Рассказывать о войне, Грозном, не хочет и против того, чтобы я что-либо об этом писала. Как она сказала: «Я не хочу пачкать твои детские мозги. И вообще, сожалею и удивляюсь сама себе, зачем я согласилась на все это. Не знаю, конечно, что у тебя получится, но если ты не станешь писать, не обижусь. Вот лучше почитай книги о Махмуде Эсамбаеве, посмотри открытки, какой была красивой Чечено-Ингушетия и Грозный. Вот книга о летчиках, сражавшихся в небе Грозного в годы Великой Отечественной, „Крылья дружбы“. Мне подарил ее автор, Алексей Павлов».
И еще одну книгу дала Кира Константиновна — «Крутой маршрут. Хроника времен культа личности» Евгении Гинзбург. Случайно она дала именно эту книгу или нет, не могу сказать, но за чашкой чая иногда ее словно «прорывало», и она рассказывала урывками то, о чем не хотела вспоминать. «Грозный сильно бомбили. Вот здание Республиканской библиотеки имени Чехова. Я часто ее посещала. Разбомбили полностью. Все в руинах. Я не могла попасть в свою квартиру. Все было занято солдатами. Никто не понимал, какими. С одной стороны — российская армия, через улицу — „дудаевцы“. Шла стрельба. У нас был дом на три семьи. Когда я все-таки пробралась в квартиру, ничего не узнала. На полу валялись перья от подушек, книги, побитая посуда, а из дивана, который купил брат накануне войны, сделали туалет. Я настолько была потрясена увиденным, очень расстроилась, не знала, куда идти. Соседка-чеченка пригласила попить чаю. Когда она поставила разные чашки, сказала: „Извини, то, что осталось, и чем могу, накормлю“. Но я уставилась на блюдца, это были наши блюдца — розовые с голубыми цветочками. Она произнесла: „Солдаты во дворе стреляли, когда уехали, подобрала, это — твои. Можешь их взять“. Вот так, с тремя блюдцами и приехала. Паспорт тоже потеряла. Выдали вместо него справку. Да тогда такие паспорта имело 70 процентов населения. В январе 95-го года пропал без вести брат Степан. Мне сказали, что его вывезли в полевой госпиталь Моздока. Я долго его искала, где только ни была. Никаких следов. Много потеряла близких людей. Но я не хочу об этом говорить. Страдали многие».
Вот передо мной «временный паспорт» Киры Кинстантиновны. Выдан он 8-го февраля 1994 года и действителен только до 8 апреля 1994 года, затем продлен до 8 июня, до 10 октября, а потом уж и не продлевали. Война затянулась. На паспорте печать, поставленная 4 апреля 1995 года, удостоверяющая, что Кира Константиновна получила помощь от Красного Креста — 22 рубля 50 копеек и еще бутылку шампуня. Что интересно, приехав в Астрахань, этот «документ» еще долго подтверждал личность Харлампиди К. К. Справка о том, что во время военных действий в г. Грозном пропал без вести брат Степан и заведено розыскное дело за № 263/95 выдана РОВД г. Грозного.
Дополнительных сведений о судьбе брата Кира Константиновна так и не получала с 1995 года и вряд ли уже получит. В Астрахани «вынужденная переселенка» часто сталкивалась с равнодушием людей, занимающихся вопросами таких, как она. И хотя по закону Российской Федерации о вынужденных переселенцах ей должна была быть «предоставлена безвозмездная субсидия и выплачена компенсация» (Указ Президента РФ от 5 сентября 1995 года № 898), никаких не то чтобы «дополнительных компенсаций», вообще компенсаций за утраченное имущество Кира Константиновна не получала и жилья собственного не имеет до сих пор. Почему? Она обосновалась в Астрахани в 1997 году, когда было принято Постановление РФ от 30 апреля 1997 года № 510 «О порядке выплаты компенсации за утраченное жилье или имущество гражданам, пострадавшим в результате разрешения кризиса в Чеченской Республике и покинувшим ее безвозвратно».
Сколько постановлений, законов… И все-таки препятствий намного больше, и в этом я убедилась, когда прочитала материалы, подготовленные С. А. Ганнушкиной — «О положении в России жителей Чечни, вынужденно покинувших ее территорию» (М., 2002). По-моему, эта проблема просто нарастает, словно снежный ком. Сама же Кира Константиновна о компенсациях, постановлениях не думает. Она и не обсуждала этот вопрос со мной. Ее мысли о другом. Их, по-моему, хорошо выразила Ирина Дмитриевна Шипулина в письме ко мне: «В нашей дружной компании были и гречанка, и грузинка, и чеченка, и армянка, и русская. Мы и окружающих не делили по национальному признаку, просто есть люди порядочные и непорядочные. Мы не сразу поняли, что стало происходить со страной и республикой с 1991 года. Но вскоре в Чечне уже невозможно было оставаться. Кира держалась там, можно сказать, до последнего. Она пережила и военные действия, разбой, беспредел. Пропал Степан, любимый брат… Уехала в Астрахань, но ее душа оставалась в Грозном. Родной край притягивает ее, и не может она смириться с тем, что произошло в республике и с республикой. Главная ее мечта — вернуться в родные и дорогие места».
Конечно, мне было интересно узнать, что стало с городом. Но Кира Константиновна рассказывать об этом не могла и не хотела.
В журнале «Мемориал» (2002. № 25) я нашла интересную информацию о Комитете солдатских матерей Астраханской области. Я достала телефон этого комитета и встретилась с Любовью Игнатьевной Гарливановой. Она заинтересовалась моей темой и предложила встретиться. Она подготовила для меня материалы о «вынужденных переселенцах», рассказала о работе Комитета солдатских матерей, который образовался в первые дни войны в Чечне в 1994 году: «Особую тревогу вызывают сыновья, которые проходят срочную службу в сегодняшней армии. Служба этих ребят превращается для матерей в ежедневную пытку и страх. Насильственный призыв в Российскую армию, где постоянно гибнет и калечится молодежь, сопровождается постоянным стрессом у матерей, разлученных со своими сыновьями».
Любовь Игнатовна с 1993 года занимается правозащитной деятельностью и судьбами пропавших без вести в Чечне. В Чечню она ездит постоянно.
На мой осторожный вопрос: «Что представляет собой город Грозный сейчас, как живут там люди?» — она ответила: «Когда я первый раз попала в Грозный, у меня был шок. Все разрушено. Руины. Первое впечатление — растерянность. Бомбы воюют с городами, домами и с мирными жителями. В Шали бомбили роддом[105], потому что рядом стоял танк, как памятник Великой Отечественной войны. Тяжелая судьба дома престарелых. Еды оставили на три дня. В медицинских пунктах все лежали вперемежку — чеченцы, русские, евреи, греки. Мужчины плакали, никто не понимал, что происходит. В Хасавюрте запомнилось, как из дома забирали двух стареньких женщин — русскую и чеченку. Они плакали, просили их не разлучать: „Мы не хотим умирать раздельно“. Я считаю, что народ хотели истребить. Когда была в Грозном в январе 1995 года, попала под бомбежку. Летит вертолет, а люди все бегут. Было очень страшно. Я упала. Даже не понимали, почему бомбят». Любовь Игнатовна плакала, когда стала рассказывать об обмене пленных на границе Дагестана и Чечни, на реке Аксай[106]. Несмотря на то что она часто бывает в Чечне, говорить спокойно об этом не может.
От войны в Чечне пострадала гречанка — Кира Константиновна. История преподнесла ей еще один «урок», и сущность его осталась прежней, а вот дата действительно поменялась. Ее родители приехали в Россию как эмигранты, или беженцы, в начале XX века, Кира Константиновна стала «вынужденной переселенкой» в конце XX века. Но если в начале века греков Россия встречала радушно, то сегодня делается все для того, чтобы вернуть жителей Чечни на ее территорию, где им постоянно грозит опасность. Вернуться на Родину предков и стать полноправной гражданкой Греции Кира Константиновна может, но она никогда этого не сделает, потому что ее Родина — Россия, такой выбор сделал ее отец.
От истории не уйти, как не уйти от самого себя. И приукрашивать ее или просто заклеивать некоторые ее трудные периоды белой бумагой, по-моему, безнравственно.
Мы обязаны не отводить глаз, не отворачиваться от правды. И я считаю огромной для себя удачей встречу с Кирой Константиновной Харлампиди.
Уроки, которые ничему не учат
Елена Суркова, г. Пенза, гимназия № 55, 10-й класс
В летнем лагере «Мемориала» на реке Истра я познакомилась с девочкой Светой — армянкой, переселенкой из Армении. Оказалось, что Света тоже из Пензы, учится в соседней школе, живет недалеко от меня. Наше знакомство и разговоры с ней перевернули мой взгляд на мир. То, что Света пережила в своей жизни, сделало ее мудрой не по возрасту. Меня потрясли ее рассказы о страшных днях землетрясения в Спитаке, но однажды Света высказала мысль, которая навсегда врезалась в мое сознание: страшны стихийные бедствия, но это — силы природы, неодушевленные силы, а то, что происходит в Чечне, — еще страшнее. Когда люди гибнут во время землетрясения и страдают от его последствий, страшно, тяжело, но можно понять, потому что причиной этому — природные катаклизмы. Но когда происходит то, о чем мы ежедневно слышим с экрана телевизора, читаем в газетах — бомбежки, зачистки, палаточные лагеря, террористические акты, раненые и изуродованные люди, страдающие дети, — как это можно принять, объяснить, как можно жить рядом с этим? И ответственны за это люди, а не безликие силы природы.
