, что когда итальянский посол в Москве спросил Мацуоку после его встречи со Сталиным, поднимался ли там вопрос об отношениях Советского Союза с «осью», то Мацуока ответил, что Сталин сказал ему: он — убеждённый сторонник «оси» и противник Англии и Америки.
То есть коммунист Сталин убеждённый сторонник партнерства с рейхом.
А он — фюрер, убеждённый противник коммунизма.
Убеждённый ли?
Так что делать?
Полный сомнений, Гитлер заканчивал пятьдесят второй год своей жизни…
* * *
А В МОСКВЕ ситуацию обдумывал Сталин. Мацуока уехал с результатом взаимно обнадеживающим. Ночью, с дороги, он отправил из Ярославля Молотову телеграмму, где говорилось:
«Подписанным сегодня пактом мы направляем наши нации на новый путь дружбы. Я верю, что этот документ послужит нам маяком в улучшении наших отношений».
Но сам же Мацуока — в подпитии на кремлевском банкете по поводу этого нового «маяка» — брякнул, глядя на своих военных: «О, эти вояки! Они и сейчас все думают, как бы им победить Россию!»
Сталин тогда заметил, что СССР — не старая Россия, которую можно было бить, и, заминая неловкость ситуации, прибавил: «Но и вы, и мы — азиаты…» Мацуока сразу подхватил: «Так выпьем же за азиатов!»
Вспоминая порой комический пафос японца, Сталин невольно улыбался и думал: «Да, мы — азиаты. Но мы ещё и европейцы… И пили с Риббентропом за европейцев русскую „Старку“, а с фюрером — „нарзан“ и белорусскую родниковую воду».
И что из всего этого следует?
Немцы наращивают и наращивают свою восточную группировку. Случаются пограничные инциденты… С границы докладывают: немец в форме, при «вальтере», углубился на сто метров на нашу территорию, был окликнут дозором, бежал, отстреливался на ходу, был убит, упал уже на германской территории в двух метрах от пограничной черты. Немцы нашу правоту признали, но от этого не легче. Такие мелкие факты иногда вредят хуже чего-то важного. Ведь все мы — люди, все — человеки…
Так что же из этого следует?
Пожалуй, то, что надо опять посылать Вячеслава в Берлин — таким же «блицем», как Гитлер послал к нам в 39-м Риббентропа. И послать надо самолетом, и подчеркнуть, что дело важное и срочное, и пусть он там прямо проведет параллель с концом того августа — мол, товарищ Сталин предлагает принять новые важные решения в том же стиле, быстро и неожиданно для внешнего мира.
Да, Молотову надо лететь, а не ехать на поезде. Правда, есть решение ЦК о запрете полетов членам Политбюро, но само его нарушение, сам беспрецедентный факт такого полета покажет всем, и Гитлеру прежде всего, что Сталин готов предложить фюреру нечто очень важное. А быть надо Вячеславу в Берлине к 20 апреля — к дню рождения Гитлера… Повод вполне пристойный, а задача — архи…, как говаривал Ильич, сложная: надо залучить фюрера в Москву.
Фюрер, конечно, парень непростой, гонора у него много, может и взбрыкнуть — мол, я уже раз был у вас в гостях, теперь, мол, пусть господин Сталин жалует к нам с ответным визитом. Однако новую беседу с фюрером надо провести именно в Москве. Год наступает тревожный, если упустить ситуацию — он может стать, не дай бог, военным. И Гитлера надо окончательно убедить, что Россия его рейху — не враг. Ни сейчас, ни через много лет.
Мы — азиаты и европейцы. Немцы — европейцы… А в Азии огромные массы азиатов могут стать союзниками и русских, и немцев.
Да, пора… Пора!
Но вначале надо всё ещё раз обдумать.
* * *
В СЕРЕДИНЕ апреля Сталин вызвал наркома обороны Тимошенко и Ворошилова. Он заранее сообщил им, что разговор предстоит о танках, но что и к чему, не сказал.
Когда оба маршала вошли в его кабинет, Сталин сразу после приветствий спросил:
— Товарищ Тимошенко, какое у нас положение с танками?
Нарком обороны взглянул на него вопросительно — мол, в каком смысле «какое положение»? И Сталин пояснил:
— Весьма вероятно, что нам придется поделиться старой техникой с немцами и итальянцами, а может, и ещё кое с кем…
Маршалы переглянулись, и Сталин прибавил:
— Надо пригласить в Москву Гитлера, а для успеха — приготовить хороший подарок…
Семён Константинович Тимошенко впервые понюхал пороху в двадцать лет — в 1915 году, на «империалистической»… В 1917-м эта его первая война сразу же, без перерыва, перешла для него в войну Гражданскую… Тогда он вышел в «красные генералы», воевал вместе со Сталиным, потом — с Будённым… И вот уже семь месяцев, с мая 40-го, Тимошенко носил тот маршальский жезл, первые молекулы которого появились в его солдатском ранце, когда он начал службу рядовым пулеметчиком в царской кавалерии.
Военный талант у маршала был скромный, но прочный, по-крестьянски основательный. В тонкостях политики он был слаб, все эти «штучки» с немцами особо не одобрял, но без колебаний признавал, что «Сталину виднее»… Поэтому к новым веяниям в делах внешних вообще и к визиту Гитлера в частности он был готов как солдат. А хороший солдат спокойно принимает любой поворот событий, если, конечно, он уверен в своем командире как в себе. А в Сталине Тимошенко был уверен. Так что, не позволяя себе колебаний и внутренних сомнений, маршал пригладил блестящую гладко выбритую голову и доложил:
— На первое января имеем всего двадцать три тысячи двести восемьдесят девять единиц бронетехники.
— А каких типов больше всего? — поинтересовался Сталин.
— Семь тысяч двести двенадцать Т-26 старых образцов и ещё почти две тысячи новых модификаций, четыре тысячи четыреста двадцать пять — БТ-7, две тысячи двести двадцать пять — Т-37, чуть больше двух тысяч Т-27 и около двух тысяч БТ-5.
Сталин слушал этот перечень с законной гордостью — за ним стояли усилия и всей страны, и партии, и его самого. А Тимошенко вздохнул:
— Новых маловато…
— Ну а старыми можем поделиться с «товарищами» Гитлером и Муссолини?
Тимошенко, чуть насупившись, с ответом медлил, и Клим Ворошилов, весело взглянув на старого товарища-конармейца, уверенно ответил за него:
— Тысчонку старых могем отдать без напряжения… Если они, конечно, согласны сами провести капитальный ремонт, потому что матчасть уже серьёзно изношена…
Гитлер об этом разговоре, естественно, не знал, но чувствовал приближение неких событий, и когда Риббентроп пришел к нему с лицом сияющим и озабоченным одновременно, фюрер понял, что есть интересные новости, и новости эти — из Москвы.
* * *
— МОЙ ФЮРЕР! — воскликнул Риббентроп. — Сталин прислал вам личное послание…
