Малыши у гиббонов родятся почти что голыми, только в пушистой «шапочке». Но с первой минуты жизни малыш впивается цепкими пальцами в материнскую шерсть, и мать его не теряет, совершая восьмиметровые перелеты с ветки на ветку.
В два года малыш уже может и сам проделывать «хождение по ветвям». Но взрослым становится в шесть лет, когда в семье подрастают еще трое сестер и братьев. Половозрелого отпрыска любого пола семья прогоняет – взрослый гиббон должен найти себе пару, стать семьянином.
Когда-то гиббонов в этой части земли было великое множество. По рассказам моряков, их крики были слышны с островов. Сейчас в Таиланде их, полагают, близко к ста тысячам.
На Пхукете гиббоны когда-то жили. Но освоение острова человеком, сведенье лесов полностью их истребило. Свою лепту в сокращение обезьян в джунглях вносят владельцы ресторанов и разных увеселительных заведений. По их заказам браконьеры убивают гиббонов-родителей и увозят с собой малышей. Подвижную обезьянку наблюдать везде интересно. Но с заходом солнца гиббонам полагается спать. Чтобы они не дремали, их поят каким-то снадобьем. Но это истощает «гимнастов», сокращает сроки их жизни. Словом, везде человек на потеху себе либо по какой-то иной корысти ущемляет и ущемляет Природу. А потом спохватывается, пытается положение как-то исправить.
И на Пхукете тоже решили возродить голосистых обитателей джунглей. С материка на остров завезли три десятка гиббонов. Я их увидел в момент карантина. Желанный лес был с ними рядом, но еще три-четыре недели им придется попеть в вольерах.
С австралийцем Патриком Киланом мы до вечера наблюдали в бинокль за странными, похожими на больших пауков существами с выразительными, подернутыми печалью глазами…
Из заповедника к побережью я собрался ехать перед заходом солнца. Пугающая зелень джунглей быстро становилась темной. И было так же, как днем, тихо в диком лесу. Только какая-то птица продолжала странный однообразный призыв – чии!.. чии!..
• Фото из архива В. Пескова. 14 ноября 1997 г.
Окно в природу
На Пхукете между делами серьезными нашелся день посетить здешний маленький зоопарк.
Пхукет – остров тропический, и в зоопарке нет животных, не способных переносить жару. Встречает зоопарк посетителей криками петухов. В просторной вольере их тут великое множество, и самых разных пород. Но интересен был хрипло кричавший голенастый певун. Это был петух не домашней породы, а дикарь, пойманный в зарослях юго-восточных азиатских лесов. Родоначальники всех кур на земле поныне живут в природе, и повадки у них такие же, как у всех дворовых несушек и петухов.
Дикарь между «цивилизованными» собратьями выделялся более яркой окраской – золотисто-рыжий с черно-зелеными перьями слегка потрепанного хвоста. Так же, как все петухи, он энергично разгребал мусор и клевал несуществующие зерна, созывая подружек.
Я бросил горсть зерен из пакета, которые тут продаются для угощенья животных, и весь птичий двор, включая кур, важного индюка, цесарок и дюжины две голубей, устремился к месту, где было, что клюнуть.
Потом увидел я крокодила. Он выглядывал из зарослей над зеленым прудом. Острые зубы в открытой пасти ничего хорошего не сулили. Но, самое главное, никакой ограды вокруг чудовища не было. Я оглянулся, прикидывая, куда податься, если оно вдруг решило бы маленький пруд переплыть. И тут я увидел парня – служителя зоопарка. Метелкой сгонял он палые листья с дорожки и беспечно крокодила перешагнул. Тут я понял: зверь сделан из пластика. Но был он так искусно раскрашен, что я даже вслух рассмеялся над пережитым испугом.
Потом в зарослях встретились два жирафа. И тоже из пластика. Потом – искусно подделанный под настоящего бегемот. На спине у него фотографировались двое мальчишек с отцом. Обилие подделанных под настоящих зверей скульптур начинало уже раздражать. «Конечно, это удобно – ни кормить, ни чистить не надо…» С этими мыслями подошел я и к тигру, лежавшему под навесом без всякого огражденья. Остановился в трех шагах от него, дивясь работе искусного имитатора. И вдруг глядевший на меня зверь моргнул. Я подумал сначала, что это мне от жары показалось. Но «пластиковый» зверь вдруг сладко зевнул, обнажив прекрасную челюсть с клыками. Я окаменел. В фигуре моей, наверное, был очень заметен испуг – сзади раздался смешок. Оглянувшись, я увидел служителя зоопарка, явно испытавшего удовольствие от увиденного. И картину эту он, как видно, наблюдал уже не единожды.
Тигр был живой! Служитель подошел и погладил его по спине. Только теперь я узрел скрытую складками шкуры стальную цепочку. Служитель предложил с тигром сфотографироваться. Я, еще не оправившись от испуга, лишил себя этого удовольствия, но, заплатив за съемку, запечатлел обнявшего зверя служителя. У тигра эта скучная процедура, видно, сидела уже в печенках. Печальными глазами глядел он в камеру, страдальчески зевнул и опустил веки. «Глаза бы мои на вас не глядели», – написано было на морде владыки джунглей.
В зоопарке провел я весь день. Двигаясь вечером к выходу, решил еще раз увидеться с тигром. Лежал он в прежней привычной позе, вытянув вперед лапы и закрыв глаза. Морда его выражала страданье. Он тяжело дышал и стонал, в точности как страдающий человек: «О-ох! О-ох!»
Бенгальские тигры в леса Юго-Восточной Азии перебрались когда-то через Гималаи с приамурского севера. Жару звери едва переносят, спасаясь от нее в водоемах. Но тут в неволе тигр этой радости был лишен. Целый день он лежит неподвижно, способный лишь поворачивать голову, и ожидает спасительную прохладу. К ночи его на цепочке уводят в загон. Там он может хотя бы размяться, пройтись из угла в угол. А завтра опять мученье… Страшное существо – человек! Кто тигра осудит, если однажды махнет он лапой, вцепится в руку кому-нибудь. Это он может. Но почему-то терпит, униженный и печальный.
Большую часть дня провел я возле слонов. В отличие от других зоопарков они были тут почти что вольные.
После войны, помню, шел фильм с названием «Слон и веревочка». Фильм я не видел, а названье запомнилось, и я улыбнулся, наблюдая, как по дорожке между деревьями парень вел на веревочке маленького слоненка. Я сидел в это время под зонтом у стола, делая запись в блокноте, и ел мороженое. На мои сигналы рукою – подойти поближе, парень, водивший слоненка, сразу откликнулся. И вот представьте картину: слоненок хоботком залез в карман моей куртки, потом хоботком же взял у меня из руки карандаш, но, убедившись в его несъедобности, отбросил в сторону. Добрался слоненок наконец до мороженого. Оно уже было ему знакомо. Слоненок высосал его из пакета и впрыснул, подогнув хобот, в рот. Я сделал знак продавщице поднести еще угощенья. Слоненок мгновенно съел три порции. И парень, боясь, что любимец его меня разорит, потянул за веревочку. Слоненок сопротивлялся. Был он ростом с теленка, но кругленький, плотный, с черной редкой и жесткой шерстью. Добрые глазки искали, чего бы еще зацепить хоботом.
Пожилая служащая присела у столика с гроздью бананов. Слоненок, еще питавшийся молоком матери, не мог с ними справиться. Женщина разминала бананы в ладони и просовывала сладкую кашицу слоненку под хобот.
Прикончив бананы, малыш решил порезвиться, и парень, водивший его, выпустил веревочку из руки. Слоненок побежал по дорожке, хлопая ушами и качая хобот, как маятник, из стороны в сторону. Порезвившись, он почесал бок о корявый ствол пальмы, а потом какая-то сила понесла его к маленькому густо заросшему прудику. И в нем слоненок увяз. Он чувствовал, что оказался в беде, – барахтался в хлюпкой трясине и испуганно затрубил. Голосок, похожий на звук пионерского горна, сейчас же услышало все слоновое поголовье. Мать, привязанная канатом к бетонной тумбе, побежать на выручку не могла и лишь, задрав хобот кверху, наблюдала за происшествием. Зато пять сверстников малыша – слонята четырех-пяти лет – сбежались к пруду и с интересом наблюдали возню собрата…
Тот самый слоненок.
Азиатские слоны спокойней, покладистей, чем африканские, и в зоопарке их держат почти на свободе. Слонята бродят вблизи площадки, где их обычно кормят. На слонах повзрослее служители верхом, как мальчишки в нашей деревне на лошадях, ездят по территории зоопарка по разным делам. На слонах же возят корма. При мне на площадку привезли верхушку сломанной ветром пальмы, и я наблюдал, как слоны, уткнувшись в кучу зеленого сочного корма, ворошили его хоботами.
Совсем уж маленький слон еще не знает, для чего ему хобот. Гибкая «рука» путается у него в ногах, иногда на хобот слоненок даже наступит. Но здешняя темнокожая братия уже хорошо понимала назначение главного инструмента слонов. У пруда, где плавали черные австралийские лебеди, слонята устроили себе душ – с наслажденьем, как из шлангов, поливали друг друга водой.
