— А кем были ваши родители?
— Мама — Ляля Кауфман, дочь Шолом-Алейхема, тоже была писательницей, у нас это, видимо, в крови. Отец Майкл Кауфман — врач.
— Советскую власть помните?
— Еще бы. Мне девять лет, брату — месяц-два, я качу коляску с ним по Ришельевской. Подходят две женщины, явные большевички, в кожаных куртках, вынимают младенца из коляски, вкладывают его мне в руки и забирают коляску, говоря: «У нас тоже маленькие дети». Бреду домой, слезы капают на пеленку, в которую завернут братик. Мама всплеснула руками: какое счастье, что ребенка не забрали с коляской! Мой первый урок коммунизма. А еще в Одессе был революционный праздник — «день мирного восстания». Простым жителям разрешалось врываться в дома буржуев и брать все, что им понравилось. К несчастью, мы были буржуями, у нас же был дом, кухарка. Буржуи, да еще евреи. Поэтому мы уехали из России.
— Дед любил вас нянчить?
— Когда мы с ним гуляли, он говорил: чем крепче ты держишь мою руку, тем лучше я пишу. Я хваталась изо всех сил. Поэтому в том, что его книжки такие замечательные, есть и моя заслуга. Один раз мы гуляли с дедом и Тамарой — это моя кузина — по Женеве. Папочка лечился от туберкулеза в одном из санаториев. Он показал на альпийскую вершину и сказал: «Дарю Тамарочке. А вот это озеро дарю Белочке». Мы так были счастливы! Ведь он подарил нам не только сказочные швейцарские виды. Он подарил нам любовь и смех. Не только нам — всему человечеству. Он любил простых людей. И настаивал, чтобы люди смеялись, просто так, так сказать, в кредит, в ожидании шутки, которой пока нет. Он опередил свое время, утверждая: смех продлевает жизнь. Сегодня медицина признала оздоравливающую функцию смеха. Журналист Норман Казинс написал замечательную книжку, как смехотерапия излечила его от тяжелой болезни.
— Вы, полагаю, тоже много смеетесь?
— Каждое утро мне звонит мой младший брат Шервин и рассказывает какой-нибудь анекдот. Где он только их откапывает? Шервину 91 год. По профессии он врач, а на пенсии стал писать песни, кстати, очень неплохие.
— И какой ваш любимый анекдот?
— Трое заходят в бар. Француз говорит: «Я устал и умираю от жажды. Я должен выпить вина». Немец: «Я устал и умираю от жажды. Я должен выпить пива». Еврей: «Я устал и умираю от жажды. Я, должно быть, страдаю от диабета» (В английском во всех трех случаях глагольная форма одинакова — I must have wine, beer, diabetes. — «Итоги».)
— Русский юмор вам нравится?
— Из классиков оцень ценю Чехова, его очень любил и Шолом-Алейхем. В один из приездов в Москву меня познакомили с Аркадием Райкиным. Вот кто умел смешить. И вообще русские умеют смеяться над собой.
— А русские анекдоты знаете?
— Человек обедает в ресторане и говорит официанту: «Ваше лицо мне знакомо. Мы вместе учились в институте?» — «Нет». — «Мы вместе служили в армии?» — «Нет». — «А-а-а, понял, это вы подавали мне сегодня закуску?» И еще такой, про выпивку. Человек приходит в бар каждый день в определенное время и заказывает две рюмки водки. Выпивает и уходит. В какой-то раз официант не вытерпел и спрашивает: «Почему вы заказываете не двойную порцию, а именно две рюмки». «Потому что, — говорит тот, — на Камчатке у меня есть друг. И мы с ним договорились каждый день в определенное время выпивать по две рюмки водки — одну за себя, вторую за друга». И так продолжается месяц. Вдруг человек заказывает не две, а одну рюмку. Официант спрашивает: «Ваш друг умер?» «Нет, — отвечает тот, — с другом все нормально. Это я бросил пить».
— С кем из русских писателей вы знакомы?
— В России общалась с Анатолием Рыбаковым. В Америке познакомилась с Вознесенским, Евтушенко и Ахмадулиной. Жаль, что меня не познакомили с Бродским, я его очень люблю. Как и Набокова. Его я боготворю. Набоков — мой кумир. Все, что он написал, у меня есть. Один раз, еще молодой учительницей, я написала ему личное письмо с признанием в любви. И получила строгий ответ от его жены Веры. Мол, мой муж очень занят, у него нет времени отвечать на письма.
— Бел, опишите, пожалуйста, ваш обычный день.
— Встаю рано, в 7—8 утра, ложусь поздно, между 1 и 2 часами ночи. Я ленива, с трудом заставляю себя что-либо делать. Люблю читать.
— У вас специальная диета?
— Ничего подобного. Ем что придется. Люблю джанк-фуд — гамбургеры, пиццу. Вы не поверите, но у меня все зубы свои, природные (широко улыбается, показывая зубы). Мне никогда их не удаляли, только в подростковом возрасте выдрали зуб мудрости. Кариес лечу время от времени. Дантист каждый раз изумляется, я одна такая у него. Готовить не умею — в этом виню маму, не научила. Раньше готовил муж, но в последние годы перестал. Он очень сдал, только с ходунками может передвигаться.
— Как его зовут? И где он сейчас?
— Зовут его Сидней Глак. Он сейчас на работе. Сидней еще молод — ему всего 95 лет. Он из категории мужчин, которые предпочитают женщин постарше (смеется). Ездит на работу каждый день. Трудоголик, ренессансный человек. У него несколько профессий, они же увлечения. Президент Фонда Шолом-Алейхема. Собирает и организует пожертвования в фонд. Изобретатель, у него несколько патентов. Дизайнер текстиля. Эксперт по Китаю и Тихоокеанскому региону, выступает и пишет по проблемам сегодняшнего Дальнего Востока. Много раз был в Китае. А еще он преподает марксизм.
— Как же вы позволяете ему преподавать марксизм, пережив в юности «мирные восстания»?
— Он строго придерживается того, что написал Маркс. И не то, что себе вообразили большевики.
— Вы и Сидней работаете ради удовольствия или ради денег?
— Шолом-Алейхем умер, когда мне было пять лет. И оставил любимой Белочке шикарное приданое: все доходы от его пьес. Когда я первый раз вышла замуж за молодого доктора, мне мои ближайшие родственники сказали: «Белочка, твой муж врач, он будет очень богат, давай твою часть поделим на нас всех пятерых». Я согласилась. А потом появился «Скрипач на крыше», и этой пьесе про Тевье-молочника сопутствовал огромный успех во всем мире. Чеки стали приходить на «семью Шолом-Алейхема». Недавно мне мой налоговый консультант сказал, что поскольку я зажилась, то почти съела все свои накопления. Я его спросила: «Когда же мне лучше умереть, назовите, пожалуйста, предпочтительный возраст». (Смеется.)
— Ваша книга «Вверх по лестнице, ведущей вниз» тоже была очень популярна. Как и фильм, по ней поставленный.
— Да, 64 недели книга была в списке бестселлеров «Нью-Йорк таймс». Вот смотрите (показывает на полки). Сотни изданий на разных языках. До сих пор люди мне пишут и звонят, высказываясь по поводу «Лестницы» и второй моей книжки «Любовь и все прочее», которую, по-моему, так на русский и не перевели. Сейчас ко мне пристают издатели электронных книг, чтобы я продала им права на них. Я пока думаю.
— Приезжали в родные края после эмиграции?
— Много раз. В советское время в прогулках по Одессе меня всегда сопровождал гид, ну, понятно, из органов. В гостиничном номере всегда были «жучки», их наличие даже не скрывалось. Столько за это время было разных изменений. Ришельевская сначала стала улицей Ленина. Спустя годы я снова вышагивала по Ришельевской, ей вернули имя! Но вы знаете, я до сих пор называют Петербург Ленинградом. В честь героизма его жителей в годы страшной блокады. Последний раз ездила в родные края несколько лет назад. Побывала в Киеве, в Переяславе, где родился Шолом-Алейхем. Там когда-то был «штетл», но евреев почти не осталось. Мэр городка всюду нас сопровождал, был очень взволнован, прикасался к нашей одежде, будто мы пришельцы из другого мира. Привез нас в крошечный обшарпанный музейчик Шолом-Алейхема, где я увидела свою фотографию на стене. Походила по улицам, по которым он ходил, посидела на каменной скамейке, на которой он сидел. В Одессе прошлась по Потемкинской лестнице. Там, знаете, нет перил. Но я шла по ступенькам, в левой руке сжимала записную книжку, а правая рука почему-то сама поднималась в воздух. Потом меня пронзило: руки помнили то, что забыла голова. В детстве я гуляла по этой лестнице, держась за мамину руку. Это как у танцоров, их ноги на всю жизнь запоминают движения выученного танца.
— Кстати, вы продолжаете ходить на танцы?
— Как можно жить без танцев?! Вы же не можете не дышать? Так и для меня: танцы — мое дыхание. Раньше я ходила на танцы три раза в неделю. Сейчас немножко тяжеловато, и я хожу каждый четверг. Это всего пара кварталов от моего дома. Там принимают только женщин. И с нами занимаются пять-шесть профессиональных танцовщиков. Танцую только на высоких каблуках. Обожаю румбу, танго, пасадобль, вальс, фокстрот, в общем, все танцы. Вы знаете, пожилые люди часто падают. Я люблю танцы еще и потому, что не упадешь — тебя всегда надежно страхует партнер (смеется). А еще я люблю, когда к нам на праздники приезжают мои дети.
