C'est aujourd'hui le 9 anniversaire du jour où je vous ai vu pour la première fois. Ce jour a décidé de ma vie.
Plus j'y pense, plus je vois que mon existence est inséparable de la vôtre; je suis né pour vous aimer et vous suivre — tout autre soin de ma part est erreur ou folie; loin de vous je n'ai que les remords d'un bonheur dont je n'ai pas su m'assouvir. Tôt ou tard il faut bien que j'abandonne tout, et que je vienne tomber à vos pieds. L'idée de pouvoir un jour avoir un coin de terre en Crimée [?] est la seule qui me sourit et me ranime au milieu de mes mornes regrets. Là je pourrai venir en pèlerinage errer autour de votre maison, vous rencontrer, vous entrevoir… [302]
442. К. А. Собаньская — Пушкину. 2 февраля 1830 г. Петербург.
J'ai oublié l'autre jour que c'était à dimanche que j'avais remis le plaisir de vous voir. J'ai oublié qu'il fallait commencer sa journée par la messe et que je devais la continuer par des visites et courses d'affaires. J'en suis désolée car cela va retarder jusqu'à demain soir le plaisir de vous voir et celui de vous entendre. J'espère que vous n'oublierez pas la soirée de lundi et que vous ne m'en voudrez pas trop de mon importunité en faveur de toute l'admiration que je vous porte.
C.S. Ce dimanche matin.
Адрес: Monsieur Alexandre Poushkine. [303]
443. К. А. Собаньской. 2 февраля 1830 г. Петербург. (Черновое)
Vous vous jouez de mon impatience, vous semblez prendre plaisir à me désappointer, je ne vous verrai donc que demain — soit. Cependant je ne puis m'occuper que de vous.
Quoique vous voir et vous entendre soit pour moi le bonheur, j'aime mieux vous écrire que vous parler. Il y a en vous une ironie, une malice qui aigrissent et découragent. Les sentiments deviennent pénibles et les paroles du cœur se tournent en pures plaisanteries en votre présence. Vous êtes le démon, c'est à dire celui qui doute et nie, comme le dit l'Écriture.
Dernièrement, vous avez cruellement parlé du passé. Vous m'avez dit ce que je tâchais de ne pas croire — pendant 7 ans entiers. Pourquoi cela?
Le bonheur est si peu fait pour moi, que je ne l'ai pas reconnu quand il était devant moi. Ne m'en parlez donc plus, au nom du Christ. Le remords, si tant est que je l'eusse connu, le remords aurait eu sa volupté — un regret pareil ne laisse à l'âme que des pensées de rage, de blasphème.
Chère Ellénore, permettez-moi de vous donner ce nom qui me rappelle et les lectures brûlantes de mes jeunes [?] années et le doux fantôme qui me séduisait alors, et votre propre existence si violente, si orageuse, si différente de ce qu'elle devait être. Chère Ellénore, vous le savez, j'ai subi toute votre puissance. C'est à vous que je dois avoir connu tout ce [que l'ivresse] de l'amour a de plus convulsif et de plus doulou[reux] comme tout ce qu'elle a de plus stupide. De tout cela il [ne] m'est resté qu'une faiblesse de convales[cent], [un] attachement bien doux, bien vrai, et qu'un peu de crainte qu'il m'est impossible de surmonter.
Si jamais vous lisez cela, je sais bien ce que vous penserez — que de maladresse — il est humilié du passé, voilà tout. Il mérite bien que je le joue encore. Il a toute la fatuité de Satan son maître. N'est-ce pas.
Cependant en prenant la plume je voulais vous demander quelque chose — je ne sais plus quoi — ha oui — c'est de l'amitié. Cette demande est bien vulgaire, bien… C'est comme un mendiant qui demanderait du pain — le fait est qu'il me faut votre intimité.
Et cependant vous êtes toujours aussi belle que le jour de la traversée ou bien celui du baptême, lorsque vos doigts me touchèrent le front. Cette impression me reste encore — froide, humide. C'est elle qui m'a rendu catholique. Mais vous allez vous faner; cette beauté va pencher tout à l'[heure] [?] comme une avalanche. Votre âme restera debout quelque temps encore, au milieu de tant de charmes tombés — et puis elle s'en ira et peut-être jamais la mienne, sa [?] timide esclave, ne la rencontrera dans l'infini de l'éternité.
Et bien, qu'est-ce qu'une âme? Ça n'a ni regard, ni mélodie — mélodie peut-être…[304]
444. К. M. Бороздину. Около (после) 4 февраля 1830 г. Петербург. (Черновое)
Изд.[ателям] Лит.[ературной] Газ.[еты] вместо К. С. Сер[биновича] дали недавно в цензоры профессора Щегл[ова], который своими замечаниями поминутно напоминает лучшие времена Биру[кова] и Красов[ского] — в доказательство позвольте привести вам один из тысячи примеров: Давы[дов] в одном [?] посл[ании] [говорит Зай[цевскому] и Каз[арскому]
О будьте [вы оба отечества щит,
Перун вековечной державы!]
Цензор усомнился, можно ли допустить гов[орить] таковым [образом] [о] двух кап[итан]-лей[тенантах] и вымарал приветствие не по чину.
Издатели решились прибегнуть к В[ашему] пок[ровительству], и просить, если только то возможно, дать другого, менее своенравного цензора, если уже не возможно возвратить г-на Сербин[овича].
445. M. О. Судиенке. 12 февраля 1830 г. Петербург.
Vous m'écrivez, mon cher Soudenko, une lettre si horriblement cérémonieuse que j'en suis tout étourdi. Les 4000 r. en question vous attendaient tout cachetés depuis le mois de juillet; mais j'avais perdu l'adresse de votre homme d'affaires et je n'avais pas la vôtre. Il y a un mois que Mr Lerch est venu revendiquer la somme et qu'il l'a touchée tout de suite. Je voulais vous envoyer le reçu qu'il m'a laissé, mais je ne sais ce que j'en ai fait. Pardon encore une fois, et merci pour la complaisance que vous avez eu d'attendre si longtemps.
Je quitte Pétersbourg ces jours-ci; je passerai probablement l'été à la campagne. Peut-être viendrai-je dans vos contrées. Vous me permettrez, j'espère, de venir frapper à votre porte. Si vous voulez m'écrire en attendant, adressez vos lettres е. в. Петру Александровичу Плетневу в Екатерининском Институте. Addio, a rivederla.
A. Pouchkine.
12 Février 1830. [305]
Адрес: Его высокородию милостивому государю, Михаилу Осиповичу Суденке, в Стародуб, в Черниговской губернии.
446. Д. Ф. Фикельмон — Пушкину. 8 или 15 февраля 1830 г. Петербург.
Décidément nous ferons notre expédition masquée demain soir — nous nous rassemblerons à 9 h.[eures] chez Maman. Venez-y avec un domino noir et un masque noir — nous n'aurons pas besoin de votre voiture, mais bien de votre domestique, — les nôtres seraient reconnus. Nous comptons sur votre esprit, cher Mr Pouschkine, pour animer tout cela. Vous souperez ensuite chez moi et alors je vous renouvellerai mes remerciements.
D. Ficquelmont.
Ce samedi.
Si vous voulez, Maman vous fera préparer votre domino.
Адрес: Mr Pouschkine. [306]
447. Ф. H. Глинка — Пушкину. 17 февраля 1830 г. Петрозаводск.
Милостивый государь, Александр Сергеевич!
Прочитав с большим наслаждением (в Лит.[ературной] Газ.[ете]) отрывок из путевых записок Ваших, я заключил, что вы должны уже находиться в столице, и не мог отказать желанию написать к вам несколько строк. Из глубины Карельских пустынь, я посылал вам (чрез б.[арона] Дельвига) усердные поклоны. Часто, часто (живя только воспоминанием) [307] припоминал я то приятнейшее время, когда пользовался удовольствием личных с вами свиданий, вашею беседою и, как мне казалось, приязнию вашею, для меня драгоценною. И без вас мы, любящие вас, были с вами. В пиитическом уголке любезного П. А. Плетнева, мы часто, и с любовию, об вас говорили, радовались возрастающей славе вашей и слушали живое стереотипное издание творений ваших — вашего любезного братца Льва Сергеевича. Он прочитывал, от доски до доски, целые поэмы ваши наизусть с величайшею легкостию и с сохранением всех оттенков чувства и пиитических красот.
Так было до того рокового часа, как всеобщий переворот в гражданской судьбе моей умчал и погрузил меня в дремучие леса Карелии, ⅓ времени моего здесь пребывания провел я в ближайшем сотовариществе с двумя молодыми медведями, моими воспитанниками. Далее, ознакомясь с делами и лицами, по обязанностям службы, стал ближе к людям. У меня есть ваш портрет. Только жаль, что вы в нем представлены с какою-то пасмурностию: нет той веселости, которую я помню в лице вашем. Ужели это следствие печалей жизни? — В таком случае, молю жизнь, чтобы она, заняв всё лутшее у Муз и Славы, утешала [бы] вас с таким же усердием, с каким я читаю ваши пленительные стихи. —
Приемлю смелость (хотя и трудно на это отважиться!) препроводить к Вам мою Карелию, — произведение лесное и горно-каменное. Наши критики читают глазами то, что написано от души. Но вы, которому далась и природа внешняя, со всем великолепием своего разно-образия, и природа внутренняя человека с ее священною таинственностию, вы, может быть, заметите в Карелии чувствования, незаметные другим или другим[и] пренебрегаемые.
Примите же благосклонно мою лесную сироту и верьте искренней преданности и совершенному почитанию, с коими имеет честь быть, милостивый государь!
ваш покор[нейший] слуга Ф. Глинка старший советник Олонецкого губернского правления!
P. S. Филимонов, из Архангельска, прислал мне свой: „Дурацкий Колпак“ и прекрасные стихи ваши к нему.
1830-го февраля 17-го. Г. Петро-Заводск.
Адрес: Его высокоблагородию, милостивому государю, Александру Сергеевичу, Пушкину!
В собственные руки с препровождением книжки.
В С-т Петербурге.
448. Ф. В. Булгарин — Пушкину. 18 февраля 1830 г. Петербург.
Милостивый государь Александр Сергеевич!
С величайшим удивлением услышал я от Олина, будто вы говорите, что я ограбил вашу трагедию Борис Годунов, переложил ваши стихи в прозу, и взял из вашей трагедии сцены для моего романа! Александр Сергеевич! Поберегите свою славу! Можно ли взводить на меня такие небылицы? Я не читал вашей трагедии, * кроме отрывков печатных, а слыхал только о ее составе от читавших, и от вас. В главном, в характере и в действии, сколько могу судить по слышанному, у нас совершенная противоположность. Говорят, что вы хотите напечатать в Литер.[атурной] Газете, что я обокрал вашу трагедию! Что скажет публика? Вы должны будете доказывать. Но признаюсь, мне хочется верить, что Олину приснилось это! Прочтите сперва роман, а после скажите! Он вам послан другим путем. Для меня непостижимо, чтоб в литературе можно было дойти до такой степени! Неужели, обработывая один (т. е. по именам только) предмет, надобно непременно красть у другого? У кого я что выкрал? Как мог я красть по наслышке? — Но я утешаю себя одним, что Олин говорит на обум. Не могу и не хочу верить, чтоб вы это могли думать, для чести вашей и литературы. Я составил себе такое понятие об вас, что эту весть причисляю к сказкам и извещаю вас, как о слухе, вредном для вашей репутации.
