Лев Шильник - Разумное животное. Пикник маргиналов на обочине эволюции

Представления очень многих людей о естественном отборе до сих пор грешат самым вульгарным ламаркизмом, хотя, казалось бы, современная биология давным-давно отправила построения Ламарка в архив. Спросите человека на улице, какой щенок скорее выучится трюкам на манеже — несчастная дворняга или счастливчик из династии цирковых псов? Наверняка вам ответят: конечно, цирковой — ведь все его предки работали на манеже; разве могли не закрепиться в генах столь важные признаки? А ведь человек учил в школе, что приобретенные признаки не наследуются, что А. Вейсман еще в начале прошлого века на протяжении нескольких поколений рубил крысам хвосты, но так и не добился появления на свет бесхвостого потомства. Между прочим, когда журналисты пишут о генетических мутациях на общенациональном уровне (например, по поводу лености российского мужика), они оперируют в точности таким же малым джентльменским набором поверхностно понятого эволюционизма.

Итак, с псевдонаучными построениями все более или менее ясно. К сожалению, невозможно обойти вниманием и старую как мир идею о божественном происхождении жизни вообще и человека в особенности, которая переживает в наши дни, как ни странно, своеобразный ренессанс. Точка зрения, согласно которой весь тварный мир вынырнул из небытия по воле всемогущего творца, получила в науке название креационизм (от лат. creatio — «созидание»). Откровенно говоря, полемизировать с положениями креационистов как-то не хочется, ибо за последние двести лет отцы церкви не удосужились представить на суд почтеннейшей публики ни единого свежего аргумента и с упорством, достойным лучшего применения, продолжают апеллировать к авторитету Священного Писания. По большому счету тут и обсуждать нечего, поскольку ultima ratio (последним доводом) всех без исключения теологов является фундаментальный тезис о том, что акт божественного творения есть непознаваемое слабым человеческим разумом чудо и в таком качестве рациональному анализу не подлежит. Я бы и не стал попусту сотрясать воздух, если бы не победное шествие православного фундаментализма, ставшее особенно заметным в последнее десятилетие.

Ватиканский собор скрепя сердце в конце концов признал, что теория Дарвина правильно толкует вопросы происхождения человеческого тела (неуловимая душа, ясен пень, остается родовой вотчиной священнослужителей). А отечественные иерархи стоят непоколебимо: чужой земли не надо нам ни пяди, но и своей вершка не отдадим. Церковь сегодня и наступает широким фронтом, усматривая бесовское начало в самых невинных умозаключениях. Кроме того, она высокомерна, вальяжна и как никогда далека от христианского смирения, поскольку чувствует крепкое плечо российской власти. Государство откровенно поставило на православную церковь, с упоением возрождая знаменитую уваровскую триаду — православие, самодержавие, народность. Стоять в храмах со свечкой давно уже стало признаком хорошего тона, хотя имеются серьезные сомнения, что количество истинно верующих существенно возросло. Вероятнее всего, в данном случае работает элементарный механизм функционирования больших систем: эпоха принудительного атеизма в одночасье закончилась, и маятник конфессиональных пристрастий сильно качнулся в противоположную сторону. Сегодня только ленивый не толкует о духовности и не призывает оборотиться лицом к корням. Хочется верить, что с течением времени все постепенно устаканится. Впрочем, Россия — страна малопредсказуемая…

Толчком к написанию этой книги стала беседа с одним моим приятелем — человеком умным, начитанным и к тому же медиком по образованию. Обычно мы с ним говорили об истории и литературе, но тогда разговор неожиданно свернул на дарвиновскую теорию естественного отбора и проблематику антропогенеза (происхождения человека). «Неужели ты во все это веришь?» — спросил меня приятель. Я принялся защищать Дарвина, однако, по правде сказать, не добился успеха. Больше всего меня поразило вот что: с точки зрения моего оппонента учение о выживании наиболее приспособленных является предметом веры ровно в той же степени, что и библейский рассказ о сотворении Адама из персти земной.

С тех пор мне стала абсолютно ясна подоплека дискуссий в периодической печати, на радио и телевидении, где уважаемые люди с самым серьезным выражением лица утверждают, что дарвинизм на школьных уроках биологии следует преподавать наравне с альтернативными теориями, поскольку он является не более чем шаткой и плохо обоснованной гипотезой. Ученик, дескать, должен сам сделать выбор, проанализировав плюсы и минусы предлагаемых на рассмотрение концепций. Впору вспомнить скандальный «обезьяний процесс», взбудораживший Соединенные Штаты в 1925 году и закончившийся осуждением школьного учителя Джона Скопса, на протяжении нескольких лет «совращавшего малых сих» посредством изложения основ дарвинизма (по решению суда его оштрафовали на 100 долларов).

Бурное развитие технологий во второй половине XX века не остановило упрямых консерваторов. В 1981 году в Арканзасе и Луизиане был принят «закон о равном времени», предписывающий преподавать эволюционную биологию наравне с альтернативными воззрениями. Не успели его отменить, как в 1999 году, теперь уже в штате Канзас, экспертный совет вознамерился пересмотреть школьные экзаменационные стандарты по естественным наукам. Из новой редакции был выброшен не только дарвинизм, но и геологический возраст Земли, теория континентального дрейфа и общепринятая космологическая модель возникновения Вселенной в результате Большого взрыва. И хотя эти дикие поправки удалось в конце концов отменить, аналогичные предложения о пересмотре школьных программ сегодня рассматриваются еще в восемнадцати штатах. Так что я не особенно удивлюсь, если российские законодатели, заигравшиеся с реформой школьного образования и с упоением бегущие впереди паровоза, нагородят что-нибудь в том же духе.

Если даже в наши дни теория естественного отбора вызывает столь неприкрытое раздражение (и отнюдь не только со стороны церкви), то можно себе представить, какие кипели страсти в середине XIX века, когда Чарлз Дарвин (1809–1882) представил на суд публики свое знаменитое «Происхождение видов» (1859). Ревностные прихожане буквально взвились на дыбы. В 1860 году, через полгода после выхода в свет основополагающего дарвиновского труда, состоялся публичный диспут между виднейшим соратником Дарвина Томасом Гексли и оксфордским епископом Сэмюэлем Уилберфорсом. Велеречивый епископ не смыслил в предмете ни уха ни рыла, так что Гексли удалось выставить оппонента в смешном свете и сорвать заслуженный аплодисмент. Но сиюминутный успех не мог, разумеется, в одночасье переломить неповоротливую традицию, и работы Дарвина еще долго продолжали вызывать ожесточенную полемику, продираясь к читателю с изрядным скрипом. Надо сказать, что в России благодаря усилиям И.М. Сеченова, А.О. Ковалевского и А.Н. Бекетова сочинения Дарвина выходили достаточно оперативно, а первый том его «Происхождения человека» был напечатан в тот же год, что и на родине автора. Конечно, без накладок не обходилось: скажем, второй перевод на русский язык книги Гексли под названием «Место человека в царстве животном» вышел с основательными купюрами.

Дураки и дороги всегда были нашим больным местом, но и неглупых людей тоже на Руси хватало. Когда М.Н. Лонгинов, занимавший высокий пост начальника Главного управления по делам печати, разразился филиппикой против теории естественного отбора, А.К. Толстой опубликовал издевательское «Послание к М.Н. Лонгинову о дарвинисме». Воспроизведем его частично.

Лонгинов, в свою очередь, ответил Толстому стихотворным посланием, в котором утверждал, что слухи о запрещении книги Дарвина не соответствуют действительности. Такие вот пироги с котятами.

Вообще-то все авраамические религии (а к ним традиционно относят иудаизм, христианство и ислам) никогда не жаловали обезьян. Например, в Библии они упомянуты всего один раз и вскользь, хотя в Ветхом Завете присутствует целый зоопарк: орлы, собаки, кошки, ослы, чибисы — кого только нет! Между прочим, само русское слово «обезьяна» восходит к персидскому abuzine, а по-арабски звучит как «абу-сина», что в переводе означает «отец блуда». Современная латинская номенклатура видовых названий приматов напоминает перепись населения преисподней: вельзевул (belzebul), дьявол (devilii), молох (moloch), сатана (satanas), привидение (spectrum), лемур (lemur) — в общей сложности несколько десятков имен нечистой силы всех мастей. Блаженный Августин, например, утверждал, что дьявол — это обезьяна Бога, откуда со всей очевидностью следует, что сие несчастное животное — сосуд всевозможных пороков. Обезьяна в сочинениях христианских авторов — отвратительный монстр, похотливый, жестокий, коварный, беспощадный и вдобавок склонный к пьянству. В XV веке в Европе слово «обезьяна» было синонимом распутной женщины, а на полотнах средневековых художников изображение обезьяны почти всегда несет смысловую нагрузку вполне определенного знака. И в литературе, и в живописи эта безобидная тварь — едва ли не воплощение мирового зла, средоточие всего темного, низкого и отталкивающего.