Руководство «черными кабинетами» стремилось тщательно охранять свою монополию на перлюстрацию, не желая допускать в эту сферу представителей других секретных служб. Надо отметить, что и А.Х. Бенкендорф не старался в данном случае «тянуть на себя одеяло». В 1830‐е годы внутренняя и зарубежная переписка евреев Волынской губернии некоторое время доставлялась для просмотра в III Отделение. Но по соглашению Голицына и Бенкендорфа в декабре 1837 года было решено, что все еврейские письма, поступающие в Радзивиловскую почтовую контору, будут присылаться петербургскому почт-директору. В результате Николай I 26 декабря 1837 года дал согласие зачислить в секретную экспедицию крещеного еврея Я. Липса, «знающего древний и новый еврейский язык»[416].
Характерна также история с жандармским майором Ломчевским. Последний 3 июня 1839 года обратился к минскому губернскому почтмейстеру И.К. Коваленкову, требуя доставить ему срочно и негласно сведения обо всех получаемых жителями Минска заграничных письмах, особенно из Швейцарии и Франции. Дело в том, что, по его словам, некоторые обыватели сами доставляли жандармам полученные из‐за границы письма «для отвращения подозрения в неблагонамеренных сношениях их с живущими в иностранных государствах здешними выходцами». Но поскольку такие письма приносили весьма редко, «и то большею частью распечатанными», то жандармский офицер не находил «в этом ни малейшей пользы». Поэтому он желал знать, «кто предъявляет мне заграничные письма и кто не находит сего нужным». В результате А.Н. Голицын 21 июня 1839 года обратился к А.Х. Бенкендорфу, напомнив, что «наблюдение за перепиской подозрительных лиц производится по повелению Его Высочества или сообщениям Вашего Сиятельства», а «требование Ломчевского может дать повод штаб-офицерам и других губерний просить реестры всех писем и тем возбудить недоверенность к почте». В итоге по указанию Бенкендорфа Ломчевскому было объявлено строгое замечание с предупреждением на будущее не вступать в переписку без приказа начальства[417].
Попытки нарушить монополию почтового ведомства на процесс перлюстрации предпринимались и представителями других властных структур, в частности губернаторами. Так, 1 декабря 1862 года министр внутренних дел П.А. Валуев отправил начальнику III Отделения князю В.А. Долгорукову обращение казанского губернатора генерал-лейтенанта П.Ф. Козлянинова. Тот просил дать разрешение «почтовым конторам доставлять по требованию правительственных мест и лиц, сведения о лицах, ведущих заграничную корреспонденцию с обозначением времени получения писем и места, откуда посланы, а также о времени отправления письма за границу и куда именно». Через несколько дней министру ответил начальник штаба Корпуса жандармов генерал А.Л. Потапов. По его мнению, «удовлетворение такого пожелания <…> было бы весьма полезно, но сомнительно, чтобы к тому не встретил препятствия Почтовый департамент»[418].
Однако в начале 1840‐х годов Голицыну при поддержке Бенкендорфа удалось упрочить свои полномочия по ведению «секретного дела». 26 марта 1840 года начальник III Отделения и шеф Корпуса жандармов направил императору специальную записку. В ней говорилось:
Не получая в прошедшие годы никаких жалоб от тамошних [Закавказского края] жителей на злоупотребления или притеснения со стороны местного начальства, я не мог однако верить совершенному благосостоянию того Края по доходившим иногда до меня косвенным путем отголоскам противного. Появление В[ашего] И[мператорского] В[еличества] за Кавказом <…> обнаружив долго гнездившееся зло, предоставило жителям возможность безбоязненно излить справедливые свои жалобы на претерпеваемые насилия и разорения[419]. С учреждением на Кавказе… 7 округа Корпуса жандармов, хотя и устранена прежняя совершенная безызвестность Правительства о действиях местного начальства, и о недостатках существующего порядка управления, но цель сего учреждения не достигнута еще вполне, ибо жандармские офицеры, подобно жителям, затрудняются в искреннем сообщении мне своих замечаний и доходящих до них жалоб по следующей причине. До учреждения в 1831 году… Военной секретной полиции в Закавказском крае, не существовало там насчет переписки никакого исключительного правила, но [согласно] § 9 Положения об означенной полиции вся подозрительная переписка рассматривалась Полевым почтмейстером Отдельного Кавказского корпуса и сообщается Главному командиру. Неизбежным последствием сего бывает, что в случае какой‐либо возникающей жалобы на злоупотребления, местное начальство немедленно узнает об оной и предупреждает доведение жалобы до Высочайшего сведения, и что самые жандармские офицеры, будучи уверены, что чрез каждый невыгодный отзыв о настоящем порядке вещей, они навлекут на себя нерасположение местных властей, скрывающих по таковому предварению все средства к узнанию истины в случае исследования, не решаются доверять откровенные свои донесения почте. Хотя по ходатайству моему, Главноначальствующий над Почтовым Департаментом предписал, чтобы все вообще следующие на имя мое из Грузии и с Кавказа пакеты от кого бы то ни было и в особенности генералов, штаб и обер-офицеров Корпуса жандармов отнюдь не были рассматриваемы местным почтовым начальством, но предписание это, по замечаниям моим, не исполняется с должной совестливостью.
Нет сомнения, что Начальник отдаленного края, облеченный Высочайшею доверенностью, может чрез перлюстрацию открывать и предупреждать разные беспорядки; но с другой стороны, взвешивая выгоды сего учреждения с происходящим от оного вредом чрез безгласность и безнаказанность противозаконных действий подчиненных Главноуправляющему лиц, противу коих единственная защита угнетенных есть право приносить жалобы высшему начальству и Государю, я полагал бы за лучшее для пользы Закавказского края, где за приведенным в исполнение преобразованием Гражданского устройства все уже должно войти в надлежащий порядок, освободить от влияния Главноуправляющего перлюстрацию всей переписки, отправляемой в Санкт-Петербург, и вообще в Россию, оставя по‐прежнему рассмотрение переписки из Грузии в Турецкие и Персидские владения; первую же предоставить на основании общего порядка непосредственному ведению Главноначальствующему над Почтовым Департаментом.
В подкрепление сего мнения моего осмеливаюсь повергнуть на Высочайшее Вашего Величества воззрение мысли мои о перлюстрации: Перлюстрация есть Государственная тайна, принадлежащая собственно Императорскому Величеству. Посредством наблюдения за корреспонденцией и преследованием всего того, что может клониться ко вреду благосостояния Государства, перлюстрация есть одно из главнейших средств к открытию истины; представляя таким образом способ к пресечению зла в самом его начале она служит также указателем мнений и образа мыслей публики о современных происшествиях и о разных Правительственных мерах и распоряжениях. Для верного и постоянного достижения сей двоякой цели необходимы два условия: 1. чтобы перлюстрация сохранялась в величайшей тайне, потому что для открытия злонамеренных умыслов и злоупотреблений, совершаемых в тайне, нужны и средства тайные и что малейшая огласка, поселяя недоверчивость в публике, может совершенно уничтожить приносимую перлюстрацией пользу; и 2‐е она должна быть сосредоточена в одном управлении коего Главный Начальник, облеченный Высочайшей доверенностью, повергает на Высочайшее воззрение почерпаемые чрез перлюстрацию сведения. Эти же два условия смогут быть выполнены только чрез поручение наблюдения за перепискою Почтовому Управлению, которое находясь, так сказать, вне круга общей правительственной системы, есть ближайший и беспристрастнейший хранитель такой корреспонденции. Посему изъятия из сего правила, основанные на причинах политических или других обстоятельствах, должны быть распространяемы на кратчайший, по возможности, срок.
Если Ваше Величество, Высочайше изволите найти уважительными выше приведенные мною доводы, к устранению всей из Грузии и с Кавказа посылаемой в Россию переписки от наблюдения Главноуправляющего в Грузии, то всеподданнейше испрашиваю разрешение сообщить Высочайшее на сие соизволение Главноначальствующему над Почтовым Департаментом к надлежащему исполнению.
