Наконец мы пришли на кладбище. Я положила на могилу пару гвоздик. Вася лежит рядом со своими бабушкой и дедушкой. Тетя Валя начала жаловаться, что воруют цветы с венков. Я не могу понять, какими надо быть людьми, чтобы это делать. Господи, какая это низость, обкрадывать кладбища.
На кладбище тетя Валя мне сказала, что Вася ей говорил, будто смерть преследует его и ходит за ним по пятам. «Вот она его и настигла, — промолвила тетя Валя, еле сдерживая слезы. — Неправду говорят, что Вася ничего не понимал, он все понимал. Он слышал меня одну. Всё говорили его глаза. Когда я долго не приходила, его глаза мне говорили: „Мама, почему ты так долго не приходишь?“ Он меня прекрасно понимал. Некоторые родные даже иногда злились: „Почему он тебя узнает, а нас нет?“ Последней зимой (для Васи) мы с ним сидели и смотрели в окно. Я видела, что мой сын чувствует себя с каждым днем все хуже и хуже. Мы оба чувствовали, а может, даже и знали, но не хотели в это верить, что конец близок. И тогда я ему сказала: „Сынок, я хотела бы, что вдруг, если случится (они оба знали, о чем идет разговор), только летом. Летом тепло, цветочки, земля теплая, солнышко…“ Он повернулся и плотно закрыл глаза, говоря этим, что полностью согласен со мной. Он всегда закрывал глаза, если был согласен. А если нет, то пытался качать в разные стороны головой. Так что ты не верь, что он ничего не понимал», — повторила мне тетя Валя.
Наступило лето, Вася стал совсем плохим, и 10 июля 2000 года он скончался, промучившись пять с половиной лет.
Начало темнеть, нам пора было возвращаться. Мы шли молча. Каждая думала о своем. Мама Васи, наверное, вспоминала прошлое, а я все шла и размышляла, как у этой хрупкой женщины хватило сил и терпения в течение пяти лет видеть своего сына таким, каким он вернулся с войны.
Я договорилась о встрече с Васиной классной руководительницей. На полпути мы с мамой Васи встретили Нину Григорьевну Юкно.
БЕСЕДА С НИНОЙ ГРИГОРЬЕВНОЙ
Нина Григорьевна — учитель истории. 28 лет проработала директором Воднинской средней школы. В 2000 году исполнилось 50 лет ее школьной трудовой деятельности. Нина Григорьевна по сей день работает в школе. «Вася в 1982 году пошел в первый класс, а в 1992 году закончил 11-й класс. Закончил школу хорошистом, с четырьмя пятерками по предметам: физическая культура, обществознание, информатика, труд. По труду учился на автоделе, получил категории „А“ и „В“. Вася хотел поступать после школы в Омское училище МВД на отделение следователя. Из-за долгих раздумий не успел оформить документы, поэтому пришлось идти в армию. Был скрытным, не любил когда о нем говорили. Хоть плохое, хоть хорошее. Хотя в принципе плохого о нем сказать ничего нельзя. Всегда пользовался успехом у девушек. Очень любил природу, охоту, ягоды, грибы, как и отец. Их все время видели, как они ходили вместе. Учителя навещали Васю после травмы. Он узнавал их голоса, начинал плакать. Пенсия у Васиных родителей очень скудная, можно сказать, что эти люди брошены государством (имеется в виду пенсия по инвалидности). Приходилось помогать, кто как мог.
Смерть шла с Васей в ногу, следовала за ним. Ему даже гадала цыганка, что Вася умрет молодым, — рассказывает Нина Григорьевна. — Маму очень его жалко, ведь она болеет сахарным диабетом, да к тому же сердечница. Она ему очень помогла, если б не она, он бы, наверное, после ранения столько не жил. Мать его лечила народной медициной».
Мы сидели с Ниной Григорьевной, и, рассматривая классные фотографии, она вспоминала, как весь класс ходил на Параськины озера. Поднимались в верховья реки Ухты на лодках. Вместе ходили на посевные работы. Класс был очень дружный. Это было видно и в то время, когда Вася был болен. Друзья и одноклассники не оставляли его. Вот только девушка его оставила. И по сей день друзья ходят на могилу к Васе.
После нашей встречи, по дороге на остановку, я встретила сестру Васи, и мы с ней разговорились, она рассказала еще кое-что…
РАЗГОВОР С ОКСАНОЙ
«В госпитале мне было очень трудно, там столько ребят, я даже несколько раз падала в обморок. Мама получила квартиру, — говорит Оксана, — но с Васей жили в старой. Там поселок старый, спокойно, сосновый бор. Васю на прогулку можно выводить. Мы получили новую трехкомнатную квартиру, когда ранило Васю, но денег практически нет за нее платить. У мамы есть льгота, она платит за себя одну на 50 процентов меньше за квартиру, и все. Других льгот не дают, говорят, что Вася умер дома, а если бы он умер на войне, тогда бы считалось, что он погиб, а так как его только ранило, а умер дома, значит, никто ничего никому не должен. Совсем недавно нам еще принесли медаль Жукова, а ведь прошло уже довольно-таки много времени. С похоронами нам помогли, было много народу, поминки были большие… Мне кажется, что Вася умер из-за нас. Мы очень устали и со временем потеряли веру. Папа уже чуть ли не напрямую при нем начал говорить о смерти. Мой брат начал никнуть и, в конце концов, угас. Конечно, для нас эти пять лет были не жизнью, а мучением. Ну что теперь сделаешь. Теперь Вася покоится. Пусть спит с миром, — рассуждала сестра. И добавила: — Оль, когда мы справляли праздники, мы Васю никогда не прятали, он сидел на почетном месте во главе стола, и все были согласны с этим… Вот так. У меня сейчас у самой растут два сына. Я уже сейчас за них боюсь. Денег нет, чтобы можно было освободить их от армии. Я не знаю, что со мной будет, когда их заберут. Хоть они еще и маленькие: одному два с половиной, а второму и года нет, я все равно переживаю. Ну ладно, мне пора, да и у тебя скоро автобус уйдет…» На этом наш разговор с Оксаной и закончился.
В Ухтинской газете «НЭПлюс» 10 августа 1995 года была напечатана статья о Василии Пивоваре «Ау, люди! Идущий на смерть не может приветствовать вас…».
Да, действительно, Василий не может больше приветствовать людей.
«Два маленьких осколка перевернули жизнь обыкновенного паренька с Водного, сделав его инвалидом. 324 тысячи „инвалидных“ и бессознательное состояние, бессонные ночи родителей и напрасные надежды… Он не мог двигаться, и прогнозы на его излечение были пессимистичны. „Только чудо“, — говорили врачи. Но мама Васи Валентина Викторовна верит. И живет этой верой. „Я ему говорю: „Васек, у тебя еще есть силы терпеть?“ Он мне показывает — пальцами шевелит, ресничками. Так мы с ним понимаем друг друга“».
В этой статье приводится рассказ Дмитрия Кошеленко, служившего вместе с Васей. Мне удалось с ним связаться, и вот что он мне рассказал: «Призывали нас вместе в декабре 1993 года. Год служили в Чайковске (276-я танковая дивизия). Когда отправляли в Чечню, обманули так же, как обманывали и других ребят. Говорили: посылают на учения, но уже 23 декабря в полку знали, что нас ждет Чечня. Согласия не спрашивали, добровольцев не вызывали. Так на второй день Нового года мы оказались в Моздоке. Мотострелковая рота, в которой мы служили с Василием, базировалась в больничном городке на левом берегу Сунжи. Что и говорить, было тяжело, хотя сами парни, отвоевавшие в Чечне, не любят вспоминать подробности. Сначала не давали чеченским боевикам переплывать через реку, патрулировали улицы. Пострелять пришлось, — вспоминает Дима. — Мы, как земляки, старались всегда и везде держаться вместе, поддерживали друг друга. Он о маме все вспоминал, волновался за нее, — говорит Дима. — 19 января с утра выпал снег. Было холодно и сыро. Роту подняли, объявили задачу: занять позиции на заводе „Красный молот“. Отделения распределили по боевым экипажам. Вася оказался в седьмом, а я в восьмом. Ждали, когда атакуемые с другой стороны чеченцы сами полезут в капкан. Не получилось. Чеченцы ударили первыми. Я в это время находился на ПРП (передвижной разведывательный пункт), услышал только сообщение по рации: „Идет бой, есть потери, требуется поддержка“. После этого связь оборвалась. Я не могу вспомнить, сколько длился бой. Может, часы, может, минуты. Потом поредевшая рота построилась в больничном городке. Стояли и молчали. Ко мне подошел парень и сказал: „У тебя друга ранили“. Я не мог поверить, не хотел поверить. Позже выяснилось, что Васю „достал“ минометчик. Солдаты быстро погрузили его в машину и отправили в госпиталь. Один осколок попал Васе в висок, второй — в колено. Он уже тогда ничего не мог говорить, но все понимал. Пытался помочь ребятам, когда несли его к машине. О дальнейшей судьбе Василия я узнал уже здесь, в Ухте».
Я считаю, что этот кошмар давно пора прекратить. Сколько можно? Гибнут невинные ребята. Жены остаются без мужей, а дети без отцов. Матери теряют сыновей. Многие приходят изувеченными до такой степени, что им впору завидовать погибшим ребятам, приходят психически больные. У меня разрывалось сердце, когда я смотрела видеозапись. А ведь Вася не один такой. Сколько их?.. Неужели мы можем все оставить, как есть? Неужели никто ничего не сделает? Эта война не должна быть для нас бездонной пропастью. Я верю, что мы можем это изменить. Я не знаю, но что-то должно произойти.
