вещательных корпораций типа BBC или CBS оказалась под угрозой, в игру вступили онлайн-агентства по фактчекингу. Однако и те сталкиваются с проблемой, в основе которой лежит сама технология, которой они пользуются – социальные сети, где фальшивки распространяются быстрее фактов [91]. Это уже превратилось в своеобразный ритуал – призывать к ответу представителей технологических компаний и уничтожать их за превращение лжи в норму.
Летом 2018 года я приехал в Рим на ежегодное собрание фактчекеров со всего мира.
«Если эта группа не может хотя бы частично решить проблему дикого информационного беспорядка, если она не может разгрести весь этот бардак, то кто сможет? Мы – старые арбитры войны за будущее интернета, в которой пленных не берут», – заявил Алексиос Мантзарлис, создатель «Кодекса фактчекеров», в котором определены «Пять принципов прозрачности и методологии». Эти принципы определяют, кто может считаться настоящим фактчекером, а кто нет. Кодекс Мантзарлиса часто упоминался во время римской встречи. Потенциальных фактчекеров проверяют в течение года, чтобы удостовериться, что они действительно работают в соответствии с пятью принципами. Одна из главных опасностей – это фактчекеры-самозванцы, не следующие в своей работе пяти принципам. Возможно, это было связано с тем, что встреча проходила в Риме, но я почувствовал, будто фактчекеров объединяет нечто почти религиозное. В мире, где факты были поруганы, они хотят вновь сделать их священными.
Во дворе школы Святого Стефана в Риме, напоминавшем монастырский двор, я кого только не встретил – от парня из Лос-Анджелеса, который мониторит точность слухов о знаменитостях, до людей, для которых факты представляют вопрос жизни и смерти. К примеру, фактчекеры из Индии рассказали мне о своих усилиях, направленных на прекращение массовых расправ. Индуистские националисты распространяли через закрытые группы в социальных сетях слухи о мясниках-мусульманах, ложно обвиняя их в убое коров – священных для индуистов животных. Затем фанатики нападали на ни в чем не повинных мясников и забивали их до смерти. В Бирме и Шри-Ланке, где фейсбук использовали для подстрекательства к этническим чисткам, ситуация была еще хуже.
Осмотревшись, я увидел среди арок, обрамлявших внутренний двор, редакторов Rappler и фактчекеров из Украины, Западных Балкан, из Мексики… Не успела взять слово представительница Facebook, как ее принялись обвинять в том, что ее компания потворствует распространению вопиющей лжи и угроз против фактчекеров.
Непреодолимая проблема заключается в том, что, несмотря на решительные заявления соцсетей о том, что они обеспокоены этими проблемами, именно то, как спроектированы их платформы, и то, как они зарабатывают деньги, создает среду, в которой точность, беспристрастность и честность оказываются в лучшем случае второстепенными.
Еще в 2011 году Гийом Шасло, программист из Google, получивший докторскую степень в области искусственного интеллекта, обнаружил, что механизм работы YouTube постоянно предлагает людям новый сходный контент, создающий и усиливающий определенную точку зрения – причем не обязательно основанную на фактах. Иными словами, если вы посмотрите видео с сомнительным, а часто и откровенно дезинформирующим контентом, алгоритм будет и дальше скармливать вам аналогичный материал. YouTube не хотел решать, что правдиво, а что нет, он хотел, чтобы алгоритм решал, что стоит продвигать. В результате некорректный контент мог получить дополнительную поддержку. Шасло предложил своим начальникам несколько вариантов решения проблемы. Нельзя ли предлагать зрителям более разнообразный контент? В ответ ему объяснили, что это «не главное». Главное, в чем был заинтересован YouTube, это в повышении количества времени, которое люди проводят за просмотром. Он был в ужасе от того, что желания зрителя оцениваются только тем, сколько времени он проводит, уставившись в экран, – как же это далеко от аристократической идеологии BBC «служения обществу»! [92] Шасло рассказал мне, что таким механизмом легко манипулировать: если у вас есть ресурсы, чтобы нанять большое количество людей для просмотра конкретных видео и создания огромных массивов контента на определенную тему, помогающего продвигать эти видео. Контент мог получить статус «рекомендуемого» и в том случае, если его продвигали сразу несколько каналов. Поэтому, утверждал Шасло, российская государственная вещательная компания RT имела столько каналов на YouTube.
В своем исследовании с названием «Эмоциональная динамика в эпоху ошибочной информации» [93] доктор Вальтер Кваттрочокке из Венецианского университета проанализировал за четыре года 44 миллиона комментариев в различных группах в фейсбуке и обнаружил, что чем дольше продолжалось обсуждение, тем категоричнее становились комментарии. «Когнитивные закономерности в герметичной среде демонстрируют тяготение к поляризации», – заключил он. Это, по мнению Кваттрочокке наглядно описывает эмоциональную структуру социальных сетей. Мы заходим в Сеть в поисках скачка эмоций, обеспечиваемого лайками и ретвитами. Социальные сети – своеобразная мини-машина нарциссизма, который никогда не удовлетворяется до конца, и для привлечения большего внимания мы занимаем все более и более радикальные позиции. Не имеет значения, верны ли истории, не говоря уже об их полноте: у вас нет цели выиграть спор в публичном пространстве; вы просто хотите привлечь максимум внимания единомышленников. «Онлайн-динамика вызывает искажения», – подытожил Кваттрочокке. И это прискорбная тенденция: социальные сети стимулируют более поляризованное поведение, а в результате аудитория требует более гипертрофированного контента или откровенной лжи. Фейк-ньюс – это результат того, как спроектированы социальные сети.
И в этом процессе таится нечто более коварное. В своих первых эссе, написанных в годы холодной войны, Игорь приветствовал крайний индивидуализм как возможность противостоять угнетению. Еще один изгнанный из СССР поэт, лауреат Нобелевской премии Иосиф Бродский, эмигрировавший в 1972 году, блестяще сформулировал эту мысль в своей приветственной речи в Уильямс-колледже в 1984 году: «Самая надежная защита от Зла – в бескомпромиссном обособлении личности, в оригинальности мышления, его парадоксальности и, если угодно, – эксцентричности. Иными словами, в том, что невозможно исказить и подделать» [94].
Во времена холодной войны «крайний индивидуализм» был тесно связан с борьбой за получение и передачу точной информации, а свобода слова – со свободой художественного самовыражения, которым противостояли режимы, занимавшиеся цензурированием фактов и всяких «причуд». Теперь социальные сети предлагают безграничное поле для формирования крайнего индивидуализма. Выразите себя, расскажите, о чем говорит ваше сердце! Однако сама эта конструкция уводит от фактов.
Но и это не последняя проблема. Такое самовыражение превращается в данные: в частоту определенных слов, время размещения публикации, другие действия в Сети, в наш язык – и все эти данные оказываются в распоряжении сил, которые незаметно влияют на нас посредством рекламных роликов и целых кампаний. Но если вы думаете, что ваш цифровой след, хранящийся среди данных, которыми обладают эти структуры, отражает вашу подлинную сущность, вы глубоко заблуждаетесь.
Вместо цельной картины у них есть разрозненные кусочки информации (порой о
