Возможно, все происходило не совсем так, как представляется мне. Но это и не важно. По той или иной причине человек избавился от уютной покровной шерсти. И это оказалось чрезвычайно полезно для его развития, размножения и выживания.
Примерно то же самое должно было произойти и с покровной шерстью его разума, с религиозной верой. Когда-то для примитивного дикарского мышления она была естественна и комфортна. Она согревала и дарила чесательную сладость молитвы. В ней заводились приятно зудящие убеждения. Но по мере изменения интеллектуальной среды эта «шерсть» тоже должна была исчезнуть.
Тем не менее этого не произошло. До сих пор ее носят 90 % людей. Эту «шерсть» подкрашивают, завивают и стригут в соответствии с религиозной модой и местной культурой. Конечно, на ней могут быть большие или малые проплешины, но все же, вопреки всем законам развития, в целом она сохраняется.
У нее сотни названий: каббала, православие, синтоизм, буддизм, ислам, метафизика, etc. Но, несмотря на множество имен и окрасов, это единое явление, имеющее одну природу и одно назначение. Атрибутика культов различна, но смысл у них общий: наличие внешнего управления миром.
Эту «шерсть» клочьями выдирала наука и выщипывала публицистика. Но она росла как ни в чем не бывало. Наконец квантовая механика препарировала саму реальность. В ее глубине обнаружился набор физических явлений, генерирующих всю видимую и невидимую материю. Разумеется, никаким «внешним управлением» там и не пахло. Но «шерсть» легко пережила и это.
Культивируя злобу и запреты, она всегда откровенно мешала развитию человека. На ее возгонку были впустую потрачены драгоценные столетия. Именно ею запускались «социальные» лифты, возносящие во власть самых примитивных представителей вида. Очевидна и ее бесполезность: любые долбежки лбом в пол перед символом любого божества как минимум безрезультатны.
Согласно всем законам развития, о вере должны были бы остаться только забавные воспоминания. Но эта «шерсть» слезать не собирается, а по-прежнему определяет мировоззрение абсолютного большинства людей.
Массовость религиозной веры не доказывает ее обоснованности или нужности. Можно взять 200 000 000 уток и выучить их одновременно крякать при виде надувного шарика. Утиное единодушие, конечно, произведет шоковое впечатление. Но оно будет не доказательством необычайных свойств шарика, а, скорее, характеристикой уток.
Иными словами, тайну веры следует искать там, где она и находится: в коренных особенностях homo. То есть там, где наши познания и так ущербны, а благодаря усилиям антропологии и психологии с каждым годом становятся все хуже.
Дело в том, что для понимания явления необходимо знать его происхождение.
Фундаментальные качества человека сформировались в ту эпоху, когда понятие «спасти свою шкуру» употреблялось в прямом, а не в переносном смысле. Так называемый «доисторический» период был самым продолжительным и важным для нашего вида. Тогда и решилось, каким быть человеку. Весь механизм нашей высшей нервной деятельности — плод именно того периода, когда homo был стайным животным, промышлявшим поиском падали и каннибализмом. За несколько миллионов лет заложились и закрепились все видовые повадки, особенности поведения и биологические привычки. Абсолютно все основные качества человека родом из той эпохи. В том числе и то свойство, что побуждает целовать доски с картинками или отрезать головы гяурам.
О влиятельности этого периода говорят и цифры: так называемый «доисторический» период — это как минимум 200 тысяч поколений, а так называемый «исторический» — всего 200. Заметим, что биология учит нас тому, что каждый организм есть колеблющаяся сумма свойств всех его предшественников.
Все то, что предъявляет нам фиксированная история (200 поколений от Шумера), — это пустяк. К тому моменту, как возникла письменность, homo окончательно сложился и лишь реализовывал свои особенности.
Следует понимать, что пудреный парик или каску со звездой надевал не кто-то, а правнук питекантропа, наследник всех свойств этого милого существа. Он же размышлял о гравитации, строил пирамиды и лязгал дверьми газовых камер.
Образ сжигателя ведьм, военного убийцы, вечного насильника, изощренного палача плохо вяжется с гуманистической концепцией эволюции человека. Но стоит только вспомнить, что изнасилования, убийства и все дериваты этих забав были основным делом человека в течение многих миллионов лет, — и сразу все становится на свои места.
Впрочем, у нас нет амбиций характеризовать весь путь этого сообразительного животного. Наша задача гораздо проще: понять, какие именно свойства человека до сих пор сохраняют на его разуме покровную шерсть.
Как возникла и из чего была сделана религиозная вера, более-менее понятно. Напомню, вопрос не в этом, а в тех глубинных качествах homo, которые обеспечили вере поразительную живучесть. Следовательно, нам надлежит спуститься по хронологической шкале на пару-тройку миллионов лет и вглядеться в хитрые глазки наших прадедов.
А тут начинаются проблемы. Нам не к кому обратиться за помощью и фактами. Как выясняется, эволюцией человека занимается не фундаментальная наука, а некая описательная дисциплина, настоянная на фантазиях и опасно граничащая с изящной словесностью.
С момента учреждения Нобелевской премии прошло 115 лет. Медаль с профилем симпатичного динамитчика стала главным критерием так называемой «научности». Разумеется, с этим не всегда соглашаются те, кому она не досталась и не достанется. Но сегодня не существует более авторитетного регистратора достоверности и важности знаний, чем премия Альфреда Нобеля.
Конечно, Нобелевский комитет не всегда был безупречен в своих оценках «персонального вклада» ученых. Случалось, что он обижал великих и прославлял незначительных. Впрочем, это касалось только персоналий. Непосредственно сами дисциплины, расширявшие знания о вселенной и ее содержимом, регулярно осыпались нобелевским золотом. Физиология пищеварения, реликтовое излучение, генетика и квантовая механика всегда получали то, что им причиталось по праву.
Разумеется, труды комитета имели и обратный эффект. Очертился «нобелевский» круг, за пределами которого осталось все, что не имеет отношения к подлинной науке. Очерчивание было произведено «больно, но аккуратно». Не было никакого разжигания междисциплинарной розни в духе Резерфорда, утверждавшего, что «наука делится на физику и на собирание марок». Разделение на «настоящие науки», «не очень науки» и «вовсе не науки» свершилось как бы само собой. Без деклараций. Через непреклонное и последовательное пресечение попыток «малого знания» пробраться в главный круг.
Хорошей иллюстрацией служит пример так называемого «психоанализа». Одиннадцать раз он выдвигался своими поклонниками на премию и столько же раз был отклонен. Астрологи, историки, антропологи, лингвисты etc. тоже не раз лицезрели ледяную улыбочку Нобелевского комитета, возвращавшего их работы «как не имеющие отношения к фундаментальной науке».
Итак, приговор давно прозвучал.
В 2009 году была предпринята попытка его обжаловать и допустить «не совсем науки» к рассмотрению комиссиями Королевской академии. Но инициаторов этой идеи вежливо выпороли, а тему закрыли. Особо отметим, что по умолчанию принято щадить чувства представителей «малого знания» и как можно реже называть вещи своими именами. Более того, никому в голову не придет вслух насмехаться над их глянцевыми фолиантами, над их коллекциями косточек-камешков и фантазийными трактовками данных артефактов. Считается, что сам факт неприятия «малого знания» в нобелевские дисциплины все объясняет и не требует комментариев. А несогласным предоставляется свобода истекать ядом в любых количествах.
Согласно «нобелевскому счету» в разряде «не наук» находятся: астрология, уфология, психология, лингвистика, история, антропология, археология, хиромантия, демонология, филология, теология, социология и еще несколько «логий» помладше и поскандальнее. Эти разные премудрости связаны общей бедой. Все они абсолютно бесплодны. Точное историческое знание так же невозможно, как и вызов демона.
А у неточного знания есть одна маленькая проблема: оно попросту не является знанием и пригодно только для забавы. Впрочем, не будем лишний раз бередить раны «не наук».
Все это отнюдь не означает, что археология навсегда поставлена в один ряд с уфологией, а антропология — с хиромантией. Разумеется, это не так. И у археологии, и у антропологии остается шанс стать реальными науками. Возможно, эти дисциплины когда-нибудь преодолеют свою «второсортность», обзаведутся собственными Эйнштейнами и придут за золотом Нобеля. Конечно, этот шанс призрачен. Но он есть. В отличие от демонологии антропология, например, все же имеет дело с реальностью. Но научится ли она обращаться с ней столь виртуозно, чтобы предложить миру выводы, равные константам физики, — большой вопрос.
