— А у меня сегодня был напряженный рабочий день.
— Ваша подпись по-прежнему остается в силе. В том деле ваша позиция была ключевой, чреватой огромными последствиями для судьбы человека.
— Она была экзальтированна и чрезмерно независима. Все это привело к замкнутости и обостренной чувствительности, постепенно усугублявшимся. Она стала странно одеваться, прислушиваться, не подслушивают ли ее. Там все подслушивали, и всех было слышно. Все были мучениками. Ее защитные реакции, неадекватные происходящему, постепенно перерождались в акты агрессии. Она повела борьбу со всем миром. Стала плеваться и плевалась, пока хватало слюны. Это уже смахивало на психические нарушения. Я хотела устроить небольшое представление, показать ей ее саму, чтобы она поглядела на себя со стороны, но побоялась. У нее не было чувства юмора.
— Вам известно, что существовал сговор с целью вовлечь вас?
— Не стану скрывать, знаю. Мой муж это обнаружил — застукал под нашей дверью женщину, которая изображала Агнешку.
— И тем не менее?..
— Я навещала ее в больнице. Принесла букет чайных роз. Все было хорошо до того момента, когда она попросила забрать ее оттуда.
— Вы читали ее письма и давали их читать другим?
— Вы меня осуждаете?
— Что было в письмах?
— Не помню. Я хотела спасти ей жизнь. Читала не ради праздного любопытства.
— Не припоминаете, никто не брал у вас учебники?
— Нет.
— Игра в людей — это вам о чем-нибудь говорит?
— Об игре в людей мне неизвестно. Это чудовищная выдумка. Ничего подобного не было. Я, во всяком случае, не слышала. Это просто статистика. С ней стряслась беда — с кем-то должна была случиться, так уж карта легла. Кто знает, может, она подсознательно к этому стремилась, может, теперешний образ жизни отвечает ее наклонностям?
Из кабинета доктора я отправляюсь в южный район города. Этой улицы еще нет на карте. С последнего этажа высотного дома, стоящего у самой городской черты, как с высоты птичьего полета видны поля и огороды.
— Вы, — начинаю я, — третий человек, которого мне удалось разыскать спустя одиннадцать лет. Я рад: вы занимали в этой истории особое место, поскольку были подругой Агнешки.
— Я была ее ближайшей подругой. Многому от нее научилась, в частности, умению размышлять о людях, о себе. Дома таким вещам меня не учили. Оказалось, что существуют душевные глубины, о чем я раньше представления не имела. Это была дверь в иной мир. Агнешка обладала способностью преображать то, что казалось будничным, серым, в нечто значительное. Даже с вещами так поступала: умела что-то добавить к дешевым туфлям, чтобы они стали нарядными, могла смастерить шляпку, никогда не забывала о цветах. Я тяжело переживаю потерю Агнешки. Помогите ей. Я не смогла.
— Почему не смогли?
— Этого я сказать не могу. Слишком мало вас знаю.
— Спасибо, что просите ей помочь, но я приехал к вам, чтобы спросить, почему вы участвовали в травле Агнешки? Ведь с того момента, когда вы присоединились к ее врагам, они стали для нее по-настоящему опасны. Она во всем разуверилась, а ее противники приобрели бесценного союзника. У меня есть основания подозревать, что вы посвящали их в некоторые обстоятельства жизни Агнешки, известные только вам, ее подруге.
— Сначала она изменилась по отношению ко мне.
— Что ж, отмщение было достойным.
— Клянусь, я убеждена, что люди с отклонениями от нормы, шизофреники больше способствуют совершенствованию мира, чем мы.
— Не понимаю.
— Поясню на примере. Моя знакомая, выходя замуж, чувствовала, что необходима мужу. Он надеялся найти в ней опору. Призрачный мир, центром которого была она, мог быть развеян только ею. Она же пожелала остаться такой, какой существовала в его болезненных видениях. Старалась обращать их в реальность. Он утверждал, что она ходит к любовнику. Она отправилась к одному человеку, зная, что муж пойдет за ней, будет подслушивать. Человек этот удивился, спросил, что ей нужно. Она ответила: «Вы мой любовник, так считает мой муж». — «Прошу, входите, — сказал мужчина. — И что я должен делать?» Потом муж говорил ей: «Ты этот визит разыграла. Вы заранее договорились». У них было трое детей. После рождения каждого он говорил, что ребенок не его. Проник в архив родильного дома, чтобы по документам проверить группу крови ребенка. Потом делал следующего, который будет «уж точно от него». Женщина опасалась, что так ей придется родить одиннадцать детей. Он сам был одиннадцатым в семье. Первопричиной его болезни, возможно, было то, что в семье он чувствовал себя чужаком — мать постоянно занята, на него, самого младшего, сил почти не оставалось. Потому у него и зародилась мысль, что он — не родной сын, отдан в эту семью на воспитание за деньги. Тогда же возникло и другое подозрение — что все дети от разных отцов. Этот человек был внешне настолько сдержан, настолько обаятелен, что все считали его жену истеричкой и сочувствовали ему. Она «управляла им». То уменьшала дозу успокоительных, то увеличивала чуть ли не до смертельной. Если бы он умер, обвинили бы ее. Иной раз достаточно было кому-нибудь на улице мельком на него взглянуть, и он опознавал в прохожем соперника. Случайный встречный, сам того не зная, оказывался в опасности. Иногда муж этой моей знакомой приходил домой весь в крови. Она спрашивала: «С тобой что-то случилось? Ты кого-то обидел?» Она бы предпочла, чтобы он умер, чем жил с сознанием, что совершил убийство и остаток жизни провел в больнице. Вина этой женщины состояла в том, что она оберегала его от лечения. Скрывала его болезнь, хотя знала, что он опасен для других. Цель ее жизни была — сохранить ему свободу. Ей не было дела до того, какую ответственность она на себя берет. В конце концов, она поняла, что сможет его уберечь, если они расстанутся. Из-за того что любила, развелась. Его галлюцинации прекратились.
— Вы рассказали свою историю? Надеетесь, что я вам посочувствую, вместо того чтобы обвинять.
— Я была не в состоянии оберегать двоих. Не могла взвалить на себя еще и Агнешку.
— Комплекс вины за сокрытие болезни мужа был настолько силен, что вы особенно жестоко обошлись с Агнешкой. А может, вы опасались, как бы дело не обернулось против вас, как бы они не стали копаться в вашей жизни, не обнаружили правды, не соотнесли историю Агнешки с вашим мужем? Или они что-то знали и шантажировали вас? Тогда бы его у вас отняли.
— Так и случилось. Он уехал за границу, звонит с другого полушария, издалека, расспрашивает о детях, дает распоряжения, я их выполняю.
Остается визит к судье. Я ограничиваюсь анализом дела.
— Решение суда основано на заключении экспертов. Из дела явствует, что сотрудник милиции не представился, а сказал: «почта»; затем человек, выдававший себя за почтальона, начал, судя по всему, ломиться в комнату. Милиционер показал, что Агнешка выплеснула содержимое банки «на стену перед собой» и жидкость «обрызгала его шинель». Жидкость не исследовалась. На основании показаний самой обвиняемой суд счел, что это была соляная кислота. Нигде не упоминается, что шинель милиционера была этой жидкостью повреждена и даже, что подверглась экспертизе. Эксперты признали покушение на представителя власти очевидным фактом и пришли к заключению, что подозреваемая представляет собой опасность для общества. Особа, признанная опасной для общества и психически больной, скрывается уже более десяти лет, не вступая ни в какие конфликты с правопорядком, ухаживает за детьми и выполняет разнообразные работы, полностью себя контролирует и борется с последствиями ненормальной ситуации. Все это — намного убедительнее, чем любое обследование, — доказывает, что она здорова.
— Мы не можем обойтись без обследования, — говорит судья. — Существует приговор. Мы должны его отменить. Для этого необходимы основания. Пусть она придет ко мне. Обследование состоится здесь, в суде. Какой нам интерес держать человека в больнице — это ведь крайняя мера. Мы теперь перешли на открытую систему, больных время от времени отпускают домой.
— Можно провести обследование у меня дома? — спрашиваю я.
— Да.
— Могу ли я надеяться, что вопросы будет составлены так, чтобы обследование носило характер беседы?
— Это зависит от врачей. Но если она не явится, я буду вынужден объявить ее в розыск.
Я консультируюсь со знакомыми психиатрами, мы составляем сценарий беседы, внешне безобидной; преобладает мнение, что уже сам рассказ Агнешки об ее злоключениях станет доказательством ее здоровья или болезни. Я беспокоюсь: сумеет ли она удержаться от проявлений отчаяния или гнева, когда придется снова обо всем рассказывать.
В соответствии с уговором, сначала мне звонит пани М., потом сама Агнешка.
— Вам удалось снять с меня заклятие?
