Один мало известный журналист, вооружившись спрятанным микрофоном и фотоаппаратом, взял интервью у старого подлеца, которому более или менее удалось заставить забыть о себе. Вся пресса ухватилась за это дело под предлогом дискуссии о педагогической пользе или вредности предания гласности расистских высказываний Даркье де Пельпуа, явно предпочитая обсуждать высказывания Даркье, чем серьезно спорить с Рассинье. Но во всей этой банальной истории никак не просматривается таинственное коллективное подсознание.
Опорой для Жана Даниэля в его безвоздушном пространстве служит Луи Мартэн-Шоффье, которого процитировал в своей проповеди в день Всех Святых архиепископ Марселя, может быть, для того, чтобы заставить забыть о молчании Ватикана в отношении нацизма. Мартэн-Шоффье, сказал архиепископ, "автор одного из самых прекрасных рассуждений о депортации: "Не нужно отвечать насилием на ненависть. Но забвение было бы отступлением. Забвение запрещено. Нельзя забывать то, что произошло, иначе забытое может случиться снова".
Пониманию экономических и социальных условий, которые привели к уничтожению людей в таких масштабах, противопоставляют миф о сознательном и демоническом плане. Борьбе против этих экономических и социальных условий противопоставляют необходимость воспоминаний. Якобы достаточно забыть, и все начнется снова. Коллективное подсознание, оно же СМИ, выступает таким образом в роли защитника от этого кошмара. Вот спектакль ужасов, который, будучи не в состоянии что-либо предотвратить, лишь делает зверства банальными и внушает публике чувство невозможности вмешаться. Это в прошлом или очень далеко, в любом случае это происходит на экране телевизора. Но это не просто пассивность и ощущение отдаленности, это также восхищение ужасами, которое умеет находить себе оправдание.
Но ужасы происходят не только на периферии нашего мира или за колючей проволокой концлагерей, они возникают из нашего образа жизни, из-за картин счастливого спокойствия, в форме преступлений, глупых несчастных случаев или патологического поведения. И этим смутно ощущаемым ужасам нужно придать смысл, превратить их в спектакль, чтобы попытаться управлять ими. Обращение к мысли о смерти, фундаментальному выражению коллективного или индивидуального подсознания, преследует ту цель, чтобы люди не думали о том, каким образом данный способ производства создает постоянную угрозу их уничтожения. Мы не будем даже говорить о ядерном оружии и других более ограниченных, но реальных угрозах смерти, скажем лишь о том смутном чувстве, что жизнь опасна, которое ощущают люди, отгородившиеся от общества и замкнувшиеся в рамках своей семьи, фирмы и т. п. Кризис делает экономическую ситуацию ненадежной. Люди боятся, что кто-то может занять их место, и срывают зло на козлах отпущения.
Если, к несчастью, создастся такая же ситуация, как в Германии, где кризис выкинул на улицу 7 млн. безработных, и если не будут ликвидированы капиталистические производственные отношения, есть все шансы возрождения сильного, даже государственного расизма. И есть все шансы, что большинство нынешних интеллектуалов-антифашистов станет тогда расистами и найдет этому оправдания.
Гитлеровский антисемитизм изображают как уникальный факт в истории, чтобы заставить забыть обо всех ужасах нашего мира и, прежде всего, окружить тайной их природу. Указывают на особые условия, которые предшествовали захвату власти нацистами. Раймон Арон говорит ("Франс-Суар", газета бывшего антисемита Эрсана от 15 февраля 1979 г.): "Если мы хотим избежать банализации, нужно настаивать на том факте, что нацизм представлял собой уникальное явление. Он один выработал, по решению нескольких лиц, план уничтожения целого народа. Может быть, Сталин перебил больше народа, но именно после гитлеровских преступлений мы стали бояться людей. Мы все еще в ужасе от того, что такое было возможным. Поэтому нужно говорить не о банализации, а о том, что в какой-то мере мы все в этом участвовали".
Жан Даниэль учит нас, что в этом массовом уничтожении людей было что-то сатанинское. Раймон Арон говорит нам, что после того, как это произошло, мы стали бояться людей и что каждый из нас в этом участвовал. Сатана внутри каждого из нас: это возрождение учения о первородном грехе…
История сама — исторический продукт. Изображение прошлого это результат отбора и толкования фактов в зависимости от природы конфликтующих сил и изменений их соотношения. Так во Франции школьная история от Верцингеторикса до де Голля делает упор на национальном факторе и затушевывает классовую борьбу. Общий конформизм уверен, что сегодня историческая наука окончательно порвала со всякими легендами о происхождении и излагает хронологическую последовательность установленных фактов. Но если картина прошлого восстанавливается научными методами, это более чем когда-либо делается под эгидой государства.
Картина Второй мировой войны и концлагерей, при всей силе изображения, которую придают ей СМИ, призвана оправдать настоящее. Капитал стремится немедленно узаконить все настоящее, непрерывно создавая нужное представление о себе самом с помощью современных производственных механизмов. Но эта картина может меняться. Капитал уступает истине, когда не видит больше нужды в той или иной конкретной лжи. Разоблачения, которые сегодня доставляют серьезные неприятности их авторам, завтра будут одобрены у других или у тех же авторов посмертно, когда время для этого созреет. Но для революционной теории проблема заключается не только в разоблачении той или иной конкретной лжи, но в показе механизмов, которые обеспечивают производство и воспроизводство данной идеологии и ее бреда".
"Лига борьбы против антисемитизма (ЛИКА) объявляет антисемитом каждого, кто произносит слово "еврей" (если это не делается в ритуальной обстановке в речи о мертвых). Отказывается ли эта Лига от любых публичных дебатов и оставляет ли она только за собой право решать без каких-либо объяснений, кто антисемит, а кто нет?"
(Жиль Делез, "Ле Монд", 18 февраля 1977 г.)
ЛИКА преследует Фориссона за фальсификацию истории. Нужно обладать очень высоким моральным авторитетом, чтобы претендовать на роль ревнивого стража истины. Я не очень хорошо знаю эту организацию. Приняв в 1963 году участие в создании комитета борьбы против апартеида, я потом на протяжении нескольких лет находился в "рабочих" отношениях с разными антирасистскими организациями. Не помню, чтобы я встречался тогда с людьми из ЛИКА. Но у нас были связи с МРАП (Движением против расизма и за дружбу между народами) и, насколько я понял, отношения между МРАП и ЛИКА были отнюдь не дружескими. Этим, возможно, объясняется неучастие ЛИКА в ряде публичных акций против апартеида. Я не знаю причину этих антагонизмов и не интересуюсь этим. А тем, кто хочет знать больше, достаточно прочесть несколько номеров ежемесячника ЛИКА "Ле Друа де вивр" ("Право на жизнь").
В его майском номере за 1979 г. я прочел рецензию на фильм М. Симино "Путешествие на край ада" и был поражен не тем, что критик принимает украинцев за поляков, а его отзывом: "Это более чем отличный фильм. Это памятник". С моей точки зрения, это памятник глупости и расизма. И вовсе не обязательно таскаться по вьетнамским расовым полям, чтобы это понять. От критика не ускользнуло, что азиаты показаны в фильме в карикатурном виде как "бесчеловечные желтые, превращенные в роботов". "М. Симино не стремится влезть в шкуру вьетнамцев. Что это — отсутствие интереса или расизм?" Прямого ответа на этот вопрос критик не дает. А вопрос очень важный. Пускай большая пресса довольствуется этим сплошным враньем, пускай возрождает старую идею о "желтой опасности", потому что желтые стали красными, — все это вполне нормально. Но меня удивляет, когда газета, самый смысл существования которой — антирасизм, не стыдится солидаризироваться с таким явным расизмом. Критик хотел бы, чтобы такой же фильм сняли о войне в Алжире. Можно заранее предвидеть драки на выходе из кино…
Второй сюрприз это присутствие в редакции "Друа де вивр" в качестве заведующего отделом литературной критики Поля Жиневского. Это ярый сионист, но, похоже, его взгляды соответствуют взглядам всей редакции. Он кормится книгами, доказывающими, что "антисемитизм имеет ту же субстанцию, что и идеология левых", делая анархистов предшественниками Гитлера и утверждая, вопреки очевидности, что "левые — антисионисты по природе" ("Друа де вивр", апрель 1979). Все это выражение как минимум консервативных политических взглядов. Но есть еще и другое. Я знаком с писаниями этого обличителя левых о Южной Африке и имел случай заклеймить одну из его книг за несколько перлов.*
*Примечание. В 1967 г. я писал: "Хотелось бы показать, чего стоит последний опус присяжного певца апартеида во Франции Поля Жиневского "Черная книга — белая книга" (Париж, 1966), которую представляют как "досье по Юго-Западной Африке". Некоторые книги веселят, потому что в них находишь все, что ожидаешь найти: демонстрацию невежества в области истории и антропологии и демонстрацию глупостей. Настоящие народы это "Избранные народы" (стр. 26); "нацизм так же забыт в Виндхуке, как и в Бонне" (стр. 46). Автор подчеркивает, что он не расист, а доказательства? Он протестует против расовых стереотипов и поясняет: "Широкий и плоский нос банту не более "безобразен", чем прямой нос европейца: это орган, данный ему природой, чтобы он мог правильно дышать в болотах и влажных кустарниках, где жили его предки" (стр. 185). В недавней статье "Ответ еврея новым правым" ("Ле Монд", 3 ноября 1979) Жиневский буквально повторил эту фразу, только через 13 лет "банту" стал "негром", а "природа" — "эволюцией".
