Кто, с кем и в какой паре стартует? Эти вопросы занимают всю маленькую Норвегию. Чтобы хоть немного разрядить накалённую — в буквальном и переносном смысле слова — атмосферу, у входа в зал громко распевает шуточные песенки университетский ансамбль в ярко-красных одеждах. А в зале потихоньку наигрывает традиционные мелодии солидный джаз-банд. Знакомые нам мальчишки в стиле профессиональных манекенщиц демонстрируют нахлобученные на себя экспонаты.
И бьёт наконец час жеребьёвки. Всегда улыбающийся лорд-мэр Осло Альберт Норденген вытягивает из старинного серебряного кубка бирку со стартовым номером конькобежца. Ну а вслед за ним и главным судьёй честь частично решить чью-то конькобежную судьбу предоставляется Гончаренко. Такое признание приятно. Приятно и другое. В разговорах с нашим чемпионом лорд-мэр не преминет вспомнить, как встречался в Москве с коллегой Промысловым. Во время официальных приёмов Норденген обязательно поднимет тост за почётного гражданина Осло Олега (с ударением на первом слоге) Гончаренко. И это при том, что отношения с Норвегией, вечно оглядывающейся на заокеанского партнёра, складываются порой неровно, сложно.
Спорт принято называть послом мира. Один из добросовестных работников спортивного постпредства — Олег Гончаренко. Уважая советского чемпиона за одержанные на норвежской земле победы и ценя его теперешнюю объективность, лёгкость в общении и доброжелательность, норвежцы, хотят они этого или, может, не хотят, отдают дань уважения нашей стране. Общаясь и прислушиваясь, невольно понимаешь друг друга. И пусть наведённые таким образом мосты напоминают скорее временную переправу. Шаткий мостик при обоюдном желании по силам укрепить, расширить. Особенно если начать работу с двух противоположных берегов. Поэтому занятый по горло Гончаренко и зимой — в разгар сезона — старается не пропускать встреч в Обществе советско-норвежской дружбы, в котором его за годом год аккуратно избирают в правление.
Миф о грозном русском соседе, о «советской угрозе» прочно вдолблён в головы норвежцев. Но после бесед с тем же Гончаренко миф даёт слабинку, появляются трещинки и сомнения. Верить ли газетам, деятелям из стортинга? Что если присмотреться повнимательнее? Отбросить старательно привитые, привычные представления и взглянуть на русских своими глазами. Хотят ли русские войны? Вам, наши недоверчивые западные соседи, на этот вопрос мог бы ответить ваш спортивный кумир Олег Гончаренко. Он бы рассказал о послевоенном голоде и разрухе. О том, что его сверстникам пришлось надолго забыть об обыкновенном обеде, состоявшем из трёх блюд. О том, что зимой нужно потеплее одеваться — не во что было. Но не принято у нас плакаться. Присмотритесь к Гончаренко, и вы многое узнаете о нас, о советском характере, о наших чаяниях. Да, Гончаренко великий чемпион и в то же время обыкновенный советский человек. Что ж, смотрите, приглядывайтесь…
А мы давайте вернёмся на « Бишлет» и с удивлением увидим отмеряющего круги Гончаренко. Низкая посадка, мощный толчок, ритмичный, как камертоном заданный бег. Главный тренер сборной СССР Борис Павлович Барышев показывает ребятам на Гончаренко и что-то — известно что — энергично объясняет, копируя его манеру. Улыбается голландец, экс-чемпион Кейес Феркерк: «Олег прямо копия Хайдена. Или наоборот?» Чувствую: обычно невозмутимый Олег Георгиевич волнуется. Завтра снова на лёд дорогого катка, завтра — парад чемпионов. Надо как следует потренироваться. Помнят ли его зрители?
Оказалось — помнят. И когда диктор, как прилежный ученик-отличник, залпом отбарабанил все титулы Гончаренко, особенно налегая на приобретённые в Норвегии, «Бишлет» ответил дружелюбным рёвом. «7 баллов по шкале Рихтера», — на полном серьёзе констатировал информатор.
Даже здесь, представляя чемпионов, влюблённые в коньки норвежцы не обошлись без азартной соревновательности. Знаменитостей предложено встречать аплодисментами. Чем выше уровень специально замеряемого шума, тем популярнее спортсмен. Первым появляется сгорбленный старичок, медленно ковыляющий на допотопных коньках. Еле-еле сохраняя равновесие, неизвестный мне чемпион приветственно поднимает руку.
Экс-чемпионы помоложе стараются показать если не прежнюю скорость, то класс, технику. «Даг Форнесс, Пьер-Ивар Му, Фред-Антон Майер, Стен Стенсен, голландец Кейес Феркерк, американец Терри Макдермотт», — захлёбываясь в восторге, выкрикивает диктор некогда гремевшие на льду имена. Трибуны отзываются свистом, аплодисментами, улюлюканьем. Но победитель лично мне известен заранее. Он обычно выезжает последним и, позабыв про возраст, обязательно откалывает какой-нибудь номер. То наденет маску, то сорвёт с Феркерка или Майера шапочку и нахлобучит её на глаза. Его всё равно узнают, и никакая шкала Рихтера не выдержит невообразимого ора, в котором, как песчинка в море, потонет голос диктора: «Чемпион мира 1950, 1951 и 1952 годов, трёхкратный победитель Олимпийских игр Ялмар Андерсен». Именно он, известный в маленькой четырехмиллионной стране под ласковым именем Яллис, признан норвежцами сильнейшим конькобежцем всех времён и народов. Стиль Ялмара считается непревзойдённым. Это эталон. Кажется, ещё немножко, и его поместят в никому не доступное, бережно оберегаемое хранилище. Предостережение: «Не сотвори себе кумира» — всенорвежского любимца Ялмара Андерсена явно не касается.
Этого Андерсена и обыграл в 1954 году тогда молоденький Гончаренко. Сейчас, укрепив на рукаве судейскую повязку, он направляется к конькобежной бирже. Семеню за Олегом Георгиевичем и я. Мы идём по кромке льда рядом с трибунами. Гончаренко привычно на ходу ставит росписи в протягиваемых программках. Ему хорошо. Его все знают. К тому же Олега Георгиевича не смущает скользкий лёд. А меня, и так спотыкающегося, атакуют. Руки тянутся с трибун за пришпиленным к воротнику фирменным прессовским значком. Снимешь знак — полицейские тотчас попросят на трибуну. Вот и отбиваешься как можешь от наглецов болельщиков. Их столько, что любое упавшее на «Бишлет» яблоко без промаха угодит в чью-нибудь голову. Опасаясь давки и суматохи, организаторы за полтора часа до старта запирают ворота. Не помогает. Пару раз был свидетелей штурма стадиона. Брали его полувоенным приступом, разве что без стрельбы и артналётов. На каменные заборы забрасывались верёвочные лестницы, канаты с кошками-крючками. Полиция с контролёрами умело и абсолютно хладнокровно отбрасывала наступавших, а те лезли и лезли. Что делать, если сам главный арбитр чемпионата Вилли Рейсванг жаловался нам с Гончаренко: не сумел достать билетов для жены и сына.
Сочувствую я и королевским гвардейцам в высоченных чёрных папахах с пушистыми кисточками. Как осторожно маршируют по полированному льду барабанщики и трубачи! Только бы не упасть в этот торжественно-волнующий для гвардии момент: следуя ритуалу, главный судья вводит в ложу королевскую особу и лиц, её сопровождающих. Улаф V и его сын — кронпринц — конькобежных соревнований стараются не пропускать и к началу не опаздывать. Король с родственниками усаживаются поудобнее, Вилли Рейсванг даёт из королевской ложи отмашку белоснежным платком, и Эрлинг Эллингсен приступает к своему стартерскому делу.
«На линию!» — привычно командует он. Поднимает вверх пистоль и, видимо, стреляет. Видимо, потому что по крайней мере я звука выстрела не улавливаю. Зато в уши мне рвётся безумное «Хейя!» и удары, да что там удары — бой здоровенного барабана. Как его только протащили на трибуну? Не умолкает вой саксофонов, в которые дуют трое парней в поварских колпаках. Конькобежцы, застывшие в скрюченно-неудобных позах, недоуменно смотрят на Эллингсена, мол, чего не стреляешь? И, пылая щеками, стартёр решается на никакими правилами не предусмотренную пантомиму. Поворачивается к зрителям, страдальчески морщит лицо и, поднеся палец к губам, произносит в микрофон некое непереводимое «тсс…с…с…». Трибуны сначала раскатисто смеются, потом многоголосо и непохоже передразнивают бедолагу, затем послушно замирают. Судья снимает старенькую кепочку с синим козырьком и отвешивает толпе поклон. Не догадывался, что в Эллингсене пропадает актёрский талант.
И в мыслях не держу описывать полторы тысячи раз описанные состязания. Если не возражаете, лучше проследуем за Олегом Гончаренко в места, запретные для рядовых болельщиков и даже для журналистов: на биржу, в раздевалку, судейскую.
Биржей именуется пятачок рядом с переходной прямой, где меняются дорожками конькобежцы. Не бывает жеребьёвки, на которой бы главный судья не запрещал тренерам появляться у биржи на коньках. И не родилось ещё простачка, который бы не ослушался приказа. Пощёлкивая секундомером, моментально перекраивая составленные ночью графики забегов, перекрикивая болельщиков, ведут они подопечных по дистанции. Одним из бесспорных чемпионов биржи считаю нашего Юрия Чистякова. Его шаляпинский голос невозможно не услышать и на противоположной от биржи трибуне. Спокоен, словно на рыбалке, Борис Васильковский. Как бы ни складывались дела, он знай похваливает ребят, не забывая, впрочем, показать на самодельном табло, сколько секунд проигрывает или выигрывает конькобежец заданному графику. Японские тренеры не обходятся без неведомой остальному миру техники. Их крошечное переносное электротабло автоматически ведёт спортсменов по дистанции. А голландец Феркерк, тренировавший сборную Швеции, больше полагается на резкие крики-подсказки и непотерянную скорость. Чудится, миг — и он на быстрых своих коньках покатит рядом с подопечным шведом, подталкивая того в спину. Американка Диана Холам — единственная женщина на этом мужском сборище, страшно нервничает, но задачу свою знает твёрдо. Три поднятых вверх пальца сигнализируют, что Хайден или кто-то другой из американцев бежит на три секунды лучше намеченного, пальцы опущены вниз — надо поднажать, прибавить.
