19 ноября 1929 г. канцлер Скобер направил в заграничные дипломатические миссии инструкцию, объяснявшую, как следует трактовать начало войны в свете опубликованных документов: «В конце концов, материалы предоставляют еще больше доказательств того, что Австро-Венгрия и Германия, даже после разрыва с Сербией, всерьез стремились к тому, чтобы локализовать войну, и предпринимали все, чтобы отвратить Болгарию и Турцию от нападения на Сербию. Более того, Сербии даже после ее поражения предлагались гарантии сохранения ее как суверенного государства. Однако все усилия по локализации потерпели неудачу в результате скоропалительного решения России провести мобилизацию»[337].
Вдохновленный выходом дипломатических сборников др. Юберсбергер сочинил историю Салоникского процесса, на котором осудили одного из «организаторов» Сараевского покушения. Саркотич издал книгу о процессе в Баня Луке. А Фрицу Райнолу (Fritz Reinöhl) МИД поручил написать работу о пансербских интригах, которые плелись накануне и во время войны. Работа вышла под грифом Венского архива в 1944 г.[338]
Отбор военных документов, издание которых не поспевало за дипломатическими, ставил целью поддержание легенды о фельдмаршале Конраде. Некоторые составители, как, например, майор Ратценхоффер, проявляли излишнее рвение, из-за которого пришлось отозвать первый том «Последней Австро-Венгерской войны. 1914–1918». Тем не менее, под контролем со стороны биографов маршала – генералов Кислинга и Глейзе фон Хорстенау – публикация продолжалась в том же духе вплоть до 1938 г.[339]
Следует подчеркнуть, что перечисленные усилия категорически диссонировали с той позицией, которую власти Австрийской республики занимали в первые дни ее существования. Так, в ноябре 1918 г. новый министр иностранных дел Отто Бауэр, войдя в здание на Балльплатце, обратил внимание своих подчиненных на то, что они «находятся в помещении, в котором совершилось преступление развязывания мировой войны»[340].
После состоявшегося в 1938 г. Аншлюса дуэт наиболее активных сторонников публикации документов и борцов за пересмотр военной ответственности Германии и Австро-Венгрии продолжил заниматься привычным делом – поиском «сербской вины» и повторным ограблением архивов оккупированной Югославии. Что любопытно, Биттнер с Юберсбергером уже в июле 1940 г. рассчитывали добраться до сербских документов. Они предлагали надавить на Белград и добиться их выдачи, а на тот случай, если страна будет завоевана, указывали, что и где следует изъять.
Прежде чем продолжить, имеет смысл сказать несколько слов о др. Биттнере. Он, как писал В. Йованович-Марамбо, «испытывал удвоенную ненависть к сербам. Убив Франца Фердинанда, они нанесли смертельное оскорбление древней империи. Его повторением – плевком в лицо новому гитлеровскому отечеству – стал государственный переворот, совершенный в Югославии 27 марта 1941 г. Будучи человеком науки, Биттнер все свои знания и способности употребил на борьбу с ненавистным врагом… Большое дело публикации сборника сербских документов он предпринял, находясь во власти глубоко укоренившихся антисербских предубеждений. Он повсюду обнаруживал следы заговорщицкой злодейской деятельности сербов. Ненависть к ним была столь сильна, что подозрения у него вызывали все, кто не разделял его мнения. Тайными сербскими агентами он называл тех высших чиновников бывшего боснийского земельного правительства в Сараево – австрийцев и венгров, – о которых узнавал, что они масоны или предположительно имеют еврейское происхождение. Более того, однажды в июле 1942 г. он высказал подозрение, что и в берлинском Министерстве иностранных дел засели “сербофилы”, мешающие ему выполнить его высокую миссию – опубликовать документы, подтверждающие сербскую ответственность за начало войны». Наряду с ограничением, обусловленным психологическими чертами, у Биттнера имелось и одно профессиональное, а именно незнание сербского языка. Однако он верил, что «лучший специалист по проблеме военной ответственности» Г. Юберсбергер владеет им в должной мере. Помимо Юберсбергера Биттнеру помогали еще несколько не слишком умелых переводчиков[341].
Профессор др. Ганс Юбербергер и его супруга др. Хедвига Флайшхакер Юберсбергер не только имели общие склонности, но и работали вместе. После 1938 г. многие документы Юбесрбергер подписывал как оберштурмбанфюрер СА. Однако амбиции его простирались дальше – он мечтал стать рейхсминистром. В компанию супружеской четы входил профессор др. Алоиз Хайек – ученик Константина Иречека, – преподававший историю Восточной Европы в Венском университете. Затем в их группу включили др. Роберта Шванке, большую часть времени уделявшего «полевой работе» в Югославии. Тем же занимался др. Герман Цельнер[342].
Краткого описания заслуживает и карьера генерала Глейзе фон Хорстенау, в обязанности которого, как офицера генштаба, входило ведение дневника военных действий австро-венгерского Верховного командования и составление донесений императору. С весны 1917 г. он состоял и в Военном пресс-бюро, осуществлявшем дорогостоящие пропагандистские операции, в том числе антисербские, в нейтральных государствах и странах Антанты. Одним из главных пропагандистских методов была публикация статей в газетах нейтральной Швейцарии, откуда их перепечатывала австро-венгерская пресса, а также издания прочих государств, в том числе и оккупированных, как, например, Черногории. Австро-венгерскому военному атташе в Берне помогали в работе какие-то сербы из окружения черногорского короля Николы. Сам Хорстенау был больше предан рейху, чем Монархии. После войны открылось, что он всю секретную информацию передавал германцам. Наследник Гётцендорфа генерал Артц считал, что за это Хорстенау следовало предать суду[343].
Как сербские архивные материалы во второй раз оказались в Вене
С 1940 г. австрийцы более всего стремились заполучить те фонды, в которых, как им казалось, хранятся секретные сведения о Сараевском покушении, о причинах войны, а также о тайных связях Сербии и России. Биттнер считал, что следует обнаружить и вернуть: а) документы австро-венгерских военных частей (начиная с бригады), оставшихся на территории Королевства СХС после отступления понесшей поражение армии; б) архив Императорского и королевского военного губернатора, под властью которого находилась оккупированная Сербия в 1915–1918 гг.; в) акты и архив плебисцитарной комиссии, вывезенные из Каринтии после ее оставления югославскими войсками и администрацией; г) архивы австро-венгерского посольства и консульств в Югославии; д) архив боснийско-герцеговинского отделения австро-венгерского министерства финансов, для конфискации (реституции) которого в Вене пришлось прибегнуть к угрозе применения вооруженной силы и т. д.
Кроме того, Биттнер предлагал, чтобы даже в случае сохранения Югославии потребовать от нее предоставить неограниченный доступ в сербские архивы, в частности в мидовский, «так как там находятся важные и до сих пор недоступные источники по предыстории мировой войны. Особый интерес представляют те, что освещают соучастие сербского (и российского) правительства в Сараевском покушении, а также позиции России, Англии и Франции накануне войны»[344].
После падения Югославии весной 1941 г. в Австрию (Вену), согласно спискам, было отправлено более 100 вагонов архивных материалов. Интерес к Сараевскому покушению и причинам Первой мировой войны обусловил изъятие из фонда Министерства иностранных дел стенограмм Сараевского процесса 1914 г., многочисленных ящиков с документами «Боснийского архива», актов Политического отделения МИДа, архива сербского Президиума правительства и т. д. Таким образом, уже однажды реституированные материалы, в том числе и переводы Фёрнле, снова вернулись в Австрию. Забрали и обширную переписку политиков и венских архивистов в связи с переводом и использованием сербских документов.
Одним из достижений вышеупомянутой специальной группы, ответственной за выявление и изъятие архивных материалов, стало обнаружение бумаг двора в декабре 1942 г. Четыре ящика с ними, спрятанные в 1941 г. в селе Вилюши, нашел помощник Цельнера фольксдойче Хайнц Фрай. Крестьяне, на которых поступил донос, подверглись пыткам, не принесшим результата. После этого Фрай расстрелял двоих и пригрозил сжечь всю деревню. И только тогда ее жители выдали спрятанное. Об этих ужасающих преступлениях белградского сотрудника ведомства Г. Гиммлера стало известно из его случайно сохранившейся переписки. Среди обнаруженных немцами бумаг было два важных документа: черновик письма Драгутина Димитриевича Аписа, в котором он признается в организации Сараевского покушения, и письмо принцу-регенту Александру[345].
Таким образом, за короткое время – менее чем за тридцать лет – сербские архивные документы дважды подвергались похищению, обследованию и «доработке». Последняя состояла в стирании комментариев на полях актов, произвольном употреблении клея и ножниц. Все это в деталях описал Воислав Йованович Марамбо. Подводя итог, он констатирует, что первую попытку «использования» можно считать отчасти успешной. После Первой мировой войны результатом произведенного отбора и подготовки стали «разоблачения» Богичевича, пользовавшиеся признанием в определенных кругах. Во второй раз, в ходе Второй мировой войны, все было зря: и тенденциозный выбор документов, и сокрытие материалов, не укладывавшихся в концепцию, и вольный перевод и трактовка текста, и бессовестное употребление сомнительных и поддельных документов[346].
