Ох и попало тогда от прораба кровельщикам! Они, оказывается, прятали на крыше свой инструмент. Складывали его в железную люльку и краном накрывали её железобетонной плитой. А для надёжности решили на плиту ещё и подушку уложить. И пока возились с люлькой и с краном, подушка с угла дома возьми да и сорвись. Хорошо ещё, что никого не зацепило.
К понедельнику раствор на шестом этаже так схватился, что отбивать его пришлось отбойным молотком. Поручили это ответственное дело конечно же мне. Ох и намучился я… С тех пор не раз приходилось отрабатывать на стройках, овощебазах и в колхозах, но тот летящий монолит и сутулая спина бомжа, густо заляпанная свежим раствором, отчего-то намертво врезались в память. А вместе с ними и рассказы Якова Самуиловича. Ими-то я и разбавил собственные, изложенные ниже.
…А через неделю начались будни. С карандашом в руках. С поисками, сомнениями, победами и поражениями, и, конечно, с бесконечными и оказавшимися такими нудными расчётами устойчивости (считали всё же по Михайлову). И тех пор я от всего сердца горячо возненавидел комплексные числа. Я уж давно забыл, что это за числа такие, но ненавидеть их продолжаю с завидным постоянством. А стол мой никогда не блистал идеальным порядком, но и не напоминал пирамиду Хеопса. Средненький был стол. Никакой.
Боре Середкину, ведущему инженеру из 26 отдела нашего КБ, женщины симпатизировали потому что он всегда был безупречно одет, при галстуке, в шикарной отутюженной тройке, и всегда благоухал изысканным парфюмом. Кроме того, он был внимателен к слабому полу, потрясающе вежлив и предупредителен. Мужчины же уважали его за два замечательных качества. Во-первых, парень он был компанейский, весёлый и живой, про таких говорят – свой в доску. А во-вторых, его жена работала на табачной фабрике, и у Бори всегда можно было одолжить курево.
Да он и сам постоянно таскал на работу сигареты, когда их стали продавать по талонам – отнёсся к своему положению с понятием и начал приносить сигареты на работу, прямо в КБ. Притаскивал, бывало, солидных размеров полиэтиленовый мешок, набитый доверху сигаретами. Россыпью. Пакет этот ставил на стул, рядом со своим столом, угощайтесь, мол, люди добрые. Народ охотно угощался. Правда, с ассортиментом вышел напряг – ничего, кроме «Космоса», у Бори не водилось. Впрочем, не так уж плох был в те года «Космос» по 60 копеек за пачку. По крайней мере, лучше «Лайки» или «Дымка». Со временем то ли что-то сменилось в технологиях табачной фабрики, то ли дефицит стал жёстче, то ли охрана бдительней, но сигареты лишились фильтров. Инженеры ничуть не расстроились – и так сойдёт. Однако вскоре закончилась и безфильтровая россыпь – однажды Борька приволок огромную бобину с намотанной длиннющей сигаретой, словно нитка на катушке. Бобину подвесили на кульман, курильщики отматывали от ленты сколько хотели и отрывали. А через пару месяцев, когда уже подошла к концу третья бобина, Боря объявился с мешком табаку. Всё, сигарет больше не будет, переходи, народ, на самокрутки. Народ моментально обзавелся трубками (их мастерски делал Семёныч, из деревомодельной литейного цеха) и смолил себе табачок со вкусом. Естественно, выезжая в командировку, Борька прихватывал табачок с собой. Потому его всегда ждали особенно нетерпеливо.
* * *
…Сигареты у Юры-Бондаря и Александра Петровича (Здесь его звали Сашей – Полигон регалий не признает. Кроме, разумеется, регалий Больших Начальников) закончился три дня назад, а курить хотелось страшно. Конечно, тянули они самосад, купленный у местных жителей, в Сары-Шагане. Но был он немыслимо крепок, вышибал слезу, заставлял долго и надсадно кашлять, и удовлетворения не давал. Юра-Бондарь по нетерпеливости нрава с утра был как на иголках:
– И чего он так долго едет? Может, слёг опять, в больницу загремел? Помнишь, в прошлом году он как сильно болел этой… ну… стенографией!
– Стенокардией!
– Да какая разница… Главное, если не приедет, мы с тобой в схемах не разберёмся и без табака останемся!
– Нет, Юрик, сообщили бы нам. И другого бы прислали. Так что – будем ждать.
Они замолчали – на пустынном горизонте появился шлейф пыли, значит, идёт машина. А кроме Борьки они никого не ждали. Шлейф медленно приближался, уже стала видна тёмная букашка перед ним – машина. «Свернёт налево, значит в хозяйство Семёнова, а не свернёт, стало быть, к нам», – подумал Александр Петрович. Машина, как назло, ехала медленно, да и где она, эта развилка – отсюда не разглядишь… Машина помаленьку увеличивалась в размерах. уже стало можно угадать по контуру, что это армейский ГАЗ-66 с тентом. Нет, не свернёт уже – поздно, поворот давно остался позади. Минут через пятнадцать грузовичок подкатил к бетонному бункеру и остановился, лихо тормознув. Поднятая им туча пыли окутала Александра Петровича и Юру-Бондаря, и они, сплёвывая песок, жмурясь и чертыхась, пошли навстречу. Из кабины выскочил Борька, сияющий, как всегда гладко выбритый и бодрый, хоть и измождённый дорогой.
– Здорово, мужики! Айда барахло разгружать! И табачок привёз вам…
Юра-Бондарь вспорхнул в кузов, под пыльный тент, и из тёмной духоты, гремя железом, стал подтаскивать к открытому уже заднему борту баулы, ящики и коробки с аппаратурой, запчастями, личными Борькиными вещами и прочим нужным скарбом. не переставая таскать вещи, он выкрикнул весело из темноты фургона:
– А скажи, Борька, жена твоя, она ведь ворует табачок-то с фабрики, расхищает соцалистическую собственность. Значит, мы тут краденым пользуемся?
Борька, не переставая подхватывать тару, парировал:
– Екатерина Вторая, когда видела, как её слуги несут с дворцовой кухни мешками, всегда говорила: «Хоть бы мне что-то оставили!». Правда, она была большая оптимистка и в одном из писем отмечала, что её обворовывают так же, как и других, но это хороший знак – есть что воровать. А если у нас и прекратится воровство, то исключительно естественным путём, а это ещё хуже.
В одной из сумок явственно звякнуло стекло. Юра-Бондарь замер на миг, потом аккуратно подтолкнул сумку к борту и тихо спросил Борьку:
– Я правильно понял?
Борька в ответ лишь согласно кивнул.
– Живём, братцы! А пуска долго ждать, Борь?
– Да дней пять… Задержка там у них (он показал пальцем вверх), что-то там не ладится.
– Ясно. Что ж, будем скучать дальше.
Кузов опустел, и грузовик, отчаянно пыля, уехал. А когда ящики и сумки были рассованы по углам бункера, Юра-Бондарь сымпровизировал стол из листа фанеры, уложив его на две пары снарядных ящиков и организовал стулья из перевернутых вверх дном вёдер – бункер давно пустовал и мебели в нём не было. Фанеру укрыли газеткой, а на неё выложили: огурчики хрустящие, солёные, грузди крепенькие, солёные, лисички резаные, маринованные, картошку варёную – холодную, рассыпчатую, политую постным маслом и припушённую укропом, капусту квашеную с бусинками клюквы, две мелко порезанные луковицы, соль, пучок лука зелёного. И был порезан крупными ломтями душистый чёрный хлеб, и была вскрыта банка тушёнки (одна) и банка кильки балтийской пряного посола (одна). Увенчала стол бутылка «Столичной», увы, не запотевшая.
Три гранёных стакана сошлись в едином порыве. Ребята с аппетитом закусили: Боря – пёрышком лука, обмакнув его в соль, Юра-Бондарь – капусткой, прихваченной щепотью, Александр Петрович – огурчиком, уложенным на кусок хлеба. В глазах появился блеск, в речи пошли междометия. Чокнулись ещё раз. И ещё. И ещё. Раскупорили вторую. А на третьей сбавили темп. Набили трубки табаком, со вкусом, не спеша, закурили. Борька аж зажмурился от удовольствия:
– Хорошо сидим, мужики!
– Истинная правда, – согласился Юра-Бондарь.
– Подлинная правда, – уточнил Александр Петрович.
– «Подлинная правда», – провозгласил Боря, – раньше была показаниями, даваемыми после избиения специальным кнутом – «длинником».
– И откуда ты всё знаешь, Боря?
– Да пёс его знает… А что за пушка стоит тут у вас на улице, под навесом?
– Зенитка какая-то редкая. Я слышал, экспериментальная, последняя, её параллельно с первыми зенитными ракетами разрабатывали вроде. Да она тут уж лет десять стоит, не меньше.
Диалог прервал Александр Петрович:
– Ребята, у меня родилась гениальная идея!
– Да? Наливай!
И они налили, и не раз. А когда вышло уже грамм по четыреста на нос и закончилась квашеная капуста, затянули, обнявшись за плечи, «Вот кто-то с горочки спустился» на три голоса. Потом вышли на улицу – воздухом подышать. И покурить заодно.
– Хорош халявный табачок, особенно краденый, – объявил, жмурясь от удовольствия Юра-Бондарь.
– А сам?-, возмутился Александр Петрович, – Куда с участка шиферные гвозди девались, а?
– А я при чём, – искренне изумился Юра-Бондарь, – Чуть что, сразу я!
– Алексею Орлову-Чесменскому, – не преминул встрять Боря, – какой-то губернатор жаловался: «Представьте себе, граф, мои враги распускают слухи, что я беру взятки!». Тот дал добрый совет, рассказав, что в его бытность в Италии о нём рассказывали, что он ворует античные статуи, но как только он перестал это делать, слухи прекратились. А она стреляет?
