Бюзанд отличается от всех армянских историков ещё и тем, что в его труде описана внутренняя дворцовая жизнь с её интригами и тайнами или явной борьбой за трон. Среди всего этого ярким, отважным и необычным является образ супруги царя Аршака Второго – царицы Парандзем, которая, будучи олицетворением ума и красоты, в то же время была большой патриоткой и ничуть не боялась врагов страны.
«Историю Армении» Павстоса Бюзанда особенно высоко оценил известный французский арменовед Сен-Мартен, который в своей книге Fragments d’une histoire des Arsacides («Эпизоды из истории Аршакидов») и в других произведениях широко использовал факты из истории Павстоса Бюзанда, сопоставляя их с византийскими и латинскими источниками.
На основе «Истории Армении» Павстоса Бюзанда была создана богатая сокровищница армянской исторической и художественной литературы, в которой есть романы, драматические и лирические произведения. А композитор Тигран Чухаджян создал первую армянскую классическую оперу «Аршак Второй» (1868), которая была поставлена на итальянском и армянском языках.
На золотом рынке
Спецпроекты ЛГ / Страна Наири / Современная литература АРМЕНИИ
Мартин Акоглян. «Цветущие горы Армении»
Рубен ОВСЕПЯН
Родился в 1939 г. Окончил факультет геологии Ереванского университета, затем Высшие курсы кинодраматургов и сценаристов в Москве. По его сценариям создано несколько кинофильмов. Перевёл на армянский произведения Л. Толстого, А. Чехова, Г. Гарсиа Маркеса. Роман Р. Овсепяна «Под абрикосовыми деревьями» был удостоен ежегодной премии президента Республики Армения. Заслуженный деятель искусств Республики Армения.
Прижав увеличительное стёклышко к правому глазу, ювелир рассматривал кольцо Микаела и между делом не то мурлыкал под нос песенку, не то молитву бормотал. Ресницы его зажмуренного левого глаза трепетали, подрагивая, как крылья бабочки, и только изредка раздвигались, открывая настороженное око, когда монотонный пчелиный гул рынка золотых изделий нарушало звяканье украшений о стекло витрин. Торговец-ювелир походил на одноглазого змея, что, согласно легенде, живёт на Арарате, и сама его лупа казалась драгоценным камнем, который он вот-вот зашвырнёт в небо – и тот будет там как солнце.
– Золото местное, – заключил ювелир, – скорее всего, из Зода. Камень – бирюза. По обеим сторонам гравировка – узор в виде рыбьей чешуи. Похожее кольцо я видел в музее. В особом хранилище…
– Это кольцо моей прабабки, – поспешил объяснить Микаел. Ему захотелось рассказать и про то, как обмывали старушку и из-за пазухи у неё выпал сложенный в несколько раз, пожелтевший от времени конверт. Он погрузился в воду и коснулся дна корыта со слабым металлическим звуком, приглушённым, но тем же самым, с каким звякают сейчас о стекло витрин ювелирные украшения. Несколько пар быстрых женских рук, позабыв о старушке, раздетой догола как пупс, нырнули вслед за дзинькнувшим предметом и долго не могли достать приставший ко дну конверт. На лице старухи проступила улыбка. Словно по щекотанию вокруг ступней она чувствовала, что эти руки больше мешают друг другу, чем стараются оторвать от дна будто приклеившийся к нему конверт. Непонятным оставалось одно: почему она не надела кольцо на палец, а завернула и спрятала за пазуху. Хотя вложенный в конверт клочок бумаги, на котором неумелой рукой был нарисован дом, у задней стены дома – круглая ямка, а поверх ямки – мельничный жёрнов, похоже, объяснял, как нужно понимать случившееся. В суматохе бегства всё золото, имевшееся в доме, сложили в ямку, засыпали землей и придавили жёрновом, надеясь, что однажды вернутся и мельничный жёрнов укажет им, где копать. Младшую же из детей – девчушку, что позднее станет прабабушкой, – видно, заворожил блеск кольца. А может, она просто не верила в возможность вернуться… Как бы то ни было, потом она застыдилась собственного поступка и чуть не семьдесят лет носила на груди свою тайну…
– Я не говорю, что ты его украл, – не поднимая головы, произнёс Одноглазый Змей с вершины Арарата, – хотя на рынок большей частью как раз ворованное приносят… Воровское ремесло – профессия древняя, гораздо старше проституции.
Ресницы левого глаза ювелира разомкнулись, а зрачок правого, глядящий сквозь стёклышко лупы, сделался огромным и стал похож на готовую приземлиться летающую тарелку… Вот-вот взметнётся к небу драгоценный кристалл!..
– Да и что мне за дело, украл ты его или нет... Я же не Нерсес Аштаракеци…
Ювелир освободил глаз от увеличительного стекла, и в его улыбке мелькнуло коварство охотника, заманивающего жертву в ловушку.
– Да и ты не князь Соломон Аргутинский-Долгоруков. Ведь это в его доме скончался наш новонаречённый католикос Овсеп, так и не увидевший первопрестольного Эчмиадзина. Верно?..
– Да, он умер в Тифлисе, – сказал Микаел, – после купания в горячих источниках покойного грузинского царя.
– Думаешь, простудился? – спросил ювелир, слегка удивлённый компетентностью Микаела, и с уверенностью ашуга, направляющегося в меджлис, решил поставить на место юнца, дерзнувшего взять в руки саз. – Многие полагают, что так оно и было. Но что если это вдовствующая царица Дареджан тайком подсыпала ему яду в чай? А?..
Молчание Микаела было расценено ювелиром как признание молниеносно одержанной им победы, и он втайне ликовал: «Ну, что молчишь, умник? Говори же, дай поглядеть, как глубоки твои познания! Если мы тут на рынке золотишко продаём-покупаем, это ещё не значит, что нам всё до фонаря и что история идёт себе мимо и нас не касается».
– А?.. – снова с азартом поддел ювелир, приглашая к поединку, но не устоял перед соблазном окончательно повергнуть противника в прах. – Ведь мы обрели бы независимость, восстановили бы наше царство, а они-то уже отдались под власть России. И автором проекта нашего с Россией соглашения был именно он, архиепископ Овсеп… Первым нашим царём должен был стать граф Потёмкин. Неважно, что он русский, – зато царство армянское. Из трёх старинных гербов – орла царей Аршакуни, христианского агнца Божьего и двух львов Малой Армении – уже был составлен новый государственный герб. И разве зависть и злоба не могли добавить пару капель яда ему в чай? Не говоря уже о том, что из Санкт-Петербурга им, возможно, кто-то подмигивал…
– Подозрения были, – сказал Микаел, – но доказательств нет. Сказали: простыл. Был конец февраля, вода в царской купальне – чуть не кипяток, а на улице стужа.
– А разве кто-то исследовал чашку с чаем? Брал на анализ кровь католикоса?.. По свежим следам ещё можно было дознаться, отчего он умер, но ведь не скорбящей же царице Дареджан было этим заниматься и, уж конечно, не тому, кто подмигивал глазом из Санкт-Петербурга… А Нерсеса Аштаракеци интересовали совсем другие «следы». В день водосвятия отправился он в дом князя Соломона Аргутинского поздравить его с праздником и увидел у него на пальце епископский перстень с изумрудом, принадлежавший покойному католикосу. После взаимных приветствий он протянул руку в направлении висевшего на стене большого живописного портрета Овсепа и указал на перстень, сверкавший на пальце патриарха. «Почему кольцо Святейшего красуется на вашем пальце, князь, а не передано мне? – спросил Нерсес Аштаракеци. – При том, что наследником духовного предводителя нашего – упокой, Господи, его душу – являюсь я, как представитель первопрестольного Эчмиадзина, а вовсе не вы». Знакома тебе эта история, юноша?
– Знакома, – горько усмехнулся Микаел. – Я кончал семинарию.
– Где же твоя ряса, где борода?..
