Однако лицо становилось уже малиновым. Перебрал в памяти вчерашний день и сегодняшнее утро, но ничего подозрительного не припомнил. Может, съел я что-то несвежее и у меня аллергия? Питались мы в нашей гостинице, точнее в ее ресторане, превращенным на период чрезвычайного положения в офицерскую столовую. Пища готовилась кадровым военным поваром без каких-либо изысков, но была всегда свежая. Значит, здесь что-то другое. Похоже, какая-то инфекция прицепилась?
Я позвонил в горотдел милиции капитану Григоряну и попросил его срочно приехать в штаб нашей группы. Минут через десять подъехал Маврен. Увидев меня, он удивленно произнес:
— Что это с вами? Что произошло?
Поскольку рассказывать было нечего, я сразу спросил:
— Есть ли в городе инфекционная больница?
— У нас есть инфекционное отделение в областной клинической больнице. И там работает доктор Акопян. Поехали, я отвезу вас к нему, — предложил капитан Григорян.
Оказалось, что инфекционное отделение, как и сама больница, располагалось всего в нескольких сотнях метров от УВД НКАО, так что вскоре уже мы входили в приземистое одноэтажное здание старинной постройки, как минимум, конца XIX века. Оно стояло в глубине больничного сада, в удалении от других лечебных корпусов. У входа я спросил капитана:
— Как зовут «доктора Акопяна»?
— Да так и зовут «доктор Акопян». А, вы хотите узнать его имя и отчество? Честное слово, не знаю, — Григорян смотрел на меня растерянно. — Он у нас один из старейших и очень уважаемых врачей. С детства помню, что все в Карабахе зовут его только по фамилии.
В небольшом полупустом кабинете с табличкой «Заведующий инфекционным отделением» был полумрак. Два маленьких оконца слабо пропускали утренний свет, а лампочка под потолком в 40 ватт еле добавляла освещения. За столом, покрытым зеленым сукном, сидел очень пожилой человек, совсем седой, сухонький, в больших роговых очках с толстенными линзами. Вдоль одной стены стояли ажурные жесткие деревянные стулья. Вот уж они были точно из 19 века. Я даже знал, что их называют «венские». Мне подумалось, что доктор, наверное, ровесник здания и этих стульев. В кабинете была какая-то особая тишина и необычная умиротворенность.
Доктор на наше «здравствуйте» слегка кивнул головой, ничего не спросил, только вопросительно посмотрел на нас. Григорян торопливо вперемежку на русском и армянском вежливо представил меня, стал подробно объяснять, зачем мы приехали.
Доктор Акопян движением руки остановил его, а мне негромко на чисто русском сказал:
— Раздевайтесь до трусов, уважаемый. Посмотрим, что с вами случилось?
Доктор осмотрел меня, прослушал легкие, измерил давление, сунул мне градусник. Передвигался он по кабинету с необычной легкостью, быстро, но бесшумно, а в прикосновениях его рук чувствовались сила и твердость.
— Расскажите, что вы ели-пили вчера и сегодня? Бывали ли у вас раньше такие проявления? Общались ли вы с больными людьми и где? Что еще у вас болит? Принимали ли вы какие-нибудь лекарства?
Услышав мои отрицательные ответы, доктор продолжал свои вопросы, при этом тут же сам себе и отвечал:
— Ну что начальник, давно в наших краях? Трудно в Карабахе? Служба-то нервная и, видно, небезопасная? Это что ж вокруг делается? А вы все близко к сердцу принимаете, нервничаете чрезмерно. А, впрочем, кто сегодня не нервничает? А как бы вы поступили, если бы вас родины лишали? Я старый врач, многое повидать успел, а вот уходить на тот свет без надежды на благополучие своего народа просто страшно. Надеюсь на лучшее… Да, вот еще. Мало спите. Вам бы отдохнуть полезно. Недельки две отдыха в наших горах, как в былые времена, не только, как рукой, все бы снялось, а подпитались бы здоровьем не на один год. Да, не курортное время нынче в Карабахе. Но, не волнуйтесь. Все равно поможем. Это у вас аллергия. Сейчас лекарства пропишем. Все будет хорошо.
После слов доктора Акопяна я немного успокоился. Больница мне вроде не грозит, тем более — возвращение в Москву. Аллергия — чепуха. Можно особенно не беспокоиться. Правда, если она возникла на нервной почве, то, конечно, некоторые поводы появиться ей у меня в Карабахе, были. Обстановка в НКАО накалялась то и дело. Под давлением Баку в армянских населенных пунктах проводились масштабные проверки паспортного режима. Фильтропункт, изоляторы временного содержания работали с перегрузкой. Азербайджанцы стали применять новые виды террора — поджоги школ, зернохранилищ, животноводческих ферм, а то и просто стогов сена. Люди гибли с обеих сторон, но значительно больше, конечно, армяне. Уголовные дела мы успевали заводить лишь при наличии трупов.
Участились многолюдные митинги у здания УВД НКАО. В нем, как известно, кроме штаба нашей группы размещался изолятор временного содержания, который был переполнен армянами, отбывающими административные наказания за различные нарушения режима чрезвычайного положения. Почти ежедневно часть из них приходилось переводить в ИВС Шушинской тюрьмы. Как бы мы не держали в секрете дни и часы их перевода, подполье все равно оказывалось в курсе. С раннего утра скорбные группы родственников и друзей появлялись у входа в УВД, постепенно они обрастали толпами сочувствующих. Как только к воротам УВД на БТРах прибывал войсковой наряд сопровождения, так начинался митинг и обстановка вокруг здания УВД накалялась до предела.
Не один раз и по собственной инициативе, и по требованию митингующих, приходилось полковнику Гудкову, мне, а то и начальнику УВД НКАО генералу Ковалеву выступать на таких митингах, разгоряченных, взвинченных нервозностью призывов к самовольному освобождению задержанных, расправе над представителями МВД Азербайджанской ССР, находящимися в здании УВД. Чем могли завершиться наши выступления перед людской толпой, ожесточенной горем и отчаянием, разуверившейся в обещаниях властей и существовании правды и справедливости? Достаточно одного неосторожного слова и последствия для нас могли быть печальными. Порой, из-за того, что люди не поддавались нашим уговорам и разъяснениям и блокировали выезд БТРов с арестованными армянами из ворот УВД, мы отменяли их перевод в Шушинскую тюрьму.
22 декабря толпа, выступившая против отправки в Шуши трех молодых степанакертцев, задержанных накануне при проверке документов и жестоко избитых азербайджанским ОМОНом, смела охрану здания Управления внутренних дел области, прорвалась в его помещение. К счастью там не оказалось ни кого из азербайджанцев-сотрудников МВД республики. Они в это время вместе с полковником Гудковым находились в гористой части шоссе Аскеран — Степанакерт на месте подрыва автобуса с 13 азербайджанскими милиционерами, ехавшими утром из Шахбулага в Шуши.
Взрыв пяти килограммов тротила, как определил наш эксперт, прогремел с некоторым опозданием, когда автобус ПАЗ уже миновал заминированный участок. Камни и куски асфальта, поднятые взрывной волной, посекли заднюю часть автобуса, разбили стекла. Обошлось без жертв. Был легко ранен прапорщик Алиев.
В ноябре из степанакертской больницы исчезли аршалуйские армяне, задержанные в гадрутском селе Дудукчи в ходе оперативно-войсковой операции. В эти же дни из нашего степанакертского изолятора временного содержания бежал преступник-рецидивист. Бежал белым днем, прямо на глазах работников милиции и Управления Комитета госбезопасности области, двор которого был практически общим с УВД. Дело было так. Степанакертский отдел милиции задержал вора при совершении преступления. Он через форточку пытался вытащить ценные вещи из квартиры первого этажа многоэтажного дома на улице Кирова. При расследовании оказалось, что преступник родился и вырос в Карабахе, но давно проживает в Туркмении. Приехал в гости к родственникам. Мы могли его в ИВС при УВД области не брать. Но пошли на встречу просьбам руководства горотдела милиции. Мол, воришка мелкий, отправишь в Шуши, возни не оберешься с доставкой на допросы, да мало ли что азербайджанцы с ним там сделают? Соблюдая существующие требования, мы, на крайний случай, запросили на него данные в Главном информационном центре МВД СССР. Неожиданно пришло сообщение, что сей туркменский гость уже трижды был судим за аналогичные преступления. Рецидивист! Воспользовался халатностью охраны, с которой легко подружился. Ведь она у нас была практически вся из представителей МВД Туркменской ССР. За этот промах полковник Гудков ожидал из Москвы серьезный нагоняй, соответственно — наказания заслуживал и я.
Ко всему этому, видимо, наше министерское руководство допекли постоянные нарекания и жалобы Поляничко и МВД Азербайджана, на якобы имевшую место несогласованность наших действий с их борьбой против армянских сепаратистов. И вот, два дня назад из Москвы в Степанакерт для поверки нашей работы прибыли сразу три полковника и все в чине старших оперуполномоченных по особо важным делам инспекции по работе с личным составом МВД СССР. Профессионалы знают, что такую проверку зря не направляют. Полковник Гудков предупредил нас, чтобы в работе с комиссией была обеспечена полная откровенность:
