Обитает оригинальный зверек на востоке Австралии, в Новой Гвинее и на острове Тасмания. Есть у него в этой зоне родня, внешне ничем на него не похожая, – зверек ехидна. Так же, как утконос, откладывая яйца, малышей ехидна потом носит в сумке и вскармливает молоком. Ехидна, колючая, как еж, и вооруженная хоботком-клювом, – существо сухопутное. В поисках муравьев, личинок и слизняков она «переворачивает камни, вдвое превышающие ее собственный вес». Жизненные интересы с утконосом у ехидны не пересекаются. Оба эти странные существа созданы перепутьями эволюции. Эти переходные формы животных оказались жизнестойкими на протяжении миллионов лет.
Есть в характере утконоса особенность – его ненасытность. Как землеройка, он постоянно голоден и в течение суток поглощает пищи примерно столько же, сколько весит и сам. С этим столкнулись сразу, как только попытались держать утконосов в неволе.
Австралиец Гарри Баррел, первым сумевший сохранить пойманных утконосов, пишет: «По шесть часов в день орудовал я сачком и лопатой, чтобы прокормить пятерых утконосов. Дождевые черви, крабы, улитки, личинки жуков – все шло на стол моим подопечным. Я не сразу сообразил, в чем могла быть причина хвори и слабости утконосов, но, когда из них уцелел лишь один, я обнаружил: он без труда поглощает порцию корма, рассчитанную на пятерых».
Все самые важные наблюдения за жизнью яйцекладущих млекопитающих сделаны у них на родине. В дикой природе тайны жизни скрытных животных проследить сложно. Но если создать в неволе условия, близкие к естественным, задача существенно упрощается. Такие условия были созданы в маленьком зоопарке близ Мельбурна. Тут утконосы могли рыть гнездовые камеры в земляной насыпи, и этого было довольно, чтобы пробудить в утконосах брачное поведенье. Тут впервые в неволе было получено потомство утконосов, прослежено развитие малышей, замечено много разных повадок животных. Тут один из зверьков прожил, возможно, самую долгую жизнь в семье утконосов – семнадцать лет. Впрочем, и сегодня, считают, не все еще ясно в жизни этих плотоядных «бобров» с птичьими клювами, хотя со времени, когда их впервые увидели европейцы, прошло двести лет.
• Фото из архива В. Пескова. 17 октября 1997 г.
Окно в природу
Есть у экватора остров с занятным названьем Пхукет. Кое-кто из наших любителей солнца и моря хорошо его знает. А немцы, голландцы, норвежцы и шведы уже давно летают сюда погреться. Желтый ободок пляжей, шелест прибрежных пальм, синь океана очень привлекательны при гнилой европейской зиме.
Во времена Магеллана Пхукет был зеленым пристанищем моряков. Сегодня остров основательно заселен. По всему побережью белеют дорогие и не очень дорогие гостиницы. У пляжей – цепочки маленьких ресторанов с лежащими на витринах во льду морскими рыбами, креветками, раками, кальмарами и ракушками. Пахнет морем, дымком жаровен…
Это по вечерам. А днем прибрежная полоса острова пестрит зонтами. Набегающая волна накрывает купальщиков. Вблизи берега носятся водные мотоциклы, катера с парашютами на веревке или водными лыжниками. Так на Пхукете развлекается, загорает небедный люд из Европы.
Пляжный люд к джунглям не тянет. Зато аборигены острова по субботам и воскресеньям сюда съезжаются отовсюду.
С горы по дикому лесу среди огромных камней течет небольшая речушка. Возле нее под сенью деревьев расстилаются скатерти и клеенки. Нехитрым обедом и купанием в речке посещенье Национального парка, как правило, ограничивается. Но молодежи хочется заглянуть в «настоящие джунгли», и это сделать вполне возможно. Надо только решиться пойти по тропинке, бегущей по камням в горы. Оставив сумку с фотографической техникой у владельца харчевни, я потянулся за молодыми. Тропа бежала вдоль речки. Сквозь плотную зелень был слышен шум текущей воды, и кое-где речка срывалась вниз водопадами.
В жару за тридцать хорошо быть у моря. А под пологом леса чувствуешь себя так же, как в бане. Моя кепка на голове плавает, струйки пота сбегают по всему телу. Завидую обгоняющим меня ходокам – они в шортах. Но есть преимущество и у штанов, они защищают от всего, что дарит тропический лес пешеходам, – множество всяких колючек, шипов, высохших ломких стеблей бамбука. Фу-у!.. Монотонная плотная зелень начинает надоедать, а тропка становится уже и круче. Вырезаю бамбуковый посох и уже «на трех ногах» продираюсь по зеленой норе, превращаюсь постепенно уже в скалолаза.
Тихо. Монотонный крик птицы – чии!.. чии!.. – лишь подчеркивает безмолвие леса. На тропе мелькнула небольшая змея. И с этой минуты в каждой лиане я вижу опасность. А лиан тут, как снастей на парусном судне, – веревками свисают сверху, удавами обвивают деревья, тянутся в стороны, переплетают всю зелень, делают ее непролазной. На тропе лианы лежат наподобие вздутых вен на руке. И это отчасти облегчает мой путь – двигаюсь вверх, как по лестнице.
За три часа одолел я не более двух километров пути и, выбрав камень, вынужден был присесть, оглядеться. Вот он (любуйся!), знакомый по книжкам тропический лес. Можно различить его ярусы. Внизу – ни травинки, только прутики тощего подлеска. Далеко вверх уходят колонны огромных стволов. Бури бы их свалили, но природа позаботилась снабдить великанов плоскими боковыми треугольной формы подпорками. (В строительном деле называют их контрофорсами.) Верхушки таких великанов парят над лесом. За них цепляются клочья тумана. А в них – кудряшки деревьев не столь высоких. Среди них различаешь растущий кустами бамбук. А рядом пальма и какое-то дерево с листьями величиною в полдвери, вот что-то, на фикус похожее, вот лопушистый банан с плодами не крупнее маленьких огурцов. Ботаник тут был бы счастлив, для меня же разнообразие джунглей сливалось в единый, без оттенков, зеленый мир («зеленый ад» – называют иногда путешественники).
Лицо и особенно большие глаза очень выразительны у гиббонов.
Сидеть в одиночестве в этом лесу вдруг стало тоскливо. И с какой радостной благодарностью я вспомнил вдруг наши леса! Вспомнил тропинки в березняках, полянки, опушки. Каждое время года приносит в наш лес свои краски. Дней за двадцать до этого мы бродили с другом в перелесках близ Рузы. Закрыв глаза, вспомнил я клен, в пасмурный день излучавший листвою солнце, вспомнил две елочки возле него, вспомнил густо-малиновый куст черноплодной рябины.
Очнулся я от странного крика, шедшего из глубины леса. Приложив ладони к ушам, определил: звуки идут откуда-то снизу. Не птицы. И явно не люди. Кто же? Учащаясь, крики слились в единый вой, точь-в-точь сирена машины с мигалкой. Гиббоны?.. Это были они – обезьяны, которых я много раз с восхищением наблюдал в зоопарках, знал об их песнях, но ни разу не слышал. А эти джунгли – как раз родные места гиббонов…
Вниз спускаться, хватая руками веревки лиан, оказалось куда легче подъема в гору. Ответвление тропки привело меня под деревья, с которых разносился по джунглям обезьяний концерт. Но гиббоны не были на свободе. В ветвях я увидел большие вольеры, в которых гиббоны не только пели, как это бывает у них на воле, но и проделывали на веревках акробатические трюки.
Мое присутствие было замечено. Из-под бамбукового навеса вышел молодой парень, оказавшийся биологом из Австралии. С обоюдным интересом мы познакомились. И под музыку обезьян о них побеседовали.
Из всех человекообразных обезьян гиббоны на человека походят меньше других. Они небольшие и в отличие от медлительных своих соседей орангутанов необычайно подвижны. Раскачиваясь на длинных руках, они на большой высоте перелетают с ветки на ветку, слывут непревзойденными в животном мире гимнастами и самыми шумными из всех млекопитающих.
Живут гиббоны в джунглях Юго-Восточной Азии. Держатся в верхних ярусах леса, не опускаясь на землю, – наверху им хватает плодов, насекомых, птичьих яиц и птенцов.
Особенность гиббонов – строгая моногамия. Иначе говоря, они однолюбы. Двое в семейной паре всю жизнь хранят верность друг другу, чувствительны к невниманью, страдают, если долго не видятся, вместе воспитывают малышей и живут семьями, строго блюдя границы своих территорий.
Утро гиббоны встречают криками. Перебранку начинают самки разных семей, к ним потом присоединяются и самцы. И вот над джунглями стоит уже рев, унять который никто не может – гиббоны выясняют территориальные отношения. Каждая семья хотела бы «прирезать» себе участок леса с плодами, но соседи этого ей не позволят. Звуковые угрозы переходят иногда в потасовки, но увечий в них не бывает. Это ритуальная имитация большой драки. Все заканчивается миром и поиском пищи для завтрака.
Малыши у гиббонов родятся почти что голыми, только в пушистой «шапочке». Но с первой минуты жизни малыш впивается цепкими пальцами в материнскую шерсть, и мать его не теряет, совершая восьмиметровые перелеты с ветки на ветку.
